Воображаемый друг

Шериф опустил руку. И, собравшись выйти из леса, стряхнул с себя паутину. Скомкал в кулаке белый пластиковый пакет и уже было засунул этот мусор в карман. Но ни с того ни с сего начал мять пакет в ладони, как ребенок разминает новую бейсбольную перчатку из натуральной кожи. Раз за разом, раз за разом.

Хрясь.

Шериф обернулся. На него глядел олень. Шериф перевел глаза на белый пластиковый пакет. И вдруг захотел побыстрее унести ноги из этого леса. Какой-то голос повелел. Уматывать прямо сейчас. Но угрозы в этом голосе не было.

Скорее предостережение.

Повесив пакет на ту же ветку, шериф поспешил уйти. Во мраке штольни, отделявшей поляну от чащобы, он включил фонарик. И увидел, что на рельсах выцарапаны инициалы. Деревянная обрешетка исписана краской из баллончика – старые имена, больше похожие на иероглифы. На выходе из шахты его ожидал неприятный сюрприз.

Кем-то выброшенный холодильник.

Непонятно, как оперативники могли проглядеть такую штуковину – шериф не собирался спускать им такую халатность. Не ровен час, внутрь проберется заигравшийся ребенок и, не сумев вылезти, задохнется.

Шериф окинул взглядом холодильник. Большой, белый, допотопный, по бокам ржавчина, как тронувшая виски седина. В висках с сединой есть нечто возвышенное, как в церквях. Как в мессах, которые посещает теща Карла. Внутри холодильника кто-то устроил себе гнездо. То ли птица, то ли енот – непонятно. Эта живность никак себя не обнаруживала. Шериф потянулся к ручке холодильника – собирался захлопнуть дверцу.

И тут невесть откуда вырвалась змея.

Гремучая. Свернулась кольцами. Шипит. Фшшшш. Фшшшш.

Шериф попятился. Змея, извиваясь, подползала к нему. Трещала в траве, как детская погремушка. Споткнувшись о бревно, шериф упал. Гремучая змея поравнялась с ним. Обнажила ядовитые клыки. Изготовилась для атаки. И со страшной силой рванулась к его лицу, но шериф успел выхватить револьвер.

Бах.

Пуля разнесла в клочья змеиную головку.

Вскочив с земли, шериф стал смотреть, как дергается в траве змеиное тело. Как сворачиваются тугие пружины, будто древесные корни вокруг детского скелета. Для верности шериф выпустил вторую пулю – в змеиное туловище, а потом все же решил не оставлять открытой дверцу холодильника. Напоследок заглянув в гнездо, шериф увидел, что там уже копошится целый выводок. Захлопнув дверцу, он запер змеенышей внутри, а сам провел рукой по шее – не проникла ли к нему за ворот вертлявая тварь.

Шериф поспешил убраться из леса, напомнив себе вызвать бригаду герпетологов. Можно только гадать, откуда взялись эти змееныши в ноябре. Весна давным-давно миновала. Под зиму живность не плодится.

Что-то здесь было не так.

Видеть он не видел, но почуял – точно так же, как старый пес шефа чуял собачий свисток[44]. Нечто похожее на ветер. Но вроде и не ветер. Звук больше походил на шорох змеи, обвивающей древесные ветви. Походил на… на…

Незримое шипение.

Медлить шериф не стал и спустился по склону на строительную площадку. Повсюду торчали пни. Обрубки. Выкорчеванные из мерзлой земли гигантские корни. Вдоль дороги скопилось несколько бульдозеров. На каждом – логотип: «коллинз констракшн». С тех пор как шериф в интересах следствия наложил запрет на посещение лесного массива, техника впала в спячку. Впрочем, мистер Коллинз уже подключил к делу своих адвокатов, и если шериф хоть немного понимал (а он понимал), что такое власть и политические игры, то можно было ожидать, что вырубка леса не сегодня завтра возобновится. Очень скоро мистер Коллинз превратит деревья в пиломатериалы для строительства домов. У него не пропадут даже опилки: они будут проданы другой компании, которая смешает их с горючим клеем и наладит производство рождественских каминных поленьев. Получалось, что руками мистера Коллинза Лес Миссии роет себе могилу. И даже самые могучие деревья не могли этому воспрепятствовать.

Шериф прошелся вдоль полицейской заградительной ленты. Миновал целое поле пней, разросшееся заботами компании мистера Коллинза еще в сентябре. Пеньки торчали, как маленькие надгробья, к которым никто и никогда не придет.

