Умру вместе с тобой

– Старший куратор занята. У нас ЧП в выставочном зале, – сухо объявил им охранник музея на просьбу вызвать по рации Серафиму Крыжовникову в вестибюль. – Она не может сейчас оставить зал. Он закрыт для посетителей, там работают наши сотрудники.

– А что произошло? – спросила Катя. – Где?

– Я же говорю – ЧП. В зале нашей новой выставки искусства Африки. – Охранник хмурился. – Но раз вы полиция и приехали по поводу убийства, идите туда. Я не могу вас не пропустить.

В залах Музея Востока на этот раз было много школьных экскурсий – старшеклассники с экскурсоводами наводнили «индийский зал» с чучелом боевого слона. Однако двери африканского зала были закрыты, и возле них дежурил еще один охранник, который после переговоров по рации двери эти для них приоткрыл.

Сначала они увидели рабочих, суетившихся в центре зала среди витрин. Затем Серафиму Крыжовникову.

А потом их взору предстало это.

Самая большая витрина, за которой хранились экспонаты, была повреждена. Трещина рассекала ее наискось от нижнего левого до верхнего правого угла. Две скульптуры сброшены со своих бархатных подставок – фигурка птицы-носорога. Женский символ. И фигурка Первопредка – получеловека-полунасекомого.

Катя ощутила знакомый холодок внутри. Обернулась – треснувшая витрина находилась как раз напротив отдельной витрины со скульптурой Черная голова. И глаза головы были устремлены прямо на трещину – белые, холодные, с темными агатовыми бездонными зрачками.

– Попытка кражи? Злоумышленник? – спросил Миронов, когда они подошли к Серафиме и поздоровались.

– Нет. К большому нашему облегчению, нет, это не кража. Мы все пленки видеокамер просмотрели ночные. Здесь никого не было, никто не входил. Стекло треснуло само.

– Как это само? – спросила Катя тревожно.

– Видимо, случился перекос при монтаже витрины, когда выставку готовили. Неправильно установили. Тут же вес немалый у стекла и всей конструкции. – Серафима выглядела обеспокоенной и раздосадованной. – Опять напортачили! Из-за перекоса стекло не выдержало и треснуло. Так наш техник-инженер говорит. Как еще совсем не обрушилось? Риск есть. Поэтому мы все здесь закрыли от посетителей. И сейчас начнем демонтировать. Надо все заново ставить, весь экран. А это опять расходы для музея.

– А скульптуры почему валяются? – снова спросила Катя.

– Ну, наверное, всю конструкцию повело, тряхнуло. Они и упали. У нас специально мягкий покров сделан – многослойная ткань. Они, к счастью, из дерева. Крепкие. Это же не хрупкий фарфор.

Катя глянула на Мещерского. Тот помалкивал. Разглядывал трещину на стекле.

Тогда Катя, собравшись с духом, подошла к витрине с Черной головой. Не то чтобы она трусила, боялась, однако теперь она разглядывала эту вещь с каким-то новым чувством. Почти фанатичным придирчивым вниманием. Великолепная работа… Есть ли портретное сходство? Скорее нет. Пусть это и голова человека, но и одновременно это не человек. Трещина ведь присутствует и здесь… Эта глубокая трещина-рана наискось через все темное лицо, выточенное из эбенового дерева. След топора… Трещина проходит через лоб, переносицу, щеку. Но не задевает открытого… оскаленного рта. Да, это не усмешка, это оскал. И эти человеческие зубы…

Катя приблизила свое лицо к стеклу, к самому его лицу…

Зубы… они же уже есть у тебя… зачем тебе еще?

Ей показалось, что у основания зубов возле черных десен что-то есть, какие-то бурые вкрапления, пятна…

– Серафима Павловна, как прошли похороны Афии? – громко спросил Владимир Миронов.

Катя вздрогнула. И повернулась. Серафима махнула рукой рабочим – оставьте нас на пару минут.

– Хорошо. Если уместно так говорить о похоронах.

– Музей присутствовал. А от фонда кто-то был?

– Хохловская приехала.

– Одна? – спросил Сергей Мещерский. – Феликс вроде бы хотел.

– Он не был. Между прочим, вас, Сергей, мы тоже ждали, – холодно ответила Серафима.

– А вы нам не все сказали в прошлый раз, – заметил Миронов.

– Чего же я вам такого не сказала?

– Того, что вы приезжали к Афие в субботу на дачу на своей машине. Серебристая «Тойота».

Это был выстрел наугад, однако… он попал в цель.

– Я… я была тогда слишком расстроена… потерялась как-то… Откуда вы узнали?

– Вы личность заметная, Серафима. И когда вы навещаете свою коллегу, с которой конфликтовали, и делаете это в день убийства, вы заметны вдвойне.

– Кто вам сказал, что мы с Афией конфликтовали?! Это ложь!

– Музей, – Миронов усмехнулся, – это как дворец, набитый сокровищами. Полный пересудов, слухов, интриг. Вы же сами мне сказали в прошлый раз – споры неизбежны.

– Споры, да! Это же наука!

– Зачем вы приехали к Афие в субботу? В какое время это было?

