Венец безбрачия белого кролика

– Я не табуретка. Мое имя Иннокентий Валерьянович, что прошу крепко-накрепко запомнить. Моя основная задача – сохранить здоровье любимого хозяина Ивана Павловича Подушкина. Гостья вела себя агрессивно. Когда она крикнула: «Хочется тебя убить», я принял адекватные меры, вызвал психиатров!

– Тьфу! Хорошо, что не полицию, пожарных и МЧС, – не выдержал Борис. – Николетта эти слова всегда произносит, они ничего не значат!

– «Хочется тебя убить» – прямая угроза жизни моему любимому хозяину, – возразила табуретка, – если вам это кажется нормальным, то вы тоже должны посетить психиатра.

– Иннокентий Валерьянович, только не зовите сейчас медиков к Боре, – взмолился я, – спасибо вам за заботу.

– Служу господину Подушкину, – проорала табуретка. – Есть распоряжения?

– Да, – кивнул я, – впредь, когда нас посетит госпожа Адилье, вам надо спешно ехать в самую дальнюю кладовую и ждать там, пока за вами не придут. Вы поняли?

– Йес, босс! – гаркнула табуретка. – Принято. Будет выполнено.

– Вот и молодец! – похвалил я ретивого робота.

– Во славу господина Подушкина! – крикнуло изобретение Олега Котина. – Разрешите заняться повседневными делами?

– Конечно, – кивнул я.

– С песней? – уточнила табуретка. – Желаете послушать веселую музыку?

Я опрометчиво ответил:

– Да.

– Сновиденья улетели, – заголосил Иннокентий Валерьянович, – бесстрашный снаружи, я плачу в душе. Зачем я проснулся? В грезах мне прекрасно! А наяву ужасно! Та-ра-рам! Утро пришло! Бам-бам…

– Стоп, – скомандовал Борис.

– Я подчиняюсь только любимому Ивану Павловичу, – скороговоркой произнес Иннокентий Валерьянович и продолжил: – Кошмар утра заставляет меня дрожать. Но надо покидать кровать. Нужно в мир идти, ненавидя всееее…

– Хватит, – попросил я.

– Музыка бодрая, – заявил электронный помощник.

– Работайте беззвучно, – попросил я.

– Мой хозяин, великий и ужасный, всегда дает мудрые указания, – заявил Иннокентий и умчался.

Я встал.

– Мне послышалось или табуретка на самом деле произнесла «великий и ужасный»?

– Я слышал то же самое, – подтвердил Борис.

– Мда, – кашлянул я, – подарки возвращать неудобно. Олег может обидеться.

– Есть идея! – воскликнул секретарь и приложил палец к губам. – Тсс!

Боря поманил меня, и мы молча проследовали в санузел. Помощник пустил на всю мощь душ и зашептал:

– Вы правы. Отдать подарок тому, кто его тебе от всей души преподнес, весьма оскорбительно для дарителя. Как правило, неугодные вещи передаривают. Когда я служил у барона Фойгеля, ему один раз притащили на день рождения вазу. Настоящий монстр интерьера. Ростом с меня, толщиной как печь. Куда такую деть? Фойгель передал вазу госпоже Цывиной, у той родилась дочь, он сказал: «Это приданое девочке». Прошел год и на следующий день рождения барон получает от бизнесмена Харапова… ту же самую вазу со словами: «Дорогой друг, специально для тебя антикварную редкость на аукционе в Лондоне купил». Жуть пропутешествовала по общим друзьям и вернулась к Фойгелю.

– Круговорот вазы в природе, – засмеялся я.

– Тише, – попросил Боря, – у табуретки и слух, и нюх как у собаки. Предлагаю отправить Иннокентия с мусорным ведром на улицу и более не впускать его в дом.

– Так он ломиться будет, – предположил я, – в дверь ногами бить.

– Поколотит и перестанет, – оптимистично ответил помощник, – аккумулятор у него разрядится. А где ему розетку взять? В подъезде ее нет! На улице тоже. Вынесу его тогда в бачок. И забудем о замечательном презенте. Ох, простите, Иван Павлович! Не хотел вас обидеть. Очень некрасиво сейчас выразился. Право, мне неудобно.

– Все в порядке, – успокоил я Бориса, – я подарил вам часы. Иннокентия Валерьяновича прислал Олег. Если вдруг зайдет разговор о роботе, пропойте ему осанну. И все.

Мы, чувствуя себя заговорщиками, решившими тайно придушить короля в опочивальне, крались по коридору.

– Я сделал омлет с грибами и сыром, – перечислял Борис, – к нему тосты с маслом, кофе и ватрушка с творогом.

– Лучше не бывает, – воскликнул я, входя в столовую и садясь за стол. – Минутку! Это что?

– Где омлет? – изумился Борис, разглядывая коричневые гранулы на моей тарелке.

– Демьянка! – возмутился я.


– Нет, – не согласился помощник, – она, конечно, может полакомиться вашим завтраком, но подменить его не пойми на что собаке не по силам.

– Борис хотел отравить моего любимого хозяина Ивана Павловича Подушкина, – продекламировала «табуретка», подъезжая к нам.

– Надо посмотреть в Интернете телефон скорой психиатрической помощи для самоходных электронных чудищ, – не выдержал Боря.

