Война миров 2. Гибель человечества

Я заметила, что он не сказал, где именно: участие Британии в войне на русском фронте до сих пор официально держалось в тайне.

– Что ж, рада это слышать, – ответила я.

Мы подошли ко входу, который своими скругленными углами напоминал корабельный люк. На землю от него спускался небольшой трап. Сначала мне показалось, что это единственное отверстие в броне, не считая смотровых щелей и оружейных платформ, находящихся на спонсонах – выступах по обе стороны корпуса – достаточно больших, чтобы уместить одного-двух стрелков. Однако потом я заметила перископы, слегка выступающие поверх корпуса. Похоже, этот корабль в каком-то смысле можно было назвать и субмариной.

Эрик нетерпеливо помахал нам, зовя внутрь.

Мы, не успев завязать шнурки и надеть кожаные шлемы, вскарабкались по трапу и попали в нутро машины. Я тут же отметила, что это пространство нам предстояло делить с двигателями, которые занимали большую часть помещения: два громадных блестящих зверя – дизельные двигатели от фирмы «Санбим», разработанные, как мне сказали, для подводных лодок. Гигантские оси передач и поперечные валы направляли движущую силу к исполинским колесам. Стены и выкрашенный в белый цвет пол ярко освещались электрическими лампами – я не заметила ни единого лучика дневного света. Это было сложно организованное пространство, состоящее из кают и перегородок, мостков и трапов, ведущих к турелям и на башню, – тесное, но геометрически правильное и упорядоченное, в котором даже винтики были выкрашены белой краской. Я почувствовала себя мышью, забравшейся под капот машины.

Здесь все было загромождено, словно в передвижном оружейном магазине: у каждой стены стояли стеллажи с разложенными на них снарядами и пулями. В люках под полом хранились разнообразные инструменты; кроме того, через них можно было попасть в машинный отсек судна. Немногие оставшиеся уголки были забиты другими вещами, такими как буксирные канаты, фляги для воды, шприцы со смазкой, защитная одежда, противогазы и очки.

Тут запустились двигатели – в замкнутом пространстве их звук превратился в оглушительный вой, – и машина мощно содрогнулась.

– Нет места для экипажа! – возмутилась Верити, пытаясь перекричать шум.

– Мы что-нибудь придумаем, – прокричал Эрик в ответ. – Не беспокойтесь: вы в самых надежных руках, какие только можно найти. Машину поведет не кто-нибудь, а сами Стерн и Хетерингтон; вся эта конструкция – их рук дело.

Я едва их слышала. Позже я заметила, что члены экипажа общались на неком подобии языка жестов, а порой, чтобы передать друг другу сообщение, стучали по трубам гаечным ключом.

Эрик снова закричал:

– Так, вы двое, займитесь чем-нибудь полезным. Джули, у нас не хватает одного члена экипажа, так что полезайте на этот спонсон – видите ту дверь в корпусе? Вы можете наблюдать за обстановкой, пусть даже и не умеете обращаться с оружием; здесь везде есть телефонная связь. Я буду на мостике. А вы, Верити, – вы ведь медсестра?

Он отодвинул кучу одежды и достал из-под нее аптечку с ярким красным крестом на белом фоне. Мне показалось, что аптечка ничтожно мала.

– Не совсем. Я из добровольческого медицинского отряда.

– Что ж, это лучше, чем то, что было у нас раньше, то есть ничего. Но когда начнется заварушка, просто не путайтесь под ногами! О, и еще: не подходите к двигателям. Они нагреваются так, что на них бекон можно поджарить…

Так что я взобралась на свой спонсон, где еле хватало места для откидного сиденья, в которое я втиснулась, оказавшись перед рычагами огромной пушки. Ноги у меня оказались задраны, шея – вывернута, я едва могла пошевелиться, и с каждой минутой тело начинало ныть все сильнее.

Лэндшип подался вперед – с резким рывком, которому, как я подозреваю, он был обязан гигантским шестерням, и свирепым дребезжанием, поскольку никакой подвески у него не было.

Мы отправились в путь! Члены экипажа радостно заулюлюкали, а я стиснула зубы, надеясь, что переживу эту поездку.





8. За дело




Наши водители, Стерн и Хетерингтон, как позже оказалось, принимали важное участие в разработке лэндшипа – и то, что они были на борту, я считаю большой удачей.

