Ватник Солженицына

А.Б.

Вообще, «Теленок», который увидел в свет уже за рубежом, в феврале 1975 года – это редкий по саморазоблачению документ. Человек, учивший «жить не по лжи», даже не скрывал, что обманывал и лицемерил перед теми, кто ему доверял и готов был искренне помогать. До чего отвратительны, например, его нападки на Твардовского, которого когда-то он сам называл своим литературным отцом, уничтожающие оценки прочих друзей и знакомых, в том числе, уважаемых писателей и даже диссидентов. Не удивительно, что мемуары Солженицына вызвали скандальный резонанс и привели к сокращению круга его поклонников и единомышленников.

Александр Исаевич с самодовольством приводит слова кого-то из своих московских приятелей, что в «Теленке» он оставил «своим будущим биографам выжженную землю»7. Но важно иметь в виду и то, что все свои жизнеописания – и «Гулаг», и «Теленка», и «Зернышко» – Солженицын всю жизнь редактировал, создавая разные версии одних и тех же событий в зависимости от конъюнктуры. В этом смысле он являлся человеком с непредсказуемым прошлым. Он всегда тонко чувствовал, в каком амплуа в тот или иной момент лучше предстать перед аудиторией, что выпятить, а о чем умолчать.

Так что его главное произведение – не «Красное колесо», которое он, по его собственным уверениям, писал 55 лет (иные и не живут столько!), и не «Архипелаг Гулаг», сделавший ему имя на Западе, а сама его жизнь, которую он превратил в литературное произведение.

И эта книга ему удалась – в отличие от большинства его крупных текстов.

Впрочем, давай расскажем обо всем по порядку.





Между Толстым и Достоевским




Что необходимо, чтобы стать великим? Природное тщеславие и вера в собственную исключительность.

Скромный человек просто постесняется претендовать на достойное место в истории. Ему даже с девушкой познакомиться трудно – стоит себе в сторонке, шапку мнет нерешительно, глазами моргает. Куда уж ему на Нобелевку рассчитывать или хотя бы на статью в Википедии!

Люди тщеславные, как правило, и цели ставят перед собой великие. И часто их достигают. Вспомните хоть Сальвадора Дали, хоть Наполеона. Да хотя бы Гюго, который все мечтал, что Париж будет когда-нибудь переименован в «Гюгополис», да так и не дождался. Но в памяти потомков все же остался, как и планировал – в качестве великого писателя.

Неизвестно, были ли у Солженицына подобные амбиции, может, он даже рассчитывал, что в его честь не то, что город – страну переименуют. Факт тот, что тщеславия у него было хоть отбавляй, а это уже первый шаг к успеху.

«Во всей мировой литературе не было писателя, который так много и охотно, так вдохновенно и возвышенно говорил бы и писал о себе, как Александр Солженицын, – утверждает исследователь творчества Солженицына Владимир Бушин. – С кем он себя при этом только не сравнивает, кому только не уподобляет! То – титану Антею, сыну Посейдона, бога морей, и Геи, богини земли, побеждавшему всех противников, а то – храброму да ловкому царевичу Гвидону из пушкинской сказки. То пишет о себе как о библейском израильтянине Давиде, поразившем пращой гиганта Голиафа, а то – как о русском бунтаре Пугачеве. Или изображает себя бесстрашным героем вроде Зигфрида, что ли, сражающимся сегодня против Дракона, а завтра – против Левиафана»8.

Стратагема № 1

Убедите себя в собственной исключительности. Поставьте перед собой грандиозные задачи.



Свою особую роль в этом мире Александр Исаевич видел – ни больше, ни меньше – в том, чтобы служить Десницей Божьей в борьбе с Мировым Злом и Ложью. «Я – только меч, хорошо отточенный на нечистую силу, заговоренный рубить ее и разгонять, – объясняет он в своем “Теленке”. – О, дай Господи, не переломиться при ударе. Не выпасть из Руки Твоей»9.