– Смесь из яиц, сливок, грибов не есть здоровое питание, от нее желудок умрет, – возмутился Иннокентий, – булка с творогом вызовет паралич печени. Могу прямо сейчас дать ссылку на статью диетолога, академика, который рекомендует готовые смеси. Между прочим, одну из коробок я у вас в шкафу нашел. Заменил ядовитую трапезу на полезные гранулы из злаков, их можно есть сами по себе, но лучше залить кефиром.

– У нас его нет, – насупился Боря.

– Плохо, что вы не озаботились приобрести лучший для желудочно-кишечного тракта продукт, – отрезал робот. – Вы враг моего любимого хозяина Ивана Павловича. Пофигист. Отравитель.

Борис взял с тарелки один коричневый катышек.

– Да это корм Демьянки! «Экопес»! Я взял одну пачку на пробу. Оказалась редкая дрянь. Даже наша псина его лопать отказалась.

– На упаковке указан идеальный состав, – заспорил Иннокентий. – У вас в шкафах и холодильниках отвратительная еда! Только эта смесь…

– Иннокентий Валерьянович, – остановил я болтливое электронное чудо, – у меня для вас есть задание.

– Готов исполнить любое во славу господина Подушкина.

– Возьмите помойное ведро и отвезите его к бачку, который находится на улице, – приказал я, только сейчас сообразив, зачем роботу платформа, где любит кататься собака.

Определенно подставка, способная выехать из, так сказать, щиколотки Иннокентия, служит для перевозки разных предметов, например, ведер с водой или мусором.





Глава 20




Тщательно заперев все двери на замки, мы с Борисом закрыли и те створки, которые обычно оставляли открытыми: вторую створку у порога, внутреннюю между холлом и коридором и ту, что вела в столовую.

– Надеюсь, мы не услышим вопля робота с лестницы, – сказал Борис и открыл ноутбук. – Вы вчера заснули, а я решил не терять времени даром, поискать информацию по всем фигурантам. Начал с Софьи Задирайкиной и увидел сообщение о том, что в Центральном округе совершено самоубийство. С крыши пятиэтажного здания, которое готовили под снос, прыгнула женщина. В ее кармане обнаружили записку со стандартным текстом: «В моей смерти прошу никого не винить. Лена, прости». Там же нашли паспорт на имя Софьи Задирайкиной, она проживала в соседнем доме.

– До того, как вытряхнуть на Артемону тараканов, Софья вполне мирно говорила, что скоро куда-то уедет, – вздохнул я, – мне показалось, что она собралась в отпуск. Не заметил признаков истерики.

– Те, кто твердо решил умереть, как правило, спокойны, – мрачно пояснил Борис. – Зачем нервничать? Им и так все ясно. Если человек пишет длинные записки, обвиняет в них всех и вся, это скорее всего крик о помощи, просьба: ну остановите же меня. Я знаю одного неуравновешенного парня, тот, прежде чем наглотаться таблеток, звонил своей матери и начинал с ней прощаться. Бедняга всякий раз опрометью бежала к сыну, открывала квартиру, а самоубийца залезал на табуретку.

– Это шантажист, которому нравится издеваться над родными. – поморщился я, – а Софьи на самом деле нет. Что-то нашлось на нее?

– Ее муж Максим Задирайкин – пилот авиакомпании «Де-Монт». Именно он управлял злополучным лайнером, который потерпел крушение. В салоне среди прочих пассажиров находились Филипп Никитович Попов, муж Артемоны, и Екатерина Владимировна Глаголева, супруга похоронных дел мастера Семена Сергеевича.

– Интересно, – протянул я.

– Я нашел список пассажиров, – продолжал Борис, – похоже, Филипп и Катя не были знакомы. Фил купил билет в бизнес. Катя – в эконом-класс. Они находились в разных концах самолета. После крушения провели следствие. В его процессе возникло предположение: вероятно, пилот совершил самоубийство и увел с собой на тот свет пассажиров и экипаж.

– По какой причине возникли такие мысли? – удивился я.

– Перед отправкой в свой последний полет Максим попрощался с единственным лучшим другом, Николаем Годовым, – пояснил мой помощник, – отдал ему конверт и сказал: «Письмо открой, когда я улечу. Не раньше!»

– Николай выполнил его просьбу? – возмутился я. – Кем он работает?

– Диспетчером, – коротко сообщил Боря.

– Неужели Годов не понял, что друг задумал нечто ужасное? – рассердился я. – Не сообщил начальству, не попросил снять летчика с рейса?

Борис налил воды в свой стакан.

– Его много раз допрашивали, в конце концов признали: Николай не лжет, он понятия не имел о суициде. Максим говорил с ним весело, смеялся, рассказал пару анекдотов, потом вручил конверт.

– Что было внутри?

– Дарственная на избу и записка: «Коля! Изба большая. Уезжайте из своей тесной двушки на природу. Деревня находится на Ленинградском шоссе, тебе до работы близко. А нам с Сонькой дом без надобности. Дарю его вам на день рождения Петьки. Почему велел вскрыть конверт, когда улечу? Так не хотел, чтобы ты отказался! Живите там счастливо. Вернусь из рейса, обмоем новоселье! Макс».

– Не похоже на послание самоубийцы, – заметил я.

– Вообще никак, – согласился помощник, – просто один друг решил сделать подарок другому и не пожелал слушать слова благодарности.

– Почему тогда возникла мысль о суициде? – спросил я.