Капитан Альберт Стерн был добровольцем из гражданских, которому затем было присвоено звание офицера, а капитан Томми Хетерингтон – бравый кавалерист с богатым воображением – служил в Восемнадцатом гусарском полку. Судно, на борту которого мы находились, по всей видимости, родилось из зарисовки Хетеринга на салфетке, когда тот обедал с Черчиллем в одном из лондонских клубов. В то время наши самые мощные военные машины были морскими судами, и в Марсианской войне от них было мало толку. Черчилль был одним из немногих, кто понял, что такие мощные военные технологии следует перенести на сушу.

И, похоже, только с подачи Черчилля эти безумные идеи могли воплотиться в жизнь. По чрезвычайному правительственному распоряжению, в разработку и производство этих монструозных машин были вовлечены крупные предприятия на севере Британии, от «Метрополитен Кэммел» в Бирмингеме до «Мирлесс Уотсон» в Глазго. Черчилль активно следил за ходом проекта и лично присутствовал на военных испытаниях в горах Шотландии, хотя, как я потом узнала, многие испытания проводились на континенте, а некоторые небольшие модели уже прошли боевое крещение на русско-немецком фронте – но эта кровавая история держалась в тайне.

В пути я успела рассмотреть свою железную клетку. Я заметила смотровые щели – прорези в корпусе, закрытые довольно тяжелыми металлическими створками, которые мне, однако, удалось открыть. Через щели можно было смотреть в сторону от корабля и немного вперед. Был и небольшой перископ, позволяющий худо-бедно просматривать окружающее пространство.

Таким образом я смогла разглядеть местность, по которой мы неслись, и машины позади – целую флотилию, в авангарде которой шла «Боудикка». Здесь были большие и малые лэндшипы, хотя ни один не мог по величине сравниться с нашим. Их выхлопные трубы испускали клубы дыма, а колеса срывали верхний слой грунта и отбрасывали его назад, так что наш путь был отмечен уродливым бурым шрамом на поверхности земли. Эти неповоротливые суда напоминали мне рыб-рогозубов, морских созданий, страдающих на суше. Машины поменьше, различные автомобили и мотоциклы, проносились мимо нас; над головой, словно яркие насекомые в солнечных лучах, пролетали самолеты, но их гул тонул в реве целой армады лэндшипов.

Тем не менее двигались мы медленно. Максимальная скорость, которую мы были способны развить, достигала всего каких-то четырех-пяти миль в час, и это за вычетом всевозможных поломок и задержек. Машины и мотоциклы могли ехать гораздо быстрее.

По ходу пути я время от времени выходила из своей крошечной камеры. Мне нужно было размять спину и принять хоть какое-то подобие естественной человеческой позы. И, чтобы избавить Верити от необходимости покидать пост, я приносила ей воды из-под крана, ставшей очень горячей за время нашей езды.

Нагрелась не только вода. Все пространство, в котором мы обречены были толпиться, было горячим, шумным, вымазанным в масле, захламленным и битком набитым людьми, так что немудрено, что мы ругались из-за каждой мелочи. Члены экипажа в масках и очках колдовали над двигателями, бесконечно налаживая дребезжащие поршни и шипящие клапаны. Хорошо хоть воздух был более-менее свежим; видимо, здесь должна быть какая-то система вентиляции, призванная предотвратить скопление выхлопных газов. Но чем дольше тянулось это бесконечное утро, тем сильнее мне казалось, что мы попросту расплавимся в этой всепоглощающей жаре.

И все же наш экипаж, несмотря на высокую температуру и крики, трудился исправно. Это были умные, хорошо обученные молодые люди, знатоки своего дела. Несмотря на усталость, они скорее походили на морских офицеров, нежели на простых солдат, – даже своего командира они звали капитаном. Если бы не война, им бы впору было обслуживать какие-нибудь огромные генераторы на энергостанциях. Неужели так и выглядит война будущего, – думала я, – как противостояние спокойных молодых людей, которые, нажимая на рычаги, сеют смерть где-то неподалеку? Возможно, мы начали походить на марсиан, которые с такой же невозмутимостью вели войну на Земле.

Туалетом здесь служило отверстие в полу, прикрытое металлическим люком. Я воспользовалась им лишь однажды. Оно не было отгорожено, но в нашем положении было не до стыдливости. Думаю, мы все были изрядно обезвожены, и я не могла вспомнить, когда в последний раз как следует ели.

Дорога до нашего пункта назначения заняла все утро, даже немного больше. И, как я узнала впоследствии, пока мы прокладывали себе путь через грязь, марсиане уже начали уничтожать Лос-Анджелес и приземлились в австралийском Мельбурне.



