Врата Войны. Трилогия

Сама я до этого не особо задумывалась о том, как все будет лет через семьдесят-восемьдесят — никогда не обладала буйной фантазией. Но, будучи по натуре оптимисткой, я тем не менее предполагала, что люди там такие же, как и мы, только более улыбчивые и приветливые, красиво одетые, у них одухотворенные лица. Будущее виделось мне спокойным, в нем отсутствовали кровопролитные войны и потрясения. И человек в нем являлся существом с высоким интеллектом, который на протяжении жизни всячески совершенствовал свою личность, делая упор на духовность. Мне представлялось, что там, в грядущем столетии, преимущественно царит атмосфера философского созерцания, жизнь течет неторопливо и размеренно…

Похоже, моя мама думала так же. И потому она все ахала и качала головой, слушая мой рассказ о двадцать первом веке. Я пустила в ход весь свой словарный запас, но, кажется, так и не смогла донести до нее истинного представления о нем. Как я могла передать ощущение блеска и скорости? Это было основное, что я ощущала там — совершенно противоположное моим собственным предположениям.

— Там мимо меня проходили очень разные люди… — рассказывала я. — Мне казалось, что они все куда-то торопятся. Лица у них не то чтобы улыбчивые, но и не суровые. Вообще, знаешь, у меня создавалось впечатление, что они все погружены в себя и не очень любят общаться друг с другом. У многих из них я видела в руках маленькие прямоугольные коробочки, примерно с портсигар размером, помещающиеся в ладони; одни прикладывали их к уху и разговаривали при этом, другие смотрели на светящийся экран на этих коробочках — так внимательно, что едва не наталкивались на других людей. А у иных в уши были воткнуты миниатюрные наушники и провода от них шли к этим странным приборам…

— Как любопытно! И что же это за устройства? — заинтересовалась мама.

— Я точно не представляю, что это такое, но Марина называет их сотовыми телефонами, и, судя по ее словам, это настоящее чудо техники…

— Телефон? Переносной? — поразилась мама. — Размером с портсигар и без всякого провода, на манер рации?

— Да, мама, — подтвердила я, — именно так. Марина говорит, что у каждого человека есть такой, и он может свободно звонить куда угодно, хоть в Америку…

— Марина не подшутила над тобой? — скептически прищурилась мама. — До такого не додумался бы ни один писатель… Телефон без проводов размером с ладонь! Не может быть такого, это же невероятно! Мне что-то не верится…

— Нет, мама, это правда, — возразила я, — Хочешь верь, хочешь нет. Марина меня не обманывает. А что касается невероятного — наверное, нам с тобой следовало пересмотреть взгляды на него уже после того, как возник этот так называемый Портал…

— Мда, действительно… — произнесла мама. — Но Портал — явление природное, насколько я могу судить — и потому он вполне может быть Божьим чудом, в отличие от творений рук человеческих… — Она ненадолго задумалась и сказала: — Я не пойму — как же может работать такой телефон, если он, как ты говоришь, совсем маленький и даже не имеет антенны…

— Ну я не знаю… — пожала я плечами. — Такие уж у них развитые технологии…

— А ты сама хоть в руках держала такой телефон?

— Нет. Но думаю, что еще подержу… Мам, я и в будущее еще схожу неоднократно! — заверила я ее.

Кстати, насчет этих самых телефонов. Их, действительно, трудно так назвать — ну никак не похожи они на то, что мы привыкли подразумевать под этим словом. Марина еще сильнее заинтриговала меня, сказав, что вообще-то телефон — это лишь одна из функций этого уникального устройства, а на самом деле в нем хранится миллион пока неведомых мне удивительных чудес. Она обещала, что позже расскажет об этом подробней и, может быть, даже покажет, как этой вещью пользоваться. Вообще я заметила, что там, в будущем, такая штучка является непременным атрибутом каждого гражданина, и даже у первоклашек в руках я вццела такие «телефоны».