– Днем. Около пяти. Да, я действительно отправилась к ней.


– Вы знаете, где ее дача?

– Я приезжала к ней раньше – несколько лет назад, когда мы… когда мы с ней… когда мы пытались дружить.

– Но дружба не заладилась, – Миронов кивнул, – научные разногласия… понимаю. Так что вы не поделили с ней? Зачем поехали?

– В пятницу вечером мне позвонили из Министерства культуры. Выставка понравилась, наделала шуму. В общем, нашу работу… мою работу оценили. Мне предложили должность второго заместителя директора музея. Этот вопрос давно висит – быть или не быть второму замдиректора. Наш первый замдиректор – личность широко известная. Знаменитость. Ну, если хотите, это местные интриги. Так это и называйте. Но наша выставка как-то сдвинула этот вопрос с мертвой точки. И мне предложили пост. Однако с условием, что я лично уговорю Афию уступить мне его, не поднимать волну, не оспаривать назначение. Потому что в музее… что скрывать, наше руководство считало, что она была более приемлема, более достойна этого поста. Они всегда держали ее сторону против меня. А Министерство культуры поддержало меня. Но кто хочет скандала в музейном сообществе? Никто. И я его не хочу. Поэтому я согласилась попытаться уладить все с Афией сама. Пообещать ей… Возможности ведь есть всегда. В Минкульте торопили – все должно было решиться на следующей неделе. Поэтому я поехала к Афие на дачу. Она говорила, что отправится туда в выходные. Укрывать свои чертовы розы от грядущих морозов.

– И каков был результат вашей встречи?

– Она выслушала меня. И ничего не ответила. – Серафима вздохнула. – Она вообще была какой-то взвинченной. Искала, на ком сорвать досаду. Но нет, нет, не из-за наших музейных интриг. Это просто домработница ее достала.

– Домработница?

– Она мне сама пожаловалась. Да и я видела ее мельком, когда парковала у забора машину. Они там что-то выясняли на повышенных тонах. А потом эта баба склочная вылетела с участка. Кричала, что она этого так не оставит, что Афия – аферистка, обманщица.

– Домработница была африканкой?

– Нет, что вы. Обычная такая тетка. Откуда-то из Средней Азии. Орала на Афию. Оскорбляла ее – кричала, что ушла, потому что ее вера не позволяет служить развратницам.

– Развратницам? Как это понимать?

– Я спросила Афию, в чем дело. Она сказала, что эта женщина просто дура. Что она сама бросила у нее работу дома, ушла, а теперь требует денег, которых Афия ей не заплатила.

– А что, домработница из Москвы явилась к ней права качать или она местная?

– Понятия не имею. Эта баба вылетела как пробка. Я стала объяснять Афие, зачем я приехала, но она была расстроена и зла. Взвинчена. Начала мне дерзить. Так что разговора не получилось. И я уехала восвояси.

– Полтора часа езды до Солнечногорска, полтора обратно, и вот так – ноль? – хмыкнул Миронов. – Что-то не верится, Серафима, что вы так просто отступаете.

– Что вы хотите этим сказать?

– То, что вы были в Солнечногорске в субботу. И там Афию убили.

– Вы не имеете права меня обвинять!

– Вас никто не обвиняет. Но вся эта проблема… эта ваша музейная коллизия, она же разрешилась со смертью Афии. Теперь и улаживать ничего не нужно. Вы станете вторым замдиректора. Если только мы, полиция…

– Что вы сделаете?

– Не начнем рассматривать вас в качестве главной подозреваемой.

– Вы не посмеете. Я ничего не сделала. Разве это повод убивать?

– Поводы разные бывают. А тут такая карьера. И потом выставка теперь целиком ваша. Все эти вещи, делайте с ними что хотите. – Миронов обвел рукой витрины. – Двойственные штучки, да? Вы же сами нам в прошлый раз сказали. Не просто скульптуры, но и разная там колдовская хрень…

– О чем вы говорите?

– Так, размышляю. Про джу-джу тут слышу с разных сторон. И такое, что волосы дыбом.

Серафима выпрямилась. Усмехнулась. Помолчала секунду, а потом сказала:

– Не стройте из себя идиота. Это просто смешно.

– А нам вот не очень смешно, – ответил Миронов. – Ну ладно, это пока оставим за кадром. Джу-джу культ… Насчет домработницы, вы могли бы ее узнать?

– Не знаю. Я ее видела всего пару минут. Когда она скандалила.

– Опишите ее.

– Такая средних лет, темноволосая. Откуда-то из Средней Азии. Ну, обычная женщина. Рабочий класс. Только рассерженный рабочий класс.

– А как понимать ее слова по поводу развратниц?

– Не знаю. В сердцах, наверное, это крикнула.

– Мы вас спрашивали в прошлый раз – вы уклонились от ответа. У Афии были мужчины?

– Ну, она же не монашка.

– Вы с кем-то ее видели? Кто это был? Кто-то из музея?

– Это был один ее соплеменник из Ганы. Очень импозантный. Я их видела в кафе вместе. Но это было летом.

– Крупный такой, высокий. Как Ахилл из «Илиады»? – спросила Катя быстро.