И в его подвижничестве страна нуждается буквально каждую минуту. Владимир Войнович приводит такой эпизод из жизни Солженицына: «Родственников где-то в Ставрополье проведал (в сопровождении телевизионщиков), выпил с ними по рюмочке и – дальше. На просьбу родственницы: “Погостил бы еще” – без юмора отвечает: “Некогда, Россия ждет”»10.

А велик ли Александр Исаевич? Не то слово. Солженицын – «человек-гора»11, именно так именует себя в «Зернышке». Писатель, которому ну, может, три-четыре человека в мировой истории были равными по величию.

Первая жена Солженицына Наталья Решетов-ская вспоминает: «Читала книгу Бердяева “Достоевский”. Александр Исаевич не захотел ее даже раскрыть. Этому не следует удивляться. Ведь он как-то сказал мне, что чувствует себя между Достоевским и Толстым»12.

«Бедный Достоевский, – сокрушается Александр Островский. – Не дотянул до Солженицына»13.

Но только ли Достоевский?

В «Теленке» Александр Исаевич с самым серьезным видом (как подобает только человеку исключительной скромности) приводит слова, будто бы сказанные ему осенью 1965 года Корнеем Чуковским: «О чем Вам беспокоиться, когда Вы уже поставили себя на второе место после Толстого»14.

Значит, не только Федор Михайлович не сумел подняться до уровня Великого писателя земли русской, но и Чехов, и Некрасов, и Гоголь, и Лермонтов, и даже Пушкин. И с этим спорить? Ведь ни у кого из них нет такой эпопеи, которую написал Александр Исаевич – мы имеем в виду «Красное колесо». А все собрание сочинений Михаила Лермонтова умещается в двух томах. Разве можно поставить его рядом с тридцатитомным собранием сочинений Солженицына?

В 1985 году филолог Лев Копелев, видя, как прогрессирует мания величия Солженицына, напомнил своему другу по шарашке: «Толстой объяснял, что каждый человек – это дробь: числитель – то, что о нем думают другие, а знаменатель – то, что он сам о себе думает. Я долго не замечал, как все нарастал, как “медленно взрывался” твой знаменатель»15.

Самовлюбленность и уверенность в собственной непогрешимости – качества, как правило, чуждые большому писателю, да и просто мыслящему человеку. Великие писатели знали падения и разочарования, они сжигали свои книги, как Гоголь «Мертвые души», они начинали жизнь заново, как Лев Толстой, они просто всю жизнь разрывались от противоречий, как Достоевский. Не таков Солженицын, он сразу и прочно сел на любимого конька «гарантированной правоты», с которого удобней всех судить, и так и не слез с него до конца жизни. Ни разу в жизни его взгляды не претерпели изменения, он ни в чем ни разу не покаялся и ни за какие прошлые ошибки не попросил прощения. А за что просить, ошибок-то не было…

Но, может быть, «человек-гора» действительно открыл миру какие-то великие истины?

Известно, что великие писатели влияют на великих философов. Так, например, Ницше был восхищен Достоевским, Мартин Хайдеггер, величайший философ XX века, в своих книгах ссылался на Толстого и Достоевского, а уж Камю или Сартр – тем более. Другой великий философ XX века, правда, во всем противоположный Хайдеггеру – Людвиг Витгенштейн – выучил русский язык только чтобы читать Достоевского. После книг Солженицына число людей в мире желающих учить русский, наоборот, заметно убавилось, как и вообще число людей, положительно относящихся к России.

Какие истины нам открыл Солженицын в своем творчестве, какие грани бытия? Что «коммунизм – это плохо»? Ну, тут он ничего нового не придумал по сравнению с Гитлером и Геббельсом. Какой философ, прочитав Солженицына, нашел там откровение? Действительно, есть один фанат Солженицына – Андре Глюксман, французский философ, друг и адвокат Шамиля Басаева – террориста, особенно любившего захватывать роддома и школы, брать в заложники и убивать детей и беременных женщин. Всякий поклонник Солженицына, бездумно повторяющий, что он «пророк и великий русский писатель» должен понимать, что он в этой же компании!

