Воображаемый друг

Это был Эмброуз.

Старик, которого привозили в больницу.

По поводу катаракты.

Облака в глазах.

Развернулась к нему и миссис Коллинз.

– Да как вы смеете? – возмутилась она.

– Как я смею? Миссис Коллинз, эти школьники должны выслушивать всякую белиберду ради получения сертификатов. Но я-то никому ничего не должен. Так что захлопните свою алчную пасть, – бросил он.

Школьники заржали.

– Сэр, я бы попросила вас не распускать язык в присутствии детей, а иначе вам придется покинуть «Тенистые сосны».

– Да неужели? – переспросил он с прежним сарказмом.

И обратился к школьной группе:

– Привет, ребята. Вы пришли сюда ради своего будущего, так? Что ж, оглядитесь, посмотрите на стариков – другого будущего у человека нет. Так что не упускайте своего, спешите жить. Поступайте в колледж. Наслаждайтесь любовью. Заработайте себе деньжат. Посмотрите мир. А затем ступайте под венец, нарожайте детишек и воспитайте их так, чтобы они близко не стояли к миссис Коллинз и ее муженьку. Ясно вам?

Он не стал дожидаться ответа и на негнущихся ногах поковылял обратно в гостиную, обеспечив себе преданную группу поддержки. Стоит ли говорить, что его выходка не освободила Мэри Кэтрин и Дага от самого мерзкого из всех возможных поручений. И не избавила миссис Коллинз ни от привычки хамить волонтерам и штатному персоналу, ни от желания впиться в Эмброуза всеми своими наманикюренными-напедикюренными когтями. Но зато эта сцена осветила происходящее лучиком света и помогла скоротать время.

Совсем как песня для каторжников, скованных кандалами.

Сразу после обеда мама Кристофера зашла к Эмброузу, чтобы сделать уборку. По телевидению показывали викторину «Рискуй!»[38]. Эмброуз знал все ответы и выпаливал их раньше игроков. Дождавшись рекламной паузы, он повернулся к Кейт.

– Я своими глазами видел, как вы пытались помочь той бедной девочке.

– Да и вы тоже ей помогали, я своими ушами слышала, – в тон ему ответила Кейт.

Об этом старике часто судачили санитарки. По причине катаракты, глаукомы и возраста зрение у него постоянно ухудшалось. Офтальмолог сказал, что пациент, скорее всего, ослепнет. И, весьма вероятно, к Рождеству. На это известие старик отреагировал в своей обычной манере: «А, плевать. Все равно смотреть не на кого». Он был одинок. Никто его не навещал. Никто о нем даже не справлялся. Никто не звал в гости на Рождество.

И тем не менее в пансионате он оставался самой светлой личностью.

– Миссис Риз… это ведь и ваше будущее; надеюсь, вам ясно? Вы милейшая женщина, и мальчуган у вас просто замечательный. Так не теряйте времени.

Она с улыбкой кивнула. А потом вышла, унося с собой улыбку Эмброуза.





* * *


Эмброуз выключил телевизор и сделал глоток воды. Пластиковый стакан стоял у него на прикроватной тумбочке. Рядом с фотографией изборожденной морщинами, но привлекательной пожилой женщины. Которая после пятидесяти лет брака все еще хранила следы былой красоты.

Прошло уже два года.

Она покинула этот мир. Как и его брат, умерший в детстве. Как и родители, которых он потерял в зрелости. Как и однополчане. Ее, свою единственную, он отважился полюбить уже в годах. Нынче все его общение замыкалось в этих стенах. Обитатели «Тенистых сосен» напоминали ему младенцев, которых папа с мамой отвели в детский сад и решили не забирать. Правда, были еще врачи, медсестры и санитарки, чьими стараниями здесь поддерживалось качество жизни. И милейшая миссис Риз с такой обаятельной улыбкой.

А жены его больше не было.