Как к девочке с накрашенными ноготками.

На обратном пути шериф разглядывал мелкие дождевые капли, падающие из облаков на лобовое стекло. Вспоминал чудный вечер, проведенный с Кейт Риз каких-то пять дней назад. Господи, как будто год прошел. Хотел бы он увидеться с ней еще разок, но День благодарения она собиралась провести с ребенком. А завтра у них кинопятница. Так что придется терпеть до субботы: за пару часов в ее компании (если, конечно, Кейт найдет возможность вызвать няню) он мог бы исцелиться после этих безумных рабочих дней. До чего же хороша она была в ту субботу. В новом платье из торгового центра «Гроув-сити». Да еще с этой помадой…

Как девочка с накрашенными ноготками.

Папочка.

От телефонного звонка шериф чуть не подпрыгнул. Звонил Карл.

– Здорово, Карл. Ты с опережением на сутки. Удивительно, что я слышу твой голос в День благодарения.

– Знал бы ты мою тещу – ничему бы не удивлялся, – отшутился тот.

Шериф не стал выдавливать натужный смех. Эта шутка было стара, как их дружба.

– Есть что для меня? – спросил он.

Карл перешел на свой коронный профессиональный жаргон. Шериф не раз задавал себе вопрос: почему гении не могут говорить, как простые смертные. Да потому, вероятно, что они – гении. В результате десятиминутной лекции на темы биологических данных, ДНК и ненадежности датировки по углероду шериф сумел свести воедино все сведения о скелете.

Возраст ребенка – около восьми лет. Пол – мужской.

В земле пролежал около пятидесяти лет.

Но что самое поразительное – Карл смог установить причину смерти.

Шериф потерял дар речи. За два десятилетия его службы технологический прогресс, понятное дело, шагнул далеко вперед. Но чтобы обстоятельства смерти устанавливались по одним лишь полувековым костям – такое он слышал впервые.

А вот поди ж ты. Установили.

По версии Карла, почва в этих местах отличалась необычным составом. При определенном давлении уголь – и тот превращается в алмаз. А здесь, возможно, сказалась близость шахты. Или корневая система деревьев. Или же специфическая терморегуляция грунта – пока не ясно. Хотя через некоторое время и эта криминологическая загадка будет решаться каким-нибудь простым способом, вроде отпечатков пальцев или анализа ДНК. Так или иначе, в черепной коробке каким-то чудом сохранились следы мозга. Экспертиза это подтвердила.

Шериф был готов ко всему. Ножевое ранение. Огнестрел. Видал он и похуже.

Много хуже. Но когда Карл огласил истинную причину смерти, шериф на мгновение замер. И недоверчиво посмотрел на зажатый в руке мобильный.


– Алло, Карл, связь барахлит, – сказал он. – Повтори еще раз.

– Жертва похоронена заживо.





Глава 30




На другом краю леса Кристофер с матерью сели за стол, чтобы впервые отметить День благодарения на новом месте. Но праздник как-то не задался.

Из-за Кристофера, конечно.

Он почти не прикоснулся к угощениям. Матери сказал, что голова болит и аппетита нет, но на самом деле не хотел набивать живот – боялся, как бы его не разморило. Для отвода глаз Кристофер все-таки попробовал яблочный пирог, потом они в молчании досмотрели «День благодарения Чарли Брауна[45]» и отправились спать.

Мама чмокнула его на ночь и после безуспешной попытки вызвать сына на разговор удалилась наконец к себе в спальню. Вскоре Кристофер услышал, как у нее включился телевизор. Пришлось выжидать не один час, чтобы он выключился. Мать, стало быть, уснула. Теперь можно. И Кристофер выбрался из постели.

Он проделывал это всю неделю.

Из комода достал теплую одежду. Укутался ею слоями поверх пижамы, но так, чтобы это не сковывало движений. Под одеяло подсунул подушку, будто это он сам там лежит.

На цыпочках спустился вниз.

Под скрипучей лестницей скользнул в свои башмаки и прошмыгнул в раздвижную стеклянную дверь. Уставился на черное небо. Облака рассекала падающая звезда. Через лужайку Кристофер подошел к опушке Леса Миссии, опечатанного шерифом в интересах следствия, из-за которого мистер Коллинз приостановил вырубку. Отчего у Кристофера появился шанс закончить домик на дереве к Рождеству.

поэтому я и показал тебе скелет.

другой причины не было.

не хочу пугать тебя, кристофер.



