Вежливые люди императора

Император, впрочем, вскоре сменил гнев на милость и дружески похлопал по плечу генерал-прокурора.

– Я верю, Петр Хрисанфович, что вы сделаете все, что в ваших силах. И Василию Васильевичу, – Павел кивнул в мою сторону, – не придется жаловаться на вас. Ступайте и помните, что я хочу вас видеть на вахтпараде. Там я сообщу всем нечто весьма важное…



3 (15) марта 1801 года. Санкт-Петербург.

Подполковник ФСБ Михайлов Игорь Викторович,

РССН УФСБ по Санкт-Петербургу

и Ленинградской области «Град»

Васильич с утра пораньше отправился на рандеву с Павлом, а у нас началась веселуха. Не успели наши орлы продрать глаза и умыться, как в Кордегардию заявились портные с аршинами и матерчатыми лентами. Оказывается, император велел им снять мерки с нас, дабы срочно изготовить два комплекта одежды – штатской и форменной. Дескать, мы своими необычными мундирами вводим окружающих нас подданных царя в ненужные крамольные мысли.

Ну, насчет военной формы я готов с Павлом поспорить – его мундиры, скопированные с мундиров прусской армии времен Фридриха Великого, изрядно отстали от общемирового тренда и абсолютно нефункциональны. Как считали специалисты по военной форме, так называемые потемкинские мундиры, введенные во времена императрицы Екатерины Великой, были гораздо удобнее и опередили время лет этак на семьдесят. Больше всего нам не понравились букли и косы. Из-за отсутствия растительности на головах наших бойцов, косы и букли могли быть лишь искусственные.

Я понимаю – для оперативных нужд неплохо было бы иметь комплект местной одежды. Но с другой стороны, чтобы носить костюм начала XIX века, нужна некоторая практика. Человек из нашего времени будет выглядеть в нем, как туземец Пятница, которого Робинзон Крузо нарядил в европейский камзол и треугольную шляпу. Потому я не препятствовал почтенным портным делать свое дело (царский приказ они обязаны выполнить), но о необходимости поголовного переобмундирования решил переговорить с Павлом немного позднее и без свидетелей.

Впрочем, одного из нас пришлось одеть по здешней моде. Герман Совиных, хорошо разбиравшийся в наших электронных девайсах, должен был с утра отправиться в город. Там он с помощью людей из здешней «конторы» – Тайной экспедиции – должен будет проследить за генералом Беннигсеном и, если повезет, подсадить ему «жучка» на одежду. Германа нарядили в одежду мастерового, научили правильно надевать и снимать шапку и штаны. Первое нужно было при общении с «благородными», а второе – если приспичит справить большую или малую нужду. Странно будет, если сопровождавшие его люди станут рассупонивать портки Герману. Посторонние люди, увидев такое, могут их просто неправильно понять.

Совиных для связи снабдили радиостанцией, а для самообороны он прихватил электрошокер, взятый напрокат у запасливого Алексея Алексеевича. Удар током ошеломит «клиента» сильнее, чем удар ножом. Нож – штука привычная, а вот электроника в этом мире пока еще не распространена.

Как мы и предполагали, Беннигсен присутствовал на вахтпараде, но лишь в качестве зрителя. Он сумел, как ему показалось, незаметно перетолковать о чем-то с поручиком Преображенского полка Мариным и сунуть ему в руку какую-то бумажку. Мне стало интересно, что там написано…

На вахтпараде, при большом стечении народа, император сообщил свое судьбоносное решение. Он объявил, что с сей минуты его наследник не цесаревич Александр Павлович, а цесаревич Константин Павлович. Да-да, именно так все и было сказано! Толпа зашумела и загалдела. По здешним временам это была сенсация.

Мне, например, в отличие всезнающего Василия Васильевича, не было известно, что еще в октябре 1799 года Павел (в обход собственного же «Положения об императорской фамилии») пожаловал Константину Павловичу титул цесаревича, то есть наследника престола. Этим император хотел отметить храбрость и отвагу, проявленную Константином во время Итальянского и Швейцарского походов. А сейчас царь просто произвел рокировку, тем самым поломав все планы заговорщиков.

Ах, хитер Павел Петрович! Ловко это он придумал! Свое решение он объявил публично, и теперь даже если заговорщики все же смогут совершить задуманное, то вместо Александра им придется возводить на престол Константина. А он далеко не так покладист, как Александр – баловень бабушки Екатерины.