Если ночью, перед сном, я находилась под общим впечатлением от нашей с Мариной экскурсии, то сейчас мне вспоминались детали той прогулки, и в основном это были слышанные мной обрывки фраз. Надо сказать, что люди будущего выражаются весьма странно. Даже у Марины частенько проскакивают фразы и словечки, которые мне трудно понять. А уж ее шутки… Видимо, не только технический прогресс шагнул далеко вперед, но и юмор. Так вот, насчет речи ее современников. Когда до меня долетали обрывки чужих разговоров, я в большинстве случаев просто не могла понять, о чем идет речь. А бывало и так, что мне казалось, будто я слышу разговор пациентов психбольницы. Например, две девочки-старшеклассницы, идя вдоль полок магазина, увлеченно переговаривались между собой: «Слушай, а сфоткай меня своим телефоном! А то мой дома, на зарядке.» «Блин, у меня памяти совсем не осталось…» «Да почисть ты наконец свою память! Несколько книг сотри и свой день рожденья, он же у тебя есть на диске…» «Не, днюху не хочу стирать… Там такие приколы… Иногда смотрю и ржу, когда депрессняк задолбает. Да у меня в основном музыка много весит…»

Я даже пакет из рук уронила, когда этот разговор услышала; посмотрела — нормальные, довольно милые девочки, если не считать у одной из них розовой пряди в волосах. Еле удержалась, чтобы не начать расспрашивать Марину, занятую выбором покупок, о чем это они толкуют.

А еще мне пару раз почудилось, что школьники (вполне приличные по виду, не похожие на шпану) ведут меж собой разговоры про «сто грамм» (вот явственно мне это словосочетание послышалось); и нешуточная тревога за молодежь будущего закрадывалась в мое сердце — неужели тамошним детям можно употреблять алкоголь?! Словом, когда я начинала намеренно прислушиваться к чужим разговорам, мне начинало казаться, что я схожу с ума. Поэтому, чтобы слова окружающих не доходили до моего сознания, мне пришлось напевать про себя мотив веселой кадрили…

И еще у меня возник вот какой вопрос — а те люди из будущего, с которыми мы общаемся каждый день в нашем мире — они что, другие? Ведь их речь, хоть и порой своеобразна, но весьма понятна. Поразмыслив немного, я решила, что они, видимо, просто стараются выбирать при общении с нами понятные выражения. Впрочем, многие (такие как Василий, к примеру) без всякого напряжения говорят понятно и правильно.

И вот в основном этот феномен занимал мой разум сегодня. Ну, и еще я продолжала осмысливать свои впечатления. Мамины расспросы помогали мне в этом. Но, естественно, я не все ей рассказывала, щадя ее впечатлительную натуру.

Кроме того, меня грела одна приятная мысль. Мысль о предстоящем свидании с Васей… О, каким героем он мне казался, каким привлекательным мужчиной! Его горячая речь тогда, в машине, тоже произвела на меня впечатление. Для меня было ясно, что наши с ним взгляды не совсем совпадают, но это делало его образ еще привлекательней! Как магнитом, он тянул меня к себе — просто удивительно, ведь раньше я никогда не ощущала подобного ни к кому из парней… Эх, а ведь поначалу я его даже не замечала — ну шофер и шофер… Даже стыдно как-то. А он всю дорогу на меня посматривал с определенным интересом — а я думала, что просто на «аборигенку» пялится в зеркало украдкой. Надо сказать маме… Ох, неловко как-то… Вроде я уже взрослая и даже довольно-таки зрелая барышня, а до сих пор стесняюсь говорить маме о том, что мне кто-то нравится… Ну, Марина бы мне в этом случае заявила, что неловко штаны через голову надевать или спать на потолке… и была бы права. Ладно, скажу, но только чуть позже, когда время подойдет…

Кстати, о штанах. До последнего я оттягивала тот восхитительный момент, когда смогу примерить обновки, среди которых были и джинсы — мне не терпелось надеть их и покрутиться перед трюмо, рассматривая себя со всех сторон. И вот чаепитие закончено, время до свидания еще есть и можно заняться разборкой покупок.