И вот еще одна черта к портрету самовлюбленного тщеславца: Солженицын страстно, просто до одури любил фотографироваться, он испытывал просто маниакальную тягу к позированию. Каждая его фотография – это отдельный мхатовский этюд.

Вот он в офицерском мундире, на плечах – старлейские погоны. Три четверти оборота, взгляд одухотворенный, решительный.

Вот он в казахстанской ссылке – взгляд пронизывающий, слегка из-под бровей, вымученная складка на лбу символизирует мудрость, пришедшую с нелегким опытом.






Постановочное фото «Обыск на проходе». В роли зека – Александр Солженицын



А вот известное фото – Солженицын в ватнике – съежившийся от холода, загнанный, но не сломленный. Впервые увидев этот снимок, многие наверняка задавались вопросом: неужели в кровавом Гулаге не только фотографировали зеков, но и выдавали им художественный снимок при освобождении? Да нет же – фотография сделана уже позднее. Как признается сам Солженицын, он просто позировал специально нанятому фотографу16.

А вот посмотрите, как трогательно он держит за ручку Наталью Алексеевну, приехавшую к нему на фронт, как ласкает ее нежным взглядом.

А вот он уже с Натальей Дмитриевной: и взглядом, и поворотом головы, и осанкой он дает понять зрителю, что здесь – чувства особые.

А вот он на похоронах Твардовского – изображает вселенскую скорбь, но почитайте его «Теленка» – как он только не поносил за глаза своего благодетеля, давшего ему путевку в большую литературу!

Но что фото! Фотографии – лишь иллюстрации к его поистине уникальной биографии, которую Солженицын, не доверяя журналистам и историкам, всю жизнь создавал сам. По свидетельству его друга детства Николая Виткевича, материалы для своих будущих биографов Солженицын начал готовить еще в студенческие годы: «Саня уже в Ростове собирал материалы для своей биографии. Он собирал и классифицировал свои фотографии и письма»17.

Эти письма также предназначались будущим бытописателям, хотя формально они были адресованы друзьям, жене, матери. Да что там письма – любую записку в жилконтору Солженицын создавал как произведение, которое должно пережить века, и заранее находил ей место в своем будущем собрании сочинений.

Позднее Солженицын возьмется за мемуаристику, которая навсегда останется его основным жанром, напишет «Архипелаг», «Теленка», «Зернышко», потом будет до бесконечности их выправлять, редактировать, дописывать. В них он не просто отретуширует некрасивые факты собственной жизни – в них он предстанет равновеликим всей своей стране, всей эпохе. Великие исторические события померкнут на фоне любого, даже самого банального жизненного отправления Пророка и Титана.

Ну как тут не вспомнить Фому Опискина, про которого говорили: «Такого самолюбия человек, что уж сам в себе поместиться не может»18…





Рожденный революцией




Трудная биография для писателя – первое дело. О чем может поведать человек, не захвативший полным черпаком нужды и горя, не нюхнувший пороха, не переживший личностного перерождения?

В том, что Солженицын – человек бывалый и много повидавший, сомневаться не приходится. Однако надо учесть, что для тех лет его биография не была чем-то из ряда вон выходящим. Вот как описывала в июне 1968 года его жизненный путь «Литературная газета» перед тем, как обвинить его в антисоветизме: «А. Солженицын – человек многоопытный, получивший высшее физико-математическое образование, работавший преподавателем. Последние годы Великой Отечественной войны Солженицын провел на фронтах в качестве командира зенитной батареи19, имеет награды. Незадолго до окончания войны он был осужден по обвинению в антисоветской деятельности и отбывал наказание в лагерях. В 1957 году реабилитирован»20.

Участие в войне, лагеря – через это прошли в то нелегкое время миллионы людей. Да и высшее образование уже не считалось уделом лишь привилегированного сословья.