Вообще-то Кристофер мог бы оказать помощь следствию. Он-то знал, как нашел скелет. Знал, что кости пролежали в земле долгие годы. И даже мог предположить, как звали ребенка. Но разве взрослым такое втолкуешь? Они ведь рано или поздно спросят, откуда у него такие сведения. А у Кристофера был единственный правдивый ответ:

– Мне воображаемый друг сказал.

Кристофер в него, конечно, верил, но порой затруднялся отличить реальность от фантазии. Как-никак, ему уже хватало мозгов, чтобы понять: либо славный человек действительно существует, либо сам он слоняется по лесу в одиночку, потому что совсем рехнулся.

Но, невзирая ни на что, Кристофер продолжал строить домик на дереве.

Он подозревал, что у него просто взорвется башка, если не довести дело до конца.

Бывало, головная боль немного отступала. Бывало, обострялась. Тогда он сутками глотал детский тайленол, но все без толку. Головная боль просто врастала в жизнь. Как школа, «Фрут-лупс» или субботний мультик про Плохого Кота. Бороться с ней помогало одно средство: лесное строительство.

Вот он и вкалывал. В ночь после Дня благодарения. И следующей ночью. И следующей.

У него никогда не болела голова в домике на дереве.

У него никогда не болела голова рядом со славным человеком.

Всю последующую неделю Кристофер ночь за ночью дожидался, чтобы в маминой комнате умолк телевизор. Засовывал под одеяло подушку и, схватив пальто и перчатки, бежал к домику на дереве, чтобы забить в каркас еще один гвоздь или выкрасить еще одну стену. Все это время Кристофер вел беседы с белым пакетом. И трудился до тех пор, пока не начинали коченеть руки. Которые больше не могли удерживать молоток и водить малярной кистью. А с рассветом он бежал домой, чтобы непременно оказаться в постели до маминого подъема. Усталость выкачивала из него все силы; со временем он приноровился таскать у мамы тональный крем и замазывать черные круги под глазами, чтобы она думала, будто по ночам он мирно спит.

Но он занимался строительством.

Не решаясь остановиться.

Изнеможение настигло его после кинопятницы. На ужин мама подала спагетти с мясными фрикадельками, булочки-бриоши, а на десерт – мороженое с сиропом и фруктами. Вблизи домика на дереве у него стали слипаться глаза.

Кристофер боролся с дремотой. Он не мог позволить себе прикорнуть. Нужно было затащить на дерево оконные рамы. Подвести домик под крышу. Выспаться, в конце-то концов. Я не могу. Но ты совсем без сил. Ничего подобного. Тогда тебе, вероятно, требуется дать отдых глазам. Вот-вот. Хотя бы так. Полежи немного под деревом. А то у тебя от боли начнут сыпаться искры

ииииз глаааааааз.

В субботу он проснулся у себя в кровати. Как ему удалось добраться до дому – загадка. Кристофер досадовал, что время уходит впустую. А куда деваться? По субботам мама сидела дома. Днем у него не было возможности ускользнуть в лес. Не было возможности побеседовать со славным человеком. Оставалось только мучиться головной болью и ждать наступления темноты.

Кристофер спустился на нижний этаж. Достал из кухонного шкафчика склянку маминого экзедрина. Закинул в рот четыре таблетки и разгрыз их, как драже. От мелового привкуса его затошнило. Тогда Кристофер схватил коробку «Фрут-лупс». Еще полную. Сверху даже не оказалось обсыпки из сахарной пудры. Зато из коробки прямо в наполненную миску выпал подарок. Пластмассовая фигурка Плохого Кота. Кристофер поставил его на кухонную столешницу и улыбнулся. Редкие минуты счастья – а потом головная боль снова постучала в дверь. Он залил свой сухой завтрак молоком из картонного пакета и принялся разглядывать фотографию Эмили Бертович. А про себя отметил, что надо бы расспросить славного человека, почему ее изображение раз от раза будто немного меняется.

Убрав молоко в холодильник, Кристофер сел смотреть утренние мультфильмы. Ему вспомнилось, как в раннем детстве он, выключая телевизор, всегда надеялся, что при включении мультик начнется с того же места. До него не сразу дошло, что Плохой Кот и все другие телегерои живут своей, не зависящей от него жизнью. От этого ему взгрустнулось, но мама его приободрила, сказав, что он ведь тоже занимается своими делами и внешнему миру за ним не угнаться.

Кристофер включил телевизор и дал ему нагреться. На экране мелькала заставка лучшего субботнего мультика.