Веселая жизнь или секс в СССР
Часть 8 из 23 Информация о книге
Поговорив с адмиралом и его недоделанным сынком, Шуваев заметил меня, подошел и кивнул на водку: – Рано начинаешь! Замечание можно было понять двояко: мол, середина дня, а ты уже с рюмкой. Или в более обидном смысле: еще толком ничего не написал, а уже пропиваешь талант в Дубовом зале. Заметив мое смущение, партсек подсел ко мне со вздохом: – Сам бы сейчас выпил… – Водочки? – я с готовностью потянулся к графину. – Нет, водку мне нельзя. Врачи разрешают только коньяк. Сердце у меня маленькое. – В каком смысле? – В прямом. Заболело, пошел проверяться в нашу поликлинику, врачи ахнули: «Чудо! Феномен! Как вы с таким маленьким сердцем живете?» «Нормально живу, – говорю. – Ничего такого никогда не чувствовал: воевал – не чувствовал, сидел – не чувствовал, а как в партком сел – сразу почувствовал…» – Он подозвал официанта: – Алик, пятьдесят коньячку! Обычно медлительный и всем недовольный, халдей резво побежал в буфет, поигрывая задом. – Был в горкоме? – спросил Владимир Иванович. – Был… – Понял? – Ничего не понял. – И я ничего не понял. Кстати, все уже все знают. Адмирал тоже. Выпытывал, что да как. Видел сынка-то? Вот ведь природа как играет! Дед его, Аркадий Гайдар, в шестнадцать лет полком командовал, а внук, твой тезка и ровесник, между прочим, – болван болваном, хоть в школу для малолетних дебилов отдавай. Горе семьи, засунули в какой-то НИИ, там и коптит… – А что адмирал сказал про Ковригина? – спросил я. – Тимур тоже ничего насчет Ковригина понять не может. Тут, мил человек, какая-то хитрая многоходовка. Чую! Тебя, желторотого, зачем-то втянули. – Сказали, это вы меня порекомендовали. – Кто сказал? – подскочил Владимир Иванович. – Лялин. – Вот хитрован! Врет. Я тебя до последнего не отдавал. Уперлись: надо молодому члену парткома настоящее дело доверить. Пусть, мол, докажет, что умеет не только пасквили на комсомол и армию строчить. Я им говорю: это ж как новобранца на дзот посылать! Отвечают: выживет – Рейхстаг будет брать. – Какой Рейхстаг? – А леший их разберет! В общем, Егор, не отбил я тебя, не смог. – Может, мне все-таки отказаться? – Раньше надо было, а теперь поздно. Дезертиром ославят. Они что-то задумали и почему-то решили начать с Ковригина. Зачем? Им что – настоящих антисоветчиков мало? Видно, по русакам хотят ударить. Алик торопливо принес коньяк. На край рюмки была надета долька лимона. Уважает начальство. – Спасибо, мил человек! – Может, покушаете? – Не в аппетите я сегодня. – Шуваев опрокинул рюмку, замер, прислушиваясь к благим переменам в сердечно-сосудистой системе, и закусил, морщась, лимоном. – А что же мне делать? – спросил я. – Без моего разрешения ничего. И не пей! Не тот у тебя период. Веселая жизнь теперь у нас начнется. Потом, если выиграем или опростоволосимся, тогда хоть залейся. Ладно, пойду к ТТ. Может, этот лис вологодский что-нибудь унюхал? Владимир Иванович ушел повеселевшей походкой. Алик бухнул передо мной тарелку с черным пересушенным мясом. – А можно соус ткемали? – Нет. Я и вырезку-то на кухне еле выпросил. – Тогда еще сто. – Нельзя было сразу взять? Что я тебе, мальчик – в буфет туда-сюда бегать! 10. Театральный разъезд Ты лучше б нос себе отгрыз Иль что-нибудь пониже! Нет, не любить тебе актрис, Как не бывать в Париже… А. Я расплатился за обед, посмотрел на часы: самое время заглянуть в редакцию, проведать вверенное мне хозяйство, узнать, не звонила ли провинившаяся Гаврилова, и мчаться домой: после пьяного вчерашнего возвращения надо реабилитироваться. Лета Летой, а жены без ласки звереют. Но тут на мою беду в Дубовый зал ввалилась компания Вовки Шлионского. Словно заложника, они вели под руки приземистого меднолицего кавказца в высокой папахе из серебристой мерлушки. Дама в красном висела на плечах джигита, как башлык, и стонала с доронинским придыханием: – Шовхал, ты гений! – Жорка, – увидав меня, крикнул Шлионский, – иди к нам – гуляем! Отчетливо понимая, что гублю свою семейную жизнь, я пошел… Алик, почуяв поживу и опережая прочих официантов, метнулся к ним, усадил за свой стол: кавказцы в те годы жили широко и на чаевые не скупились. – Что пить будем? – ласково спросил халдей. – Все, дорогой, пить будем. Неси! – ответил Шовхал. Он прилетел утром, чтобы подписать договор с издательством «Советский писатель» на книжку стихов, из которых половину перевел Вовка, делавший это с бесперебойной лихостью. Допустим, попадался ему такой подстрочник: Я стою на горе (скале), Смотрю, как внизу (в долине) Стройная девушка (пери) Умывается (ополаскивается) в реке… Через пять минут перевод уже готов: Смотрел с крутого берега Я, весь изнемогая, Как мылась в струях Терека Черкешенка нагая. Автор был в восторге от Вовиных переводов, денег не жалел, угощал щедро, да и сам пил не по-мусульмански много и жадно, время от времени прося Шлионского: – Вова, прочти! – Сначала ты! – отлынивал тот. Горец хмурился, его лицо становилось жестоко-устремленным, как перед набегом на гяуров, и он взрывался ритмичными гортанными звуками, вроде тех, что издает поперхнувшийся человек. Это длилось минут пятнадцать. Все слушали, удерживая на лице тоскливый восторг, как на концерте в консерватории. – Теперь ты, Вова! – Это какой стих-то? – «Тайна сакли».