Война миров 2. Гибель человечества

– Я так понимаю, благодаря успеху его книги мистер Дженкинс сейчас не стеснен в средствах. Не говоря уже о том, что он продал права на экранизацию, – майор взглянул на часы. – Так или иначе, Дженкинс позвонит нам в номер – в тот, где остановились мы с Бертом. Если вы согласитесь отправиться со мной…

– В каком отеле вы остановились?

– «Плаза», – с легким удивлением в голосе ответил Эрик.

Гарри расхохотался.

– Я бы удовлетворился и более скромной гостиницей, но Берт Кук…

– Вам не за что извиняться, – сказала я. – Но… – Я посмотрела Эрику в глаза и увидела в них кое-что знакомое – что-то такое, что я никогда не могла бы разделить с Гарри, каким бы он ни был добряком. Это был взгляд ветерана войны. – Зачем ему звонить? Неужели они могут вернуться? И почему сейчас? Момент ведь совершенно неподходящий, разве не так?

В ответ Эрик лишь пожал плечами – но он понял, о чем я говорю.

Я никогда не была астрономом, но после Марсианской войны все мы стали следить за танцем планет. Марс и Земля гоняются друг за другом вокруг Солнца, как машины на трассе Брукландс. Земля находится на внутренней орбите и потому движется быстрее, иногда обгоняя Красную планету – каждые пару лет или около того. И в эти моменты обгона, которые называются противостоянием (потому что в это время Марс и Солнце находятся в нашем небе строго друг напротив друга), расстояние между Землей и Марсом минимально. Но Красная планета движется по эллиптической орбите, как и Земля, пусть ее орбита и не настолько вытянутая, – они не ходят ровными кругами. А потому от встречи к встрече это минимальное расстояние колеблется от шестидесяти с чем-то миллионов миль до сорока миллионов. Когда планеты оказываются ближе всего друг к другу, это называется великим противостоянием. И оно тоже циклично. Планеты оказываются на минимальном расстоянии друг от друга примерно каждые пятнадцать лет: в 1894 году, и в 1909-м, и в 1924-м…

Я процитировала по памяти:

– До следующего великого противостояния еще четыре года. Атака 1907 года произошла за два года до последнего такого противостояния. Соответственно, в ближайшие два года они не вернутся – если они вообще вернутся. Но если они хотят нарушить традицию и прилететь в этом году, тогда, возможно, они уже в пути. В этом году противостояние случится 21 апреля…

– И, как раструбили все газеты, включая нашу, – вклинился Гарри, – запуск в таком случае состоялся бы 27 февраля – две недели назад.

Еще немного мрачной логики. В 1907 году планеты максимально приблизились друг к другу 6 июля. Цилиндры начали приземляться ровно за три недели и один день до этой даты, а выстрелы из огромных марсианских пушек, в свою очередь, начались за четыре недели и четыре дня до этого.

Но все мы знали, что, даже если астрономы заметили на Марсе что-то подозрительное, никто из нас об этом не услышал бы. После Марсианской войны власти засекретили все астрономические исследования. Предположительно, это было сделано затем, чтобы пресечь панику, которая поднялась во время противостояний 1909, 1911 и 1914 года, и остановить тех, кто бездумно поднимал переполох, повлекший за собой смуту в деловых кругах и так далее, в то время как ни единый марсианин не высунулся из цилиндра. В итоге, по крайней мере в Британии, это привело к тому, что владение нелицензированным телескопом стало уголовным преступлением. В этом была своя логика, но, с моей точки зрения, такая секретность вызвала только больше страха и сомнений.

Получается, даже сейчас цилиндры могут нестись сквозь космическое пространство – по направлению к нам! Зачем бы еще Уолтеру пытаться выйти со всеми нами на связь? Но такой уж он был человек – он всегда говорил обиняками. Некоторое время я пребывала в раздумьях, но неожиданно повисшее напряжение требовало действий.

– Что ж, давайте ответим на звонок, – сказала я так решительно, как только могла. Я взяла Эрика под руку, Гарри придержал меня под локоть, и мы втроем вышли из вестибюля. – Думаю, я как-нибудь протяну час-другой в роскошных интерьерах «Плазы».