В тех или иных выражениях многие советовали ему двигаться вперед. «Вперед – это куда?» – неизменно переспрашивал он. Хотя в душе понимал, что они правы. Но сердцу не прикажешь. Просыпаясь по утрам, он до сих пор вспоминал ее дыхание. Вспоминал ее скопидомство – она ничего не выбрасывала (за исключением, разумеется, его вещей). Сейчас он отдал бы все на свете, чтобы всласть поругаться с ней за яичницей с беконом. Чтобы понаблюдать, как у нее увядает кожа. И у него. Чтобы они могли покривить душой, убеждая друг друга, что оба прекрасно сохранились. Чтобы, не кривя душой, рассказать, как на самом деле прекрасны они друг для друга.

Анна умела говорить такие вещи. В порядке самопомощи и немудреного ирландского ободрения. Теперь, просыпаясь по утрам, он ворочался в постели. Но вместо ее лица видел пластиковый стаканчик с водой. Стеклянную посуду держать в комнатах запретили. После того случая, когда мамаша миссис Коллинз исполосовала себя в припадке безумия. Эмброуз покамест сохранял здравый рассудок. Разрабатывал планы бегства, подобно Клинту Иствуду, заточенному в Алькатрасе[39]. Убежать из «Тенистых сосен» было несложно, а от старости разве убежишь? Когда тазобедренные суставы ни к черту, глаза и того хуже, да еще артрит такой, что и тридцатилетний слезами обольется. Старость, на самом деле, не для слабаков. И телесная боль – это наименьшее зло. Он притерпелся к тому, что кумиры его юности преданы забвению. Он принял даже то, что многоцветные воспоминания заменяются черно-белыми стоп-кадрами. Но умом понимал, что до конца своих дней не свыкнется с потерей жены.

После смерти младшего брата, совсем ребенка, Эмброуз, воспитанный в католической вере, счел, что никакой Бог такого бы не допустил. Комната брата опустела. Мать каждый день плакала. Даже отец нет-нет да и смахивал слезу. С той поры Эмброуз больше не возвращался к размышлениям о Боге. Их вытеснило твердое убеждение, что человек – это углерод и электричество, не более. Кто умер, тот умер. И его Анна лежит в живописной части кладбища, которое он посещает, если дают транспорт. А когда он и сам ляжет в землю рядом с женой, ее фотографии, никому не нужные, отправятся в мусорную корзину. Он – последний из живых, кто ее знал и любил. Как и младшего брата. И отца с матерью. А потом и жену, которая повторяла: «Да ты не волнуйся. Смерть – тот же сон, даже лучше: просыпаться не надо». Жена взяла с него слово устроить по ней настоящие ирландские поминки, чтобы все было как заведено: «Мертвых в землю – живых за стол».

Перед тихим часом он, подобно Клинту Иствуду на острове Алькатрас, полежал с открытыми глазами. Прикидывая, как бы убежать от старости. Щурился сквозь облака в глазах и по зову сердца молился о том, чтобы уснуть и не проснуться. Шептал он так: «Боже праведный, если Ты где-то там есть, позволь мне встретиться с родными. Сделай Божескую милость». И не уследил, когда смежил веки. А потом, разлепив глаза, убедился, что Бог по-прежнему сохраняет ему жизнь, а зачем – одному Богу известно. То ли для какой-то миссии, то ли в наказание. Он перевернулся на другой бок…

Но увидел не жену, а пластиковый стаканчик.





* * *


Шагая коридорами «Тенистых сосен», Кейт думала, какой все же хороший человек – Эмброуз. В гостиной собрались старички-проживающие. Здесь играли в шашки. И в шахматы. Краем глаза смотрели субботнюю телепередачу. Одни беседовали. Другие вязали. Но в основном сидели просто так. Особо нетерпеливые уже занимали очередь на обед, чтобы первыми отведать желе.


Миссис Риз… это ведь и ваше будущее; надеюсь, вам ясно? Вы милейшая женщина, и мальчуган у вас просто замечательный. Так не теряйте времени.