Беннигсен, так и не удосужившийся за время службы в России выучить русский язык, не сразу понял, что такое, взволновавшее всех присутствующих, сказал император. Он попытался выяснить это у стоявшего рядом гатчинского полковника, но тот, как на грех, оказался малороссом и мог лишь с грехом пополам объясниться с ним по-польски. Но Беннигсен «не розумел польску мову». Наконец, сжалившийся над Длинным Кассием какой-то штатский из числа придворных в расшитом золотом камзоле на неплохом французском растолковал генералу суть того, что только что объявил император.

Генерал вздрогнул. Он какое-то время стоял, словно библейский соляной столп, а потом осторожно выбрался из толпы и быстрым шагом направился в сторону Миллионной улицы. Я вспомнил, что в доме на этой знаменитой своими дворцами и особняками улице жил Валериан Зубов – «одноногий генерал» и брат Платона и Николая Зубовых. Этот роскошный особняк Валериану Зубову подарила в свое время Екатерина II. В наше же время в нем располагался Комитет по физической культуре и спорту Петербурга. Пару раз мне приходилось в нем бывать, и мне запомнилась его парадная мраморная лестница и просторный зал с потолком, украшенным гипсовой лепниной.

Наши ребята в невзрачной кибитке, запряженной лохматой лошаденкой, последовали вслед за ганноверцем. Догадавшись, что тот направился к дому, в котором жили братья Зубовы, они обогнали Беннигсена и поехали по Миллионной в сторону Зимнего дворца. Миновав дом, в котором когда-то жил Густав Бирон – брат фаворита императрицы «престрашного зраку» Анны Иоанновны, – Герман и два его спутника вылезли из кибитки. Один из них держал в руках лубяной короб со свежеиспеченными калачами.

Как и было заранее договорено, Совиных и его напарник, Никита Горохов, отправились навстречу Беннигсену. Второй агент Тайной экспедиции, Григорий Зернов, взгромоздив на голову короб с калачами, неспешно шел за ними следом.

Ребята из «конторы» XIX века умели работать. Поравнявшись с генералом, Григорий сделал вид, что поскользнулся, уронил короб на землю, и калачи покатились под ноги Беннигсену. Тот отпрянул в сторону от неожиданности. Тем временем Герман и Никита, успевшие зайти за спину ганноверца, развернулись и бросились на помощь торговцу калачами, который с жалобными воплями опустился на колени и собирал в короб вываленный в снегу товар. Беннигсен, поначалу с подозрением смотревший на незадачливого простолюдина, видя его неподдельное огорчение, злорадно захохотал. А Герман тем временем успел незаметно приколоть булавку с радиомикрофоном к мундиру генерала, после чего вместе с Никитой стал помогать Григорию собирать калачи. Беннигсен, пробормотав что-то под нос по-немецки, подошел к двери особняка Зубова и постучал. Ему открыли, и он, оглядевшись по сторонам, быстро юркнул в парадную.

Герман проверил «жучок» и, убедившись, что тот вполне исправен и работоспособен, сел в возок и стал вести запись беседы Беннигсена с братьями Зубовыми. О благополучно завершенной операции Герман доложил мне по рации.

А я, дождавшись завершения вахтпарада и развода караула, приблизился к Павлу и поприветствовал его.

– Ну как вам, господин подполковник, понравилась выправка моих солдат? – поинтересовался император.

– Красиво, – кратко ответил я. – У нас тоже существуют подобные ритуалы. Но, государь, я бы хотел поговорить с вами о важных делах. Можете ли вы уделить мне полчаса?

– Я полностью в вашем распоряжении, – сказал Павел. – О чем пойдет разговор?



3 (15) марта 1801 года. Санкт-Петербург.

Патрикеев Василий Васильевич,

журналист и историк

Ай да Павел Петрович! Ай да хитрец, ай да ловкач! Как это он лихо все провернул – взял да и назвал своим наследником Константина, а Александра аккуратно задвинул в дальний угол, словно стул со сломанной ножкой. Я находился недалеко от царских сыновей и видел, что с ними творилось сразу после заявления императора. Константин сначала побледнел, а потом залился густым румянцем. Окружающие его вельможи тут же стали вокруг него в «позу ку». Руки, правда, они не растопыривали и на корточки не присаживались, но всеми принятыми здесь способами царедворцы поспешили выразить почтение цесаревичу № 2, который по велению своего августейшего отца в мгновение ока стал цесаревичем № 1.