О статье в «Литературке» мы расскажем чуть позже – она станет важной вехой на жизненном пути Солженицына, заставив узнать о нем самые широкие круги советской общественности. Поклонники уже опального к тому времени писателя начнут целую кампанию против «травли» их кумира. Парадоксальным образом прицепятся даже к эпитету «многоопытный». Вот как напишет главному редактору «Литературной газеты» Александру Чаковскому взволнованный кибернетик Валентин Турчин:

«Приводя биографические сведения о Солженицыне, Вы называете его человеком “многоопытным”. Вы, очевидно, не можете не знать, что выражение “многоопытный” применяется только по отношению к жуликам. Какое право имеете Вы говорить так о солдате, защищавшем Родину от фашистов, о гражданине, незаслуженно пострадавшем от сталинского произвола, о писателе, каждая строчка которого свидетельствует о его искренности, о его любви к людям?»21

Миф о героическом военном прошлом Солженицына, «незаслуженных» преследованиях и уже тем более его человеколюбии («великий гуманист!») жив и в наши дни – несмотря даже на вал разоблачившей его литературы.

Свой предлагерный опыт Солженицын описывает как череду ошибок и оступок. Непростыми, по уверениям будущего писателя, были уже его детские годы.

Солженицын утверждает, что помнит себя примерно с трех-четырех лет, т.е. с 1921-1923 годов: «Первое, действительно первое воспоминание в моей жизни, какое только есть: меня взрослые подняли на руки в церкви, во время службы, чтобы я видел, как через церковь, полную людей, проходят несколько чекистов, вот в таких остроконечных шапках, конечно не снимая их, как в церкви полагается, с топотом идут в алтарь и начинают отнимать там священные предметы. Это мое первое воспоминание, я с ним начал жизнь»22.

«Эпизод явно символический, – пишет Александр Островский, – Из него явствует, что будущий пророк и праведник начал осознавать себя человеком не где-нибудь, а в божьем храме! И мир, который впервые запечатлелся в его памяти, он увидел, вознесенный, как ангел, матерью над толпой.

Этот мир сразу же предстал перед ним разделенным на своих и чужых, на людей, имеющих идеалы, тянущихся к богу, и грабителей-безбожников, облеченных земной властью, посягающих на церковные реликвии.

Что здесь правда, что вымысел, известно только Александру Исаевичу. Но бесспорно: вспоминая или же придумывая этот эпизод, он стремился подчеркнуть, что с самого начала своей жизни был среди верующих и с самого начала стал свидетелем торжества грубой силы, которая не могла не вызвать в его детской душе удивление, возмущение и осуждение»23.

Свое детство будущий нобелиат представляет бедным и чуть ли не полуголодным. Широко известна переданная Станиславом Говорухиным в его фильме «Александр Солженицын» история о том, как залив однажды свои штанишки чернилами, мальчик так и проходил в них пять лет – то ли с первого класса по шестой, то ли с пятого по десятый.

«И вот вам уже готова “Легенда о сиротских штанах Великого Отшельника”, – пишет Владимир Бушин. – И разве не диво, что творцы легенды не задались при этом простейшим вопросом: можно ли на попку шестиклассника натянуть штаны с попки первоклассника, тем более – на семнадцатилетний зад с попки пятиклассника?»24

Противоречит «Легенда о штанах» и воспоминаниям самого Солженицына, согласно которым он имел в детстве велосипед – вещь, по тем временам, цены немалой, и постоянно путешествовал по Военно-Грузинской дороге, по Крыму, по Украине. То есть, мог себе позволить больше, чем его сверстники. В Ростове-на-Дону, куда семья Солженицыных переехала в 1924 году из родного Кисловодска, его мать работала стенографисткой, и работы у нее хватало. Да и много ли надо на семью из двух человек?





Дом в курортном Кисловодске, в котором в 1918 г. родился Солженицын, принадлежал его тетке, Ирине Ивановне Щербак





«Роллс-ройс» дяди Солженицына Романа Щербака (в 1910 г. таких машин на всю Россию было всего девять). На заднем сиденье его жена Ирина и сестра Таисия – будущая мать Солженицына



Рожденный в первый послереволюционный год, выросший в религиозной семье, Солженицын сетует на вынужденную расколотость его сознания. С одной стороны – правда Октября, пионерские костры, с другой стороны – истина Евангелия. И то, и другое было для него равноценным, равновеликим.

Жарко-костровый, бледно-лампадный