Ее не покоробил этот совет. Житейский, отрезвляющий. Даже сердце екнуло. В памяти всплыла строчка из одного руководства по саморазвитию. Едва ли не самого первого из тех, что помогли ей выбраться из той жуткой дыры, оторваться от жуткой семейки.

Мы живем в настоящем времени. Другого у нас не будет.

Она давно решила, что вечера пятницы должна посвящать своему сыну Кристоферу.

Но субботние вечера, по всей вероятности, можно оставить для себя.

Собравшись с духом, она подошла к телефону и набрала номер.

– Алло. Городское полицейское управление, – ответили ей.

– Это Кейт Риз. Соедините меня, пожалуйста, с шерифом, – попросила она.

– Минутку, мэм.

Она застыла, прислушиваясь к телефонной мелодии. «Голубая луна». Очень скоро в трубке раздался щелчок.

– Алло? – сказал шериф. – У вас ничего не случилось, миссис Риз?

– Нет-нет, все нормально, – ответила она.

Тут ей стало ясно: он понял, что звонит она не по служебному вопросу. У него изменился голос.

– Вот и хорошо. Значит, все хорошо, – сказал он.

И выждал.

– Да, м-м-м… Смотрите, сегодня вечером я не работаю, – выдавила она.

– И я, – откликнулся он.

Теперь выжидала она. Будь же мужиком. Не подведи.

Он не подвел.





Глава 23




– Гулянкой пахнет.

Так в раннем детстве частенько говорил Кристофер. Мать красила губы алой помадой и надевала маленькое черное платье. Брызгала духами на запястья и терла их друг о друга, пока в воздух не поднималось ароматное облако. А сын, топая ножками, ходил за ней по квартире и повторял:

– Гулянкой пахнет.

Но сейчас его рядом не было.

Распахнув створки шкафа, Кейт рассмотрела свое новое платье, символ грядущих перемен. В тот день она решила, что старая одежда ей уже не подходит. Ни к облику. Ни к жизни. Обрезанные шорты. Платье в облипку. Дешевая джинсовая юбочка. Все это устраивало прежнюю Кейт Риз. Новая Кейт Риз заслуживала большего.

У нее еще оставалось сколько-то лотерейных денег. Бросить работу прямо сейчас она не могла, но за текущий месяц полностью выплатила ипотеку. И вдобавок перечислила неслыханные суммы в пенсионный фонд и на целевой банковский счет – чтобы дать образование Кристоферу. Естественно, она корила себя за мотовство, как, впрочем, и раньше, когда тратилась на собственные нужды. Но сейчас представился случай узнать, каково это на самом деле – без оглядки сорить деньгами. В разумных пределах, конечно.

Поэтому сразу после работы она поехала в торговый центр «Гроув-сити».

Обойдя с десяток бутиков и позволив себе горячий крендель с холодным чаем, она в конце концов кое-что нашла. Дизайнерское платье. На стойке с уцененным товаром. Первоначальная цена – шесть сотен. Со скидкой – семьдесят два пятьдесят. Невероятно. Кейт направилась в примерочную. Удачно, что тамошние зеркала стройнили. Она выскользнула из рабочего комбинезона и надела платье. А увидев свое отражение, замерла.

Надо же. Это я.

Выглядела она потрясающе. Так, будто никогда не знала унижений. Так, будто мужчины, обещав перезвонить, всегда перезванивали. И не причиняли ей зла. И муж всегда ее любил. И никакого Джерри не было в помине.

Купив платье, она выбрала на распродаже шикарные туфли за двенадцать пятьдесят.

Именно так. За двенадцать, черт побери, баксов с хвостиком.

Кейт отпраздновала покупку в фуд-корте любимым замороженным йогуртом. С клубничным вкусом. Потом вернулась домой и до вечера наслаждалась ощущением собственного всемогущества. А в половине восьмого надела платье и туфли. Изучила свое отражение в полный рост. Не такое стройное, как в магазинном зеркале, но все же сомнений не было:

Вид ослепительный.