Увертюра

— В понедельник-то непременно, я же вам обещала, что просмотрю в приемной комиссии личные дела.

Мирра Михайловна и Антон Павлович, взяв белые прямоугольнички, синхронно Арине кивнули.

Наверное, нужно было попросить профессоршу соблюдать осторожность, как бы глупо это ни выглядело, — но тяжелая дверь кабинета уже закрылась. Потом приотворилась на секунду, в щель просунулась озорная физиономия — Чарли! — показала язык и утянулась назад.

— Антон Павлович! У вас телефон Мирры Михайловны есть? Ой, ну разумеется, есть. Напишите мне? И свой, конечно, тоже, — Арина подсунула ему блокнот. Что бы там Чайник ни говорил про визитки, а ситуации, знаете ли, всякие бывают.





Часть вторая

Шесть дней в сентябре




Воскресенье





* * *


— Картошка, морковка, капуста, горох, петрушка и свекла… ох! — напевала Арина, постукивая ножом по разделочной доске. — Только скажите, пожалуйста, — пробормотала она себе под нос, — что в таком наборе делает горох? Это же явный борщ? Но, с другой стороны, борщ без лука не бывает? Тогда при чем тут свекла? Эти поэты, — заключила она решительно, — ради ритма и рифмы на всякую дурь готовы!

— М-м, — Виталик, вместо того чтобы просто войти на кухню, встал в дверях и демонстративно поводил носом. — М-м-м… Что так благоухает?

— Теоретически — борщ, — засмеялась Арина. — Практически же — что получится, то и будете лопать.

— Буду-буду, — пробормотал любимый муж, открывая крышки теснящихся на плите сковородок: с луково-морковной, еще без томата, рыжей «кашей», с багрово-розовой мешаниной томящихся в разведенном уксусе свекольных брусочков… — Ой!

Ну да, третья сковородка, пустая, стояла там просто так, в ожидании. Компенсируя разочарование, Виталик черпанул вилкой изрядный шмат обожаемой им луково-морковной заправки, плюхнул в первую попавшуюся пиалу, щепоть отправил в рот, не дожидаясь, пока остынет, зашипел — не то обжегся, не то от удовольствия.

— Это все на борщ? — он кивнул на сковороду с луком и морковкой.

— Виталик, ты чудо! Это могло быть на борщ, если бы я варила его в пятнадцатилитровом ведре. Так что можешь не развлекаться мелким хищничеством, на твою долю тут тоже хватит, не только на борщ.

— Борщ-борщ-борщ! — радостно запел любимый мужчина. — С гречневыми пампушками?

— Мясо прокрутишь? Два раза надо, — Арина мотнула головой в сторону высящегося в миске темно-красного кубика. Она почти все замораживала именно кубиками, в коробках — ради компактности. Морозилка в «Севере» была хорошо, но, увы, совсем невелика. Может, все-таки плюнуть на хозяйкин страх перед новой техникой и купить новый холодильник? Или морозильную камеру?

— И какая, скажите, связь между гречневыми, я подчеркиваю, гречневыми пампушками и мясным фаршем?

— Временная, — почти без смеха произнесла Арина, акцентируя «а». — Если я буду крутить фарш самостоятельно, на пампушки времени не хватит.

— Ладно, накручу…

Часа два спустя, когда борщ в пятилитровой кастрюле, укутанной старой курткой, «доходил до кондиции», треть фарша шкворчала на самой большой сковороде, превращаясь в котлеты, остаток же покоился в морозилке, и даже часть луково-морковной заправки удалось спасти ради будущей рыбы под маринадом — Арина лежала, задрав ноги на кухонный подоконник.

Как минимум половина следующей недели была обеспечена тем, что мама Виталика именовала «полноценным питанием», и в этом было что-то расслабляющее.

Гордая собственными кулинарными подвигами, она не утерпела, набрала все-таки номер Мирры Михайловны. Да, воскресенье, да, все нормальные люди в это время отдыхают, ну и что? Если звонок тебе не ко времени, можно просто не брать трубку, правда?

Но профессор Тома на звонок ответила.

— Мирра Михайловна, — чувствуя себя немного виновато, затараторила Арина, — это Вершина. Простите. Если вам неудобно разговаривать, я попозже могу…

В трубке фоном слышались детские голоса, смех, звон, шелест…

— Нет-нет, все в порядке, — даже по голосу было слышно, что Мирра Михайловна улыбается. — Я еще дома, но через десять минут мне действительно нужно уезжать.

— Мне минуты достаточно. Если вы узнали мелодию…

— Ну… мелодией это трудно назвать. Но узнала, да.

— И все же. Если вы ее узнали, быть может, сумеете вспомнить больше?

— Да разумеется. Сейчас.


После недолгой паузы в трубке зазвучал рояль: короткая, семь нот, последовательность.

— Услышали?

— Фа, до, ля, ре, ми, ми, ми? Последняя ми на октаву выше двух предыдущих.

Мирра Михайловна засмеялась:

— Вы молодец, садитесь, пять.

— Сама себе удивляюсь. Музыкальная школа была миллион лет назад, а вот поди ж ты. Правда, я эту мелодию за последние дни столько раз воспроизводила, что мозг, видимо, решил, что вернулось детство и сольфеджио с его музыкальными диктантами.