А вот Александру явно поплохело. Он сбледнул с лица и едва не упал в обморок. Как я понял, этой ночью у него состоялся задушевный разговор с императором. Александр до последнего момента надеялся, что папа просто хочет его припугнуть. А тут раз-два – и в дамки! И куда теперь ему, бедному, податься? Хорошо, если разжалованного наследника просто отправят в один из загородных дворцов под Петербургом, где он будет скучать на лоне природы со своей нелюбимой женой Елизаветой Алексеевной и напропалую изменять ей с Марией Нарышкиной. А князь Адам Чарторыйский, в свою очередь, будет всеми доступными ему способами утешать великую княгиню, попутно украшая ветвистыми рогами своего лучшего друга и делая детишек, которых почему-то все считают чадами императорской фамилии. В общем, почти шведская семья. И никто их за это не осудит – на дворе был «галантный век», когда все приличные люди имели любовников или любовниц. Причем нередко сразу в нескольких экземплярах.

Смех смехом, но своим весьма хитроумным решением Павел создал немало проблем и нам. Дело в том, что до сих пор мы знали, что все в этом мире развивается по тому же варианту, что и в нашей истории. А теперь ход событий резко изменился, и мы можем лишь предполагать, что тот или иной персонаж собирается отмочить.

После окончания вахтпарада и развода караула я направился в сторону императора, который в этот момент о чем-то беседовал с цесаревичем Константином Павловичем. Тот горячо благодарил отца за решение, сделавшее его реальным претендентом на российский престол. Правда, особого восторга на круглом курносом лице Константина я не обнаружил. Видимо, он прекрасно понимал, что император из него будет никакой, и, вполне вероятно, история в скором будущем снова вернется в свое привычное русло. В конечном же итоге императором станет Николай, которому сейчас еще нет и пяти лет. Ну что ж, поживем – увидим… Если доживем…

Александр же уныло поплелся в Михайловский замок. Похоже, что он не смог сдержать слез – я заметил, как он несколько раз прикладывал к лицу носовой платок. Никто из обычно сопровождавших его лиц не последовал за ним. Что ж, sic transit gloria mundi, как говорили древние. Что в переводе с древней латыни на язык наших родных осин означает: «Так проходит слава мирская».

Павел тем временем закончил разговор с Константином, поцеловал его в лоб и перекрестил. Потом он увидел Игоря Михайлова и жестом подозвал его. Я решил дать им возможность пообщаться. Оглянувшись, заметил Алексея Иванова. Он стоял со своей дочкой и о чем-то увлеченно с ней беседовал. Я подошел к ним.

– Утро доброе, – поздоровался я, – как вам понравилась вся эта шагистика под флейту и барабан?


– Доброе утро, – ответил Алексей. – В общем-то, я не увидел ничего нового. Те же строевые занятия, только в форме XIX века. Тут ведь самое главное – не переборщить. Армия – это не только красивая форма на синхронно марширующих солдатах. Армия – это прежде всего люди, которые могут маневрировать на поле боя, стрелять, а если надо, и умирать там, где им прикажут.

– Не скажите, Алексей Алексеевич. Великий Суворов в свое время написал интересную книгу, именуемую «Полковым учреждением». В ней целый раздел посвящен строевой подготовке.

Я напряг память и процитировал:

– «Понеже праздность корень всему злу, особливо военному человеку, напротив того, постоянное трудолюбие ведет каждого к знанию его должности в ее совершенстве, ничто же так не приводит в исправность солдата, как его искусство в экзерциции, в чем ему для побеждения неприятеля необходимая нужда».

– А для чего все это нужно? – спросила Дарья, внимательно слушающая разговор мужчин. – Ведь, как я слышала, сам Александр Васильевич был ярым противником муштры и шагистики.

– Отнюдь, – ответил я. – Он считал, что для нижних чинов строевая подготовка необходима: «Чтобы солдаты имели на себе смелой и военной вид. Головы вниз не опускали, стояли станом прямо и всегда грудь вон, брюхо в себя, колени вытягивали и носки розно, а каблуки сомкнуты в прямоугольник держали, глядели бодро и осанисто, говорили со всякою особою и с вышним и нижним начальником смело, и когда он о чем спросит, чтобы громко отзывался, прямо голову держал, глядел в глаза, станом не шевелился, ногами не переступал, коленей не сгибал, и отучать весьма от подлого виду и речей крестьянских, и тако обуча как стоять во фронте».

– Браво, Василий Васильевич, браво! – воскликнул незаметно подошедший к нам император. – И кто же такие замечательные слова сказал?

– Это, ваше императорское величество, – ответил я, – взято из книги генералиссимуса и светлейшего князя Италийского графа Рымникского Александра Васильевича Суворова. Еще он написал книгу «Наука побеждать». В наших военных училищах ее среди прочих изучают будущие российские офицеры.