Признаться, чем ближе мы подбирались к Кордону, тем большее облегчение я испытывала. Было где-то два часа пополудни.

Машины сопровождения давно отстали – остались только боевые лэндшипы, размер которых не оставлял сомнения в серьезности происходящего. Я слышала где-то впереди отдаленные глухие удары, словно раскаты грома. Как мне объяснили, то был артиллерийский огонь: за много миль от нас пушки целились в марсианские позиции невдалеке от нашего места назначения, чтобы прорвать линию оцепления и немного обработать противника перед полномасштабной атакой. Битва, на которую мы ехали, уже началась.

Удары снарядов, казалось, сотрясали всю землю до основания. Сидя в своем спонсоне, я слышала в телефонной трубке спокойные голоса Эрика и его команды. Шуточек, которыми все перебрасывались в лагере в Торнборо, теперь не было и в помине – лишь рутинное чтение информации с приборов, рутинные отчеты из машинного отсека и мягкий голос Эрика, отсчитывающий оставшееся расстояние:


– До линии ограждения осталось полмили, мальчики, совсем немного…

Я знала, что мужчины на войне замыкаются в себе и уходят в мысли о своих домах, о женах и детях, о матерях. Нужны были офицеры вроде Эрика, чтобы возвращать их к действительности.

– Еще четверть мили – так держать – двести ярдов – вижу, как саперы сматывают проволоку, чтобы мы прошли, и меня так и тянет пропустить стаканчик за их здоровье, но нет… А вот и Траншея.

Пейзаж изменился. Если до этого наш путь пролегал по зеленой сельской местности, которая выглядела точно так же, как и в обычный майский день – пусть даже сейчас на полях не поднимались всходы, а на лугах не пасся скот, – то сейчас перед нами была безжизненная равнина с разрушенными зданиями и поваленными заборами. Даже деревья были сломаны или сожжены. Поверхность земли, исполосованную сотнями колес, покрывали лунки от снарядов. Я заметила и другие следы сражения: уничтоженную огневую позицию, ружья на которой расплавились, словно были сделаны из шоколада, а не из металла, – и, к своей горечи, белизну человеческой кости, руку мертвеца, торчащую из сухой земли. Я никогда не была здесь, в тылу войны, так как внутрь Кордона попала через подземный туннель. Но теперь я отчетливо видела, как выглядела земля, по которой прошлись тепловые лучи.

– А теперь, мистер Стерн, покажите мне все, на что она способна!

Взревел двигатель, мы рванулись вперед – и тут нос лэндшипа провалился, словно мы упали в бездонный колодец.



Если бы я наблюдала за происходящим снаружи, я бы лучше все разглядела. Но, разумеется, такой наблюдатель, не защищенный броней, вряд ли долго продержался бы в бою.

Как вы помните, чтобы добраться до Кордона, сперва нужно было преодолеть Траншею, систему из трех рвов, достаточно глубоких для боевой машины. В первый из этих рвов и провалился наш бронированный гигант, влетев туда на скорости, которой я от него не ожидала. Траншея была шириной в пятьдесят футов и такой же глубины – но «Боудикка» имела около ста футов в длину и была создана именно для таких задач. Не успев провалиться, она мощным рывком бросилась прямо через огромный зев траншеи, и ее массивные передние колеса уперлись в дальнюю стену рва. Под свирепое рычание двигателей и ободряющие крики экипажа, колеса, из-под которых так и летели комья земли, сделали свое дело: нос поднялся и выровнялся, и «Боудикка» перебралась через ров, а затем и через следующие два, пробившись через последние баррикады.



Мы были на острие атаки. Позади нас саперы расширяли брешь и наскоро наводили понтонные мосты над траншеями. Машины помельче ринулись вслед за нами и сгрудились у нас в арьергарде, пока мы продолжали наступление.

И марсиане вышли нам навстречу.

Я бросила на них испуганный взгляд через перископ: огромные длинные ноги, бронзовые колпаки, смертоносные камеры, зажатые в щупальцах. Мы ехали прямо в этот лес ног, и даже сквозь рев двигателя я смогла расслышать торжествующие возгласы команды.

Но тут тепловые лучи обрушились на нас со всех сторон.