– А мне не терпится встретиться с этим Куком, – добавил Гарри. – Если хотя бы половина его слов – правда, он презанятный тип!





3. Артиллерист в Нью-Йорке




Мы взяли такси в отель и отправились на пересечение 58-й улицы и 5-й авеню. Главный вход «Плазы», если вы вдруг не знаете, выходит на Великую армейскую площадь, посвященную победам Армии Союза в Гражданской войне. С 1922 года на ней появились также монументы, связанные с другим военным конфликтом. Но тогда это было впечатляющее зрелище.

Номер Эрика был именно таким роскошным, как я и ожидала, – с пухлыми креслами и великолепным видом на площадь. На низком стеклянном столике возвышалась закупоренная бутылка шампанского. Комнату наполняли слегка дребезжащие звуки регтайма, исходившие из радиоприемника. Это был не один из тех маленьких «народных приемников» казенного вида, известных как «мегафоны Марвина», какие в те годы можно было найти в любом британском доме, а добротная американская техника в ореховом корпусе.

И в этом антураже Альберт Кук, одетый в халат, возлежал на диване и лениво листал цветное приложение к какой-то газете. Когда я впервые оказалась в американском отеле, меня совершенно ошеломила такая роскошь, как собственная ванная, телефон в номере и каша на завтрак. Но Кук явно чувствовал себя в этой обстановке как рыба в воде.

Кук казался чуть старше Эрика – на вид ему было лет сорок; у него были аккуратно подстриженные черные волосы с проседью, а нижнюю часть лица пересекал багровый шрам (хотя позднее до меня дошли слухи, будто Кук специально подкрашивал его для пущего эффекта). На комоде лежал потрепанный фолиант – один-единственный экземпляр его книги, зато посреди комнаты возвышалась стойка с плакатом, изображающим Кука в изодранной униформе и с какой-то дубинкой в руках. Надпись на плакате гласила:





Воспоминания артиллериста


Эрик представил нас. Кук не поднялся с дивана. Он что-то буркнул Гарри и смерил меня взглядом с ног до головы, явно разочарованный при виде женщины, одетой в скромный брючный костюм. Надеюсь, что я ответила ему достаточно испепеляющим взором. Со времен Первой войны я отказалась от одежды, в которой было неудобно ездить на велосипеде, и остановила свой выбор не на изящных модных костюмчиках, а на простых и грубых, какие носили работницы военных заводов, – и мне было все равно, что Кук думает по этому поводу.

Он снова уткнулся в журнал.

– Так что, Эрик, у нас полчаса до этого проклятого звонка?

Эрик вынул шампанское из ведерка – в бутылке оставалось не более трети. Он виновато взглянул на меня.

– Если хотите, могу заказать еще.

Мы с Гарри помотали головой.

– Пожалуйста, садитесь. Давайте я возьму ваши пальто…

– И не беспокойтесь, я не буду вас смущать, – лениво протянул Кук. – Когда профессор позвонит из своей заокеанской психушки, я тотчас же уйду. Мне с ним говорить не о чем – с тех самых пор, когда он в Путни вылакал мое пойло, обыграл меня в шахматы и удрал, – не успели мы приняться за работу.

Гарри рассмеялся.


– Ну слушайте, мы же все читали книгу. Какую еще работу? О какой бы грандиозной схеме с подкопами вы ни мечтали…

– Это все с его слов. Спесивый ученый индюк! Надо было его засудить.

– С таким же успехом вы могли бы засудить Чарли Чаплина.

Кук нахмурился: Гарри наступил на больную мозоль. Слава Чаплина была во многом построена на единственном образе – «маленьком солдатике», комическом добряке-артиллеристе в форме не по размеру, который вечно мечтал стать генералом, в то время как его пушки то и дело взрывались в клубах дыма. Даже более толстокожий человек, чем Альберт Кук, заметил бы, откуда растут ноги у этого персонажа. Но Кук, в конце концов, послужил просто точкой отсчета для создания образа.