Удивительное дело — то, что вчера мы с Мариной выбрали для меня, сегодня мне понравилось, и даже очень. Наверное, вчера меня смущала атмосфера в том магазине — кругом люди, зеркала, ты на самом виду… А в домашней обстановке я спокойно примерила на себя обновы и осталась довольна. Мама только цокала языком — ей тоже понравился мой гардероб по моде будущего. Ну, мы старались выбирать все приличное… Видела бы мама, что там продают — юбочки размером с носовой платок и рейтузики, которые Марина называет «шортами» и на полном серьезе утверждает, что такие у нее имеются. Ну, не знаю, удастся ли мне когда-нибудь воспринять подобные предметы одежды без чувства стыда и неловкости, но пока что максимум, на что я готова — это облачиться в «джинсы» — такие же, какие носит моя подруга. Естественно, облачиться для выхода в двадцать первый век… Остальная одежда тоже исключительно для этих целей.

Перемерив все купленное и оставив на себе фиолетовую блузку с коротким рукавом, я натянула джинсы. И вдруг мне ужасно захотелось остаться в них, и в них же пойти на свидание…

— Буду в них ходить! — решительно заявила я, поворачиваясь к зеркалу то одним боком, то другим. В джинсах было удобно. Я казалась самой себе смелой и свободной от условностей обитательницей двадцать первого века. Мне нравилось, как упругая ткань облегает попу и бедра, подчеркивая достоинства фигуры. Наверное, понравлюсь Васе в таком виде…

Мама же всплеснула руками и осуждающе покачала головой.

— Варенька, это же неприлично — ходить в таком! — сказала она.

— Да? Почему? — расстроилась я. — Марина же ходит…

Слова мамы меня расстроили. Я не могла не считаться с ее мнением. А уж становиться в ее глазах легкомысленной мне очень не хотелось…

— Ну, то Марина… — сказала мама, продолжая внимательно меня разглядывать. — К ней-то наши люди привыкли, знают, что не наша… А тебя осудят, если выйдешь в такой одежде. Так-то мне нравится, но люди-то не поймут… Вон, обтянуло все — скажут, что будто голая…

— Ну мама! — воскликнула я, выразительно сжав кулачки. — Тебе же нравится! Не все ли равно, кто что скажет? Какое нам дело до разговоров досужих кумушек? Там, в будущем, еще и не так ходят — а вообще с голыми ногами! И никто даже не смотрит! Там вообще, если хочешь знать, девушки полулысые ходят, с кольцами в губах, с татуировками! — от избытка эмоций я топнула ногой. — А почему мне нельзя одеться так же, как моя подруга? В джинсах нет ничего неприличного!

Мама поджала губы — это означало, что она недовольна моим бунтарским поведением. Нет, она не стала бы меня ругать, если бы я сделала по-своему. Не стала бы устраивать сцен, имей я дерзость ослушаться ее… Просто она стала бы холодной со мной, а это казалось мне самым страшным. Она это умела — без бурных выражений чувств показать свое неодобрение. Дворянка! Общественное мнение многое значило для нее. А вот я, разок уже хлебнув свободы будущего, ощутив его ритм, вдохнув его воздух, остро ощущала несправедливость этого положения вещей. О, я уже была отравлена этим будущим… Оно въелось в меня и бесповоротно изменило. Оно мне нравилось — и ничего уже нельзя было с этим поделать. Я уже тосковала по нему, я снова хотела туда, в Россию двадцать первого века… Я хотела стать похожей на тех эмансипированных, уверенных в себе, ярких и деловитых женщин, которых я видела там — с необычными стрижками, маленькими сумочками, на высоких каблуках… Я смотрела на себя в зеркало — и видела себя такой же, как они. Но здесь я никогда не могла бы стать такой…

Я тяжко вздохнула. Да, соблазн велик, но на свидание с Васей я сегодня надену что-нибудь поскромнее. Я не стану портить отношения с мамой — она у меня одна из всех близких людей…

При мысли о предстоящем свидании я машинально глянула на часы — они показывали начало седьмого. Со вздохом я сняла джинсы, сложила все новые вещи в шкаф и надела ситцевое платьице в горошек, с белым воротничком. Сердце мое возрадовалось, когда я увидела в глазах мамы одобрение. И все стало неважным по сравнению с этим взглядом любимой моей мамочки… Я подошла к ней и обняла за плечи, собираясь сообщить о том, что у меня свидание с молодым человеком. Но она опередила меня.