Казалось, будто по корпусу бьют чем-то тяжелым, и люди вопили от боли. Куски марсианской брони не пропускали тепло, но над обшивкой лэндшипа трудились далекие от совершенства человеческие руки, так что в ней остались щели и швы. С каждым новым ударом теплового луча брызги раскаленного алюминия обдавали внутренность корабля, врезаясь в плоть. У Верити мигом прибавилось работы. Но даже несмотря на ранения и тяжелые повреждения, нанесенные корпусу корабля, мы по-прежнему двигались вперед, прямиком в огонь.

Наконец мы вплотную приблизились к стене из гибких металлических ног. Я отодвинулась от перископа и сжалась.

Последовал оглушительный удар, а за ним – стук, гром и скрежет по крыше, и позади нас что-то взорвалось.

Когда я наконец решилась посмотреть в перископ, одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что случилось. Мы, словно косой, прошлись по металлическим ногам двух машин; они свалились друг на друга, и колпак одной из них, судя по всему, взорвался, коснувшись земли. Остальные машины, по марсианскому обычаю, тут же столпились вокруг павших. А потом я увидела целую армаду лэндшипов, которые шли прямо на марсиан. Я знала: многих людей, сидящих в этих бронированных чудищах, в ближайшие минуты ждала смерть, но даже если и так – они были твердо намерены прихватить марсиан с собой.

Может показаться странным, что в разгар такого сражения я подпрыгнула от испуга, когда Эрик Иден рывком открыл дверь, однако так и было. Его лицо почернело от дыма и сажи, только возле глаз остались светлые круги от защитных очков. Он улыбался до ушей.

– Вот это был номер, правда?

– Еще какой! Две боевых машины одним ударом.

– На футбольном поле за такое оштрафовали бы. Ну что ж. Позади нас кипит бой, но мы и еще несколько машин поедем вперед. Наша основная цель – отвлечь марсианское командование, так что мы направляемся прямиком в амершемский Редут. Но вам, леди, пора выходить.

Я выбралась из своей камеры, разминая онемевшие члены. Верити лихорадочно перевязывала сразу четырех раненых с ужасными ожогами на лице, шее, спине, ногах. Судя по всему, каждому вкололи морфий. Пятый мужчина, хоть и прихрамывал от ожога, по мере сил старался помочь Верити. В воздухе курился дым, воняло кордитом; все так же ревели двигатели и визжали шестеренки. И все же экипаж работал с удивительным рвением, и лэндшип двигался дальше.

– Я отправлю с вами одного офицера, – сказал Эрик. – Лейтенанта Хопсона – того самого, кого я за вами посылал, если помните. Он умнее, чем кажется, и хорошо знает местность около Кордона – участвовал в нескольких операциях по внедрению. Он сопроводит вас к Мариотту.

– А Верити?

Та, услышав свое имя, подняла голову.

– Иди без меня, – сказала она и вернулась к работе, даже не дав мне возможности ее поблагодарить.

Мне больше не суждено было увидеть Верити Блисс – она не выжила в том наступлении. Из всех, кого я повстречала во время Второй войны, Верити лучше всех вжилась в отведенную роль – словно эти жуткие события наконец предоставили ей шанс проявить свою истинную суть. Она отдала свою жизнь на фронте и погибла совсем юной. Я встречала мало солдатов храбрее.

Эрик тронул меня за плечо.

– Ну же, давайте. Чем раньше я от вас избавлюсь, тем скорее снова смогу командовать кораблем. Томми Хетерингтон – славный малый, но слишком уж горячая голова.



Огромный лэндшип даже не остановился, чтобы высадить меня и Хопсона; он развил слишком большую скорость, чтобы полностью ее сбрасывать ради нас, так что мы спрыгнули и покатились по грязи. Но ухитрились ничего не повредить.

Хопсон первым поднялся на ноги и потащил меня в укрытие за куском разбитой обожженной стены. «Боудикка» проплыла мимо нас, словно громадный лайнер, покидающий ливерпульский порт. Незабываемое зрелище.

Как выяснилось позже, она в тот же день добралась до Амершема с остатками своей флотилии, вступила в бой с марсианами и причинила им существенный урон. Среди историков до сих пор нет единого мнения о том, было ли это вторжение хоть сколько-нибудь важным в ходе Второй войны. Что до меня, я считаю, что попытаться стоило. Сама «Боудикка» не сохранилась; ее монументальный остов ныне стал центральным экспонатом музея.

Хопсон дал мне отдышаться. Затем сказал:

– Теперь надо найти этого пройдоху Мариотта и его дружков. Готовы?

– Еще бы.