Я вклинилась в попытке сгладить недостаток такта своего коллеги:

– Не думаю, что хоть кто-то из нас выглядел достойно в книге Уолтера. Я до сих пор не смирилась с тем, как он представил меня миру.

Описывая, как его брат помогал нам с невесткой отбиться от грабителей, Уолтер использовал слова, которые надолго впечатались мне в память. «Второй раз за этот день девушка обнаружила недюжинное присутствие духа…» [2] Как будто все девушки – трусливые создания! И так далее. Меня могли бы с позором вышвырнуть из рядов суфражисток, пока их движение еще не запретили!

Берт Кук меня не слушал – как я выяснила впоследствии, для него это было типично.

– Надо было его засудить, что бы там ни говорили адвокаты.

Эрик покачал головой.

– Не глупи. Он сделал тебя героем! Пускай и без умысла. Я слышал, как ты рассказывал на публике – сам знаешь, как народ падок на такие детали, – о том, как толпа устремилась прочь от марсиан, а ты единственный отправился им навстречу, сообразив, что там может быть еда…

Конечно, я вспомнила этот отрывок:

– Я питался около марсиан, как воробей около человека.

– Да, это обо мне, – теперь Берт смотрел на меня, словно рассчитывая впечатлить. – Хотя я никакой не воробей. Я все продумал, понимаете? И тогда, и сейчас. И тут вдруг он появляется из ниоткуда и хочет с вами поболтать. Что же он, интересно, хочет обсудить? То, как Зигмунд Фрейд каждый день ставит ему клизму, – он ведь его приводит в чувство с самого 1907 года?

Он вдруг посерьезнел:

– Или речь о Марсе? Скоро новое противостояние – это всем известно. Может быть, Уолтер что-то выяснил? Ему ли не знать, в конце концов!

Я повернулась к Куку.

– Вы презираете его за ученость и эрудицию, считаете его слабаком – и все же хотите узнать, что за сведения он хочет до нас донести?

– Если марсиане и вправду предприняли новую попытку, разве я не имею права об этом знать? Уж кто-кто, а я точно имею!

Он встал, пошатываясь, схватил бутылку шампанского за горлышко и проковылял к двери.

– Мой выход… во сколько он там, Иден?

– В шесть часов. В том книжном на Бродвее, который…

Кук громко рыгнул и подмигнул мне с сальной улыбочкой.

– А потом посмотрим, кто чего стоит, а? Представьте себе, юные, пышущие здоровьем американки так и льнут к тем, кто прошел через ужасы войны. Как там говорится – «выживает сильнейший»? «Как воробей около человека…» Ха!

Думаю, все мы почувствовали облегчение, когда за ним закрылась дверь.

Затем последовало несколько минут неловкого молчания, пока мы ждали звонка от Уолтера. Мы разрешили Эрику заказать для нас кофе, и его принесли на подносе с грудой сладких кексов.

– Так что, мисс Эльфинстон… Джули?

– Да, майор, меня зовут именно так.

– От чего это сокращение? От Джулии? От Джульет?

Гарри хмыкнул.

– Ни от чего. Меня просто назвали Джули. Я родилась в 1888-м, в том самом году, когда в театрах шла «Мисс Джули» Стриндберга, и мою маму она очень впечатлила.

Эрик кивнул.

– Получается, когда прибыли марсиане, вам было девятнадцать.

Я пожала плечами.

– Я была уже взрослая.

– Мне самому было всего двадцать пять. Многие из моих людей были старше. В армии солдаты идут за сержантами, а не за офицерами. Что ж, тем лучше! Но, знаете, во время войны Шлиффена и русские, и немцы вербовали и более юных рекрутов – когда бои затянулись…

Мне стало интересно, откуда он об этом знает. Давно ходили слухи о британских «советчиках» на стороне Германии, которые применяли на восточных полях сражений экспериментальные виды оружия и методы ведения боя. Люди мрачно намекали, что кое-что из этого основано на марсианских технологиях.

– Хорошо, что мы остались в стороне от этого, – продолжил Эрик. – Французов ведь мигом отправили в нокаут, – он изобразил боксерский двойной удар. – В школе я неплохо боксировал. Конечно, с тех пор подрастерял мастерство…