Виноваты звезды
Часть 38 из 42 Информация о книге
— Нет, — ответила я. — Не поэтому. Я правда не знаю. Айзек? — спросила я. Я действительно устала говорить. Айзек заговорил об истинной любви. Я не могла сказать, что я думаю, потому что мне самой это казалось фальшивым, а думала я о том, что Вселенная хочет, чтобы ее заметили, и я должна замечать ее как можно лучше. Я чувствовала, что должна этой Вселенной и могу оплатить этот долг лишь своим вниманием. Я в долгу перед каждым, кто уже перестал быть человеком, и перед всеми, кто еще не стал человеком. Что мой папа мне и сказал, если разобраться. Остаток заседания группы поддержки я молчала. Патрик отдельно помолился за меня, имя Гаса затолкали в длинный список покойников — по четырнадцать на каждого из нас, мы обещали прожить сегодня как лучший в жизни день, и затем я повела Айзека в машину. Когда я приехала, мама с папой сидели за обеденным столом за своими ноутбуками. Едва я вошла, мама резко закрыла свой. — Что у тебя там? — О, всего лишь разные рецепты антиоксидантов. Ну что, ИВЛ и «Новая американская топ-модель»? — спросила она. — Я пойду полежу. — Ты в порядке? — Да, устала просто. — Ты должна поесть, прежде чем… — Мама, я категорически не голодна. — Я сделала шаг к двери, но мать меня остановила: — Хейзел, ты должна есть. Всего несколько… — Нет, я пойду спать. — Нет, — запротестовала мама. — Не пойдешь. Я посмотрела на папу. Он пожал плечами. — Это моя жизнь, — напомнила я. — Ты не заморишь себя голодом, потому что Огастус умер. Ты сядешь и съешь ужин. Я отчего-то вдруг разозлилась: — Я не могу есть, мам. Не могу, ясно? Я попыталась пройти мимо, но мама схватила меня за плечи и сказала: — Хейзел, ты будешь есть. Тебе нужно оставаться здоровой. — Нет! — закричала я. — Я не буду ужинать и не могу остаться здоровой, потому что я не здорова. Я умираю, мама! Я умру и оставлю вас одних, и у тебя не будет над кем кудахтать, и больше тебя никто не назовет мамой! Мне очень жаль, но я ничего не могу с этим поделать, ясно?! Я пожалела о сказанном, едва договорив. — Ты меня слышала… — Что? — Ты слышала, что я тогда сказала твоему отцу. — Ее глаза увлажнились. — Слышала? — Я кивнула. — О Боже, Хейзел, прости меня, детка, я была не права. Это неправда. Я сказала это в минуту отчаяния. Я сама в это не верю. — Мама села, и я присела рядом, запоздало жалея, что попросту не выблевала съеденную пасту вместо того, чтобы злиться. — Во что же ты веришь в таком случае? — спросила я. — Пока кто-то из нас жив, я буду твоей мамой, — ответила она. — Даже если ты умрешь, я… — Когда, — поправила я. Она кивнула. — Даже когда ты умрешь, я все равно буду твоей мамой, Хейзел. Я не перестану быть твоей мамой. Разве ты перестала любить Гаса? — Я покачала головой. — Как же я перестану любить тебя? — Ладно, — ответила я. Папа уже плакал. — Я хочу, чтобы у вас была своя жизнь, — сказала я. — Меня беспокоит, что у вас не будет жизни и вы целыми днями будете сидеть здесь без меня, объекта для заботы, смотреть в стенку и желать себе смерти. Через минуту мама сказала: — Я учусь онлайн в университете Индианы. Хочу получить магистерский диплом по социальной работе. Я не искала рецепты антиоксиданта. Я писала контрольную. — Правда? — Я не хотела, чтобы ты подумала, будто я планирую жизнь после тебя. Но если я сдам на магистра, я смогу консультировать семьи, переживающие кризис, или вести группы людей, у которых в семье случился рак, или… — Стоп, ты что, станешь Патриком? — Не совсем. Есть разные виды социальной работы. Папа сказал: — Мы оба беспокоимся, чтобы ты не чувствовала себя покинутой. Мы всегда будем рядом, Хейзел. Мама никуда не уйдет. — Но это же отлично! Как хорошо! — Я искренне улыбалась. — Мама станет Патриком. Из нее выйдет замечательный Патрик! Она будет в сто раз лучше Патрика! — Спасибо, Хейзел. Для меня твое мнение решает все. Я кивнула, плача. Не в силах вынести искреннее счастье, я впервые за целую вечность плакала от радости, представляя маму в роли Патрика. Я невольно подумала о матери Анны — из нее тоже вышел бы хороший социальный работник. Через некоторое время мы включили телевизор и начали смотреть «Топ-модель по-американски», но через пять секунд я нажала паузу, потому что меня распирали вопросы. — А сколько тебе осталось до диплома? — Если этим летом я на неделю выберусь в Блумингтон, то к декабрю закончу. — Сколько же времени ты от меня это скрываешь? — Год. — Мама! — Я боялась задеть твои чувства, Хейзел. Великолепно. — Значит, когда ты ждала меня у колледжа или с группы поддержки, ты всякий раз… — Да, работала или читала. — Как здорово! Если я умру, знай, я буду шумно вздыхать в раю всякий раз, как ты попросишь кого-нибудь поделиться своими чувствами. Папа засмеялся. — Я буду там с тобой, детка, — заверил он меня. Наконец мы стали смотреть «Топ-модель». Папа изо всех сил старался не умереть от скуки и путал, кто из девушек кто, часто спрашивая: — Она нам нравится? — Нет, нет, — отвечала мама. — Анастейшу мы не любим. Нам нравится Антония, другая блондинка. — Да они все высокие и ужасные, — отозвался папа. — Извини, что не отличаю одну от другой. — Папа потянулся через меня и взял маму за руку. — Слушайте, вы останетесь вместе, если я умру? — спросила я. — Хейзел, что? Детка, — мама нащупала пульт и снова нажала паузу, — что случилось? — Просто спрашиваю, вы останетесь вместе? — Да, конечно. Конечно, — ответил папа. — Мы с твоей мамой любим друг друга, и если мы потеряем тебя, мы пройдем через это вместе. — Поклянись Богом, — потребовала я. — Клянусь Богом, — произнес папа. Я посмотрела на маму. — Клянусь Богом, — повторила она. — А почему ты вообще об этом волнуешься? — Не хочу разрушить вашу жизнь. Мама нагнулась, прижалась лицом к моим всклокоченным волосам и поцеловала в макушку. Я сказала папе: — Я не хочу, чтобы ты превратился в жалкого спившегося безработного. Мама улыбнулась: — Твой папа не Питер ван Хутен, Хейзел. Уж ты-то лучше других знаешь, что можно жить и с болью.