Услышав имя Суворова, которого он в результате происков ненавидевших полководца завистников несправедливо обидел, когда тот уже был болен и доживал свои последние дни, Павел насупился и покраснел. Ему явно неприятны были мои слова. В душе он чувствовал, что поступил тогда нехорошо в отношении прославленного военачальника, и теперь его мучила совесть.

– И что же такого поучительного написал князь Суворов в этой книге? – немного помолчав, спросил император.

– Вот что полагал генералиссимус Суворов произнести громогласно после окончания вахтпарада, – ответил я:

Субординация!

Послушание!

Дисциплина!

Обучение!

Ордер воинский!

Порядок воинский!

Чистота!

Опрятность!

Здоровье!

Бодрость!

Смелость!

Храбрость!

Экзерциция!

Победа и слава!

– Победа и слава! – повторил Павел. – Хорошо сказано. Как жаль, что князя уже нет в живых. Сейчас он очень бы нам пригодился. Скажите, Василий Васильевич, если бы Суворов был жив, не принял ли бы он участия в заговоре?

– Нет, государь, – ответил я, – заговорщики еще при жизни Александра Васильевича пытались склонить его против вашего величества. Вы знаете, что Суворов не всегда был согласен с некоторыми вашими решениями и даже позволял себе вышучивать их. Но когда один из заговорщиков прямо предложил ему выступить с боготворившими его войсками против вас, Суворов воскликнул: «Молчи, молчи – не могу. Кровь сограждан».

– Вот, значит, как все было, – задумчиво произнес император. – Василий Васильевич, спасибо вам за то, что вы мне сейчас рассказали. Поскорее бы покончить с этим заговором и заняться делами по успокоению умов моих подданных. Сегодня из своего имения в Петербург должен приехать граф Аракчеев. Я познакомлю вас с ним. Думаю, что его необходимо посвятить в вашу тайну. Я верю ему и полагаю, что он не откроет ее другим. Приходите сегодня вечером в мой дворец. Там мы решим, что нам делать дальше.



3 (15) марта 1801 года. Санкт-Петербург.

Подполковник ФСБ Михайлов Игорь Викторович,

РССН УФСБ по Санкт-Петербургу

и Ленинградской области «Град»

После окончания вахтпарада я попросил у императора разрешения переговорить с ним о некоторых насущных делах. А именно – об аресте и суде над заговорщиками. Как я понял, у Павла на этот счет было свое мнение. Он не хотел отправлять всех несостоявшихся цареубийц в Петропавловку. Многие из причастных к заговору имели влиятельную родню, и в планы царя не входило плодить новых врагов и недоброжелателей. С другой стороны, неумеренное милосердие тоже было неуместно. Ведь Павел простил в свое время того же Палена, братьев Зубовых и других главарей заговора. И что он получил от них в благодарность? Удар табакеркой по голове…

Тщетно император старался найти компромисс между суровостью и снисходительностью. А пока окончательное решение им еще не было принято, многие заговорщики поспешили покинуть Петербург и спрятаться от наказания в своих имениях.

Я посоветовал Павлу пока не трогать этих беглецов и заняться в первую голову теми, кто в данный момент находится в столице, и теми, кто принял самое активное участие в заговоре. Вот с ними цацкаться точно не стоит. Если человек сознательно решился на цареубийство, то никакого снисхождения он не заслуживает. Виселица для такого – вполне заслуженное наказание. Но император разделял стойкую неприязнь российских самодержцев, правивших после царицы Анны Иоанновны, к смертным казням. При Елизавете Петровне она вообще не применялась, а в царствование Екатерины II казнили лишь поручика Мировича за попытку освободить из Шлиссельбургской крепости несчастного царевича Иоанна Антоновича, и участников Пугачевского бунта.

Я предложил отправить в тюрьму на пожизненный срок главарей заговора – Палена, Беннигсена и братьев Зубовых (Валериан Зубов, как инвалид и человек, непосредственно не принимавший участия в цареубийстве, мог быть просто отправлен на покой в одно из своих имений). Прочих же разжаловать в рядовые и послать на войну – хотя бы в тот же Индийский поход – дабы кровью смыли свою вину. Ведь среди заговорщиков были люди храбрые и прекрасно показавшие себя в войне 1812 года – те же Милорадович и Тучков-третий. Но с каждым из них нужно провести предварительную беседу, чтобы эти люди поняли, чьим орудием они на самом деле стали, и к каким тяжким последствиям для державы могло бы привести убийство российского императора.

Эта идея Павлу понравилась. Он решил сразу после ареста верхушки заговорщиков послать фельдъегерей за остальными участниками заговора и приказать им явиться в Михайловский замок на приватную беседу, в ходе которой он и примет окончательное решение о дальнейшей судьбе каждого из них.