— Проиграть еще раз?

— Нет-нет, спасибо. Диковатая мелодия, вы правы.

— Да еще в конце эдакий намек на Пятую Бетховена. Помните?

— Та-та-та-дам? Так судьба стучится в дверь?

— Точно.

— Но там ведь три ноты одинаковой длительности и высоты, а после одна — другая — длиннее. И у Бетховена с этого все начинается.

— У Бетховена — да. Три восьмых соль-соль-соль и долгая, с ферматой ми. А здесь — так. Я даже сказала бы — так себе. Причем, если вы помните не только сольфеджио, но и музыкальную литературу, Бетховенская пятая — это ведь было для своего времени практически открытие. Вместо ведущей мелодии — вот эти четыре ноты, обрывок по сути, который Бетховен на протяжении всей симфонии обыгрывает. А тут… нет, — решительно заявила она. — Дальше и вовсе полный сумбур. Эдакая, знаете ли, мешанина Вагнера с Шостаковичем, помноженная на идеи симфонического джаза. Претензия на оригинальность без внутреннего смысла. Так что дальше, извините великодушно, уже не воспроизведу. Ох, простите, мне в самом деле пора бежать. Да, я помню, что обещала. Завтра с утра загляну в приемную комиссию и сразу вам перезвоню. С любым результатом.

— Спасибо, Мирра Михайловна.

— Пока не за что, — она опять засмеялась.

Уже отключившись, Арина продолжала слышать этот смех — очень мелодичный, совсем не то, что дурацкая мелодия неизвестного абитуриента консерватории. Если бы эти фа, до, ля, ре, ми, ми, ми были хотя бы одной длительности, мотивчик звучал бы вполне терпимо, даже мило. Но непредсказуемое чередование длинных и коротких звуков превращало последовательность в почти какофонию.

Последние три ноты — две одной высоты, третья на октаву выше, и все разных длительностей — напоминали не то искаженную морзянку, не то птичий крик, пронзительный даже в рояльном исполнении А если бы на флейте, подумалось Арине, вообще хоть уши затыкай?

Фа, до, ля, ре, ми, ми, ми…

Фа, до, ля и ре уже «отыграны», настал черед финальных нот.

Ми, ми, ми…

И профессоршу зовут Мирра — везде сплошные «ми»! Да еще и Михайловна вдобавок!

Черт! Ну глупо ведь! И все-таки созвучие выглядело почти угрожающе… Может, все-таки надо было попросить госпожу Тома быть поосторожнее? И пусть бы Арина выглядела паникершей. Но сейчас перезванивать уже и вовсе глупо будет. Что сказать? Мирра Михайловна, вы можете оказаться следующей жертвой?

Промаявшись часа два, Арина все-таки набрала номер. Но профессорский телефон уже не отвечал. Точнее, отвечал механический женский голос: «Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Нет, беспокоиться, конечно, не стоило. Мирра Михайловна сказала ведь, что куда-то «уезжает». Например, за город, где «не ловит».

Ладно, авось до завтра ничего не случится, решила Арина.





* * *


День выдался солнечный, для сентября так попросту жаркий, и Мирра припарковалась не у самого спорткомлекса, а поодаль, за углом, в тени старой липы, чтобы машина не грелась. Они проводили Чарли почти до самых дверей, он бурчал себе под нос:

— Что я, маленький, что ли?

— Беги, — улыбнулась Мирра, потрепав сына по вихрастой макушке. То есть попыталась это сделать — он увернулся, конечно.

Беда с этими мальчишками! Став школьником, Чарли решил, что он теперь взрослый. И требовал соответствующего отношения. Почему Милке можно, а мне нельзя? Милене тоже было многое нельзя, но этого он предпочитал не замечать. А на аргумент «она старше» возражал, набычившись: вы же сами всегда напоминаете, что она девочка, поэтому я должен ее защищать и вообще заботиться. Ладно хоть на самостоятельных поездках в секцию не настаивал — признавал, что на машине, хоть и с мамой, гораздо удобнее, чем на городском транспорте. Но — только до порога. Внутрь, где за высоченными окнами располагался не только гардероб, но и просторный холл, а многие родители так и сидели там все время, пока их чада тренировались, туда Чарли даже зайти не разрешал. Ну и что, что там специально удобные диваны расставлены и автоматы с напитками — нет, и все. Что он, маленький, что ли?

Махал с крыльца и скрывался за стеклянными дверями.

Мирра улыбнулась.

— Ну чего? Пошли? — дочь тянула ее за рукав.

— Куда? — с деланным непониманием спросила Мирра.

— Ну мам, ну ты чего? Кутить! Можно подумать, каждый раз такой случай выпадает.

Действительно. График у девочки был напряженный. Кроме школы — изостудия и балетные классы. Любительские, для балета десять лет — уже перестарок, с самого начала было ясно, что профессиональной танцовщицы из Милены не выйдет. Да она и не рвалась. Но заниматься ей нравилось, так почему нет? Та же гимнастика, да еще и с музыкой. Мирре жаль было, что к музыке у дочери отношение чисто потребительское, но если все будут музыку делать, кто же станет ее просто слушать? В конце концов, и сама Мирра музыку не столько делает, сколько преподает. Так что пусть танцует, пока танцуется.