— На свидание собралась? — лукаво спросила она.

Я покраснела — ну вот ничего не могу с собой поделать, всегда смущаюсь в такие моменты.

— Да… — ответила я. — Мам, он… Он ОТТУДА… — И совсем уже тихо добавила: — Его зовут Василий… Это он меня вчера до дома довез…

Она несколько секунд молчала, глядя на меня с любовью. А потом сказала с улыбкой:


— Дай Бог, дочка… Иди… Чует сердце мое, что хороший он человек, твой Вася…

И такое облегчение мне принесли эти ее слова, что я бросилась к ней на шею и расцеловала, радостно смеясь. После чего стала быстро собираться на свидание.

9 сентября 1941 года, 07:45. Брянский фронт, Кричев Командующий Брянским фронтом генерал армии Георгий Жуков

После разгрома и отступления к Чаусам 41-го моторизованного корпуса (что обезопасило левый фланг Кричевской группировки) батальонные тактические группы потомков, облепленные густыми массами советской пехоты (в основном штрафников) стали оказывать несколько преувеличенное внимание 56-му моторизованному корпусу Манштейна. В результате, неся тяжелые потери, Манштейн попятился, и бои теперь гремели уже значительно севернее Кричева. Чем дальше продвигались потомки, тем быстрее отступали перед ними немецкие части. Моторизованные части отходили на Мстиславль, пехота частью на Мстиславль, частью, вдоль железной дороги, на Ходосы.

Еще недавно почти полнокровный 56-й мотокорпус, потеряв значительную часть живой силы и техники под ударами «потомков» и натиском стрелковых «штрафных» батальонов (в пехотных ротах осталось по 20–25 солдат, в танковых по 1–2 танка), начал разваливаться на части, и чем дальше, тем быстрее шел процесс дезорганизации. Да какие они штрафники?! Побывал Жуков в нескольких таких батальонах, вооруженных и экипированных потомками гораздо лучше большинства стрелковых частей РККА. А все потому, что сражались «штрафники» в непосредственном взаимодействии с батальонными тактическими группами «потомков», и их боевая устойчивость сильно влияла на общий успех операции. Отсюда — и по пулемету «Калашникова» и гранатомету в каждом отделении, в каждом батальоне минометная батарея, взвод тяжелого оружия (крупнокалиберные пулеметы с мобскладов будущего), а также одна рота, экипированная и обученная как штурмовая (каска, бронежилет, разгрузка, двойной комплект гранат и автомат Калашникова, образца 1947 года).

Жуков склонился над картой. С освобождением Мстиславля и разгромом 56-го мотокорпуса перед войсками вверенного ему фронта, усиленного экспедиционными силами, открывались новые перспективы развития операции на центральном участке Брянского фронта, где действия Красной Армии и экспедиционных сил до сих пор носили лишь обеспечивающий и отвлекающий характер.

Во-первых — после разгрома 56-го мотокорпуса появится возможность зачистить от противника железнодорожные магистрали Кричев-Могилев и Кричев-Орша, тем самым укрепив внешний фронт окружения. Дело в том, что железные дороги вдоль Днепра в основном проходят по его западному берегу и во многих местах еще находятся под контролем противника. По этой причине дивизии РККА и части потомков, занимающие сейчас позиции на внешнем фронте окружения, снабжаются исключительно автотранспортом по единственному шоссе Гомель-Могилев-Орша, забитому сейчас грузовыми автомобилями как московская кольцевая дорога у потомков в час пик. А это не самый лучший вариант. Лучший — это снабжать войска и доставлять подкрепления напрямую по железной дороге, не загружая шоссе грузовыми автомашинами, которые понадобятся в другом месте.

Во-вторых — перегруппировав всю 144-ю мотострелковую дивизию потомков вместе с сопутствующими соединениями РККА (считай, всю 13-ю армию) в район Мстиславль-Кричев, нанести из Мстиславля удар на Починок, а из Кричева на Рославль. Эти удары как минимум в двух местах пробьют коридоры к частям Западного фронта, при этом 4-я армия противника отделится от 9-й и разорвется на несколько частей. Как говорят потомки — большого слона надо есть, разрезав его на маленькие кусочки. Так почему бы не начать с его хобота, который крайне неприлично свисает с севера на юг от Смоленска почти до самого Брянска?

Если 9-я армия даже после замыкания котла окружения продолжила сидеть на сосредоточенных в Смоленске запасах, сделанных на случай приказа экстренно наступать на Москву, то 4-я армия во время набега ОСНАЗа потомков на Рославль такие запасы потеряла и восстановить их до сих пор не смогла. Вспомнив о той истории, Жуков усмехнулся. Ну, право дело — набег, как в книжке про индейцев, с подкрадыванием, стрельбой и прочими особенностями авантюрного романа. И в то же время задача была выполнена, лагерь военнопленных освобожден, штабы 4-й армии и 9-го армейского корпуса зачищены под ноль, а складские запасы всего необходимого для войны, что можно только вообразить, полыхнули в ночи ярчайшим фейерверком. Эта лихая эскапада до сих пор икается командованию 4-й армии, так и не сумевшему восстановить нормального снабжения своих войск.

Как только немецкому командованию удалось восстановить функционирование Рославльского железнодорожного узла, как советские войска во взаимодействии с потомками начали локальную Кричевскую наступательную операцию, которая изначально тоже планировалась как набег с целью разгромить штаб 2-й танковой группы и уничтожить ее складские запасы. И только потом, когда стало ясно, что Кричев возможно удержать, этот набег вылился в отвлекающую операцию примерно армейского масштаба. И опять же косвенно пострадала 4-я армия немцев, для которой по железнодорожной линии Могилев-Кричев-Рославль поступало до девяноста процентов всего снабжения. Через Оршу-Смоленск-Рославль до 4-й армии доходил самый минимум, поскольку в основном та линия снабжения работала на 9-ю армию, которой тоже всегда всего было мало.

Еще раз посмотрев на карту, Жуков кивнул сам себе. В течение следующих двух-трех суток войска перегруппируются, после чего для отдельно взятой 4-й германской армии с прилипшими к ней 46-м и 47-м моторизованными корпусами начнется персональный локальный армагеддец. Теперь окруженная немецкая группировка представлялась Жукову своего рода котлетой, от которой острым ножичком в дальнейшем предстоит отрезать кусочек за кусочком и, смакуя, отправлять эти кусочки в рот. Главное при этом — не подавиться, отхватив слишком большой кусок. Если немцы не предпримут попыток прорыва на Оршу-Борисов в течение нескольких ближайших дней (которая будет им дорого стоить, но позволит спасти хотя бы часть сил), то положение окруженной группировки станет и вовсе безнадежным. Впрочем, это уже не его проблемы; в любом случае к середине октября этот Смоленский котел будет ликвидирован.

9 сентября 1941 года, 08:15. 4-я армия вермахта, Рославль Командующий армией генерал пехоты Готхард Хайнрици

Впервые за это жутко жаркое и сухое лето на западном горизонте заклубились тучи, а ветер вместо орудийной канонады донес раскаты далекого грома. Там, на горизонте, над Днепром, сейчас бушевала гроза, сверкали молнии и ураганный ветер швырял в лица русским солдатам пригоршни холодной дождевой воды. Гроза — это хорошо. Хоть на какое-то время на войска его армии прекратятся непрерывные налеты «Чертовых гребешков», которые взяли за правило парами и днем и ночью вести свободную охоту над территорией, которую контролирует его армия.

Объектом злобного внимания этих летающих исчадий ада может стать даже одиночный грузовик на дороге, но в основном они атакуют автоколонны снабжения, замаскированные танки, позиции артиллерии, а также деревоземляные огневые точки на линии фронта с большевиками — их они поражают весьма избирательно и с чрезвычайной меткостью. Командиры фронтовых частей уже много раз докладывали, что эти удары, разрушающие оборону против возможных большевистских атак, уже стали самым настоящим бедствием. При этом насколько тщательно ни производилась бы маскировка, как бы старательно рядом ни возводились ложные сооружения, призванные отвлечь на себя внимание вражеских пилотов, те еще ни разу не поддавались на эти провокации и непременно выпускали залпы реактивных снарядов по настоящим оборонительным сооружениям.

Что же касается большевистских солдат, которые, несомненно, воочию наблюдают за этими налетами, то они приветствуют каждый успешный удар криками «Ура!» и залихватским улюлюканьем, которое слышно даже в немецких окопах. Несколько раз, обидевшись на переливчатый пересвист, доносившийся с русской стороны, немецкая пехота даже ходила в спонтанные атаки без приказа, которые каждый раз кончались для нее большими потерями. На нехватку пулеметов и патронов большевистская пехота теперь явно не жаловалась, так что в таких спонтанных атаках немецкая кровь лилась рекой.

Но все это мелочи по сравнению с приказом любой ценой удерживать существующие позиции. В условиях, когда нити, связывающие армию с тылом, рвались одна за другой, солдаты начали уже поговаривать о том, что их просто принесли в жертву ужасному Молоху, намеренно бросив здесь на съедение непостижимо жутким «марсианам» и их союзникам-большевикам. Офицеры стараются пресекать такие разговоры, но при этом сами постепенно пропитываются общей атмосферой катастрофической безысходности, которую распространяет вокруг себя слово «окружение» в условиях, когда каждая пачка патронов, каждый артиллерийский снаряд и каждый литр дрянного синтетического топлива находится на строгом учете.

А ведь его, Готхарда Хайнрици, многие уже называли «везунчиком», потому что его назначили командующим 4-й армией всего за сутки до того как «марсиане» и большевики начали свое наступление под Гомелем и вдребезги разметали 43-й армейский корпус, которым Хайнрици командовал до этого назначения. Подумать только — запоздай тот приказ всего на сутки, и еще неизвестно, как повернулась бы его судьба. Но сейчас он сомневается, так ли ему повезло, как это казалось вначале. Получить под командование окруженную армию, почти лишенную самых элементарных запасов — это совсем не то назначение, которое он счел бы приятным. К тому же из Ставки фюрера постоянно приходят сообщения о том, что он не имеет права отступить хоть под чьим-либо натиском, что любая попытка несанкционированного отхода (а санкционированного никогда не будет) будет расследована в военно-полевом суде с обязательным вынесением виновному смертного приговора. Их действительно бросили здесь на смерть, причем с расчетом, что, даже погибая, 4-я армия заберет с собой какое-то количество большевистских и «марсианских» солдат, заставит их потратить время, оставшееся до распутицы, боеприпасы и ресурс техники. На этом их функция исчерпывается.

Сегодня из Смоленска пришел последний поезд со скудным снабжением, в основном с винтовочными патронами. Нет, железная и автомобильная дороги на Смоленск еще не перерезаны большевиками, просто командующий 9-й армией и главнокомандующий всех окруженной группировкой генерал-полковник Адольф Штраус сообщил, что прекращает снабжение 4-й армии из своих скудных резервов, так как необходимого уже не хватает и его собственным частям. Это, что называется, конец. Сколько сможет продержаться армия, у которой закончились боеприпасы, медикаменты и продовольствие? И если продовольствие можно конфисковать у местного населения, то снаряды к пушкам, патроны для винтовок «Маузера» и бинты для раненых на огородах у местных пейзан не растут.

В случае, если хотя бы только большевики, без всяких «марсиан», начнут наступление на этом участке, за несколько дней интенсивных боев боеприпасы закончатся совсем, и тогда с немецкими солдатами произойдет то же, что уже случалось с окруженными большевиками, которых подчиненные Готхард Хайнрици брали в плен десятками тысяч. Ни у одного из тех солдат в подсумках не было ни одного патрона, и пара немецких солдат с пулеметом могла захватить в плен сотню безоружных русских. Тогда генерал Хайнрици торжествовал, что победы удается одерживать почти без сопротивления, но теперь понял, что такой же ужасный конец неизбежно ожидает и немецких солдат 4-й армии — разумеется, тех, которые выживут; их ужасные дикие казаки толпами погонят в далекую холодную Сибирь. Или, быть может, им лучше пойти в штыки на русские пулеметы, чтобы погибнуть в бою и не переносить ужасных нечеловеческих мучений большевистского плена…

9 сентября 1941 года, 11:05. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего

Верховный Главнокомандующий стоял у карты центрального участка советско-германского фронта. Сложившаяся на данный момент обстановка ему нравилась. Совсем не то, что было три недели назад, когда самому существованию советского государства грозила смертельная опасность. Конечно, это опасность грозит ему и сейчас, но прямой и непосредственной эта угроза станет только в том случае, если потомки прекратят непосредственную поддержку СССР, а генералы вроде Жукова после первых побед начнут легкомысленно относиться к своим обязанностям, считая, что война уже выиграна и немец уже не тот. По выражению самого Жукова, такое генеральское умонастроение называлось «шапки набекрень». В ТОЙ истории Жуков и прочие целых полгода после победы под Москвой носили набекрень свои шапки, пока летом 1942 года немцы не показали им, что они вполне еще те, сумев одним рывком дойти до Кавказа и Сталинграда. Теперь необходимо позаботиться о том, чтобы такое не повторилось в этом мире, и как только на какой-то генеральской голове шапка окажется набекрень, ее тут же необходимо поправлять. Поскольку сами военные одергивать себя не способны (ибо только барону Мюнхаузену удалось вьггащить себя за волосы из болота), то, значит, их должны одергивать товарищи со стороны. Например, командиры из будущего, способные оценить потенциальную опасность той или иной ситуации, и одновременно чекисты, чья работа — следить, чтобы не было преднамеренного ущерба.

Кстати, недавно курьер доставил в кабинет Сталина пакет, а в нем — перехваченный, расшифрованный и переведенный приказ командующим 4-й и 9-й армиями. Этот приказ гласил, что Гитлер не будет выводить войска этих армий из окружения и приказывает им, закрепившись на существующих рубежах, постараться отвлечь на себя как можно больше советских войск. Окруженным войскам обещали, что как только подойдут резервы из Франции и Балкан, последуют деблокирующие удары с внешней стороны «котлов» и снабжение всем необходимым по воздуху при помощи транспортных самолетов и грузовых планеров.

Сталин усмехнулся. При могуществе потомков в области противовоздушной обороны организация воздушного моста — это самый надежный способ в течение нескольких дней напрочь спалить всю германскую военно-транспортную авиацию. Если Гитлер этого не понимает, то он дурак. Если понимает и на самом деле не собирается организовывать никакого воздушного моста, то он подлец. Впрочем, немецкие генералы и сами далеко не дети и должны разбираться в своем фюрере и его обещаниях. Ему, Сталину, как-то все равно. Если транспортники начнут летать, то их начнут сбивать. Если не начнут, то нам, в общем-то, без разницы. Это уже, как тут говорилось, проблема немецких генералов.

На ликвидации этого котла и боях с ослабленным и деморализованным врагом необходимо натаскивать те части и соединения РККА, которые еще ни разу не были в боях. Например, сформированные по мобилизации или кадровые, но только переброшенные на фронт из внутренних округов. В РККА такие кадровые дивизии мирного времени, еще не задействованные в боях, пока имеются в достаточном количестве. Необходимо обеспечить этим соединениям поэтапное получение боевого опыта и одновременно помочь им избежать при этом ненужных потерь. А то берут свежую необстрелянную дивизию — кадровую или сформированную по мобилизации — бросают ее в самое пекло, и там она за пару месяцев стачивается до такого состояния, что из нее можно формировать сводный батальон.

А самое главное — используя оперативную паузу, которая неизбежно наступит после завершения этой операции, на основе частей и соединений, имеющих боевой опыт, необходимо создать фактически новую Красную Армию, которая сумеет не только остановить врага, но и погнать его обратно до самого Берлина, а может даже до Ла-Манша. В первую очередь это касается танковых войск и авиации, которые в начальный период войны, несмотря на численный перевес советской стороны, показали свою полную неспособность остановить вражеское наступление и поддержать сражающиеся стрелковые части.

Созданные до войны механизированные корпуса потерпели разгром в первых же сражениях, а огромное количество легких устаревших танков, списочным количеством которых самоуспокаивали себя советские генералы во главе с наркомом обороны маршалом Тимошенко, либо сгорели в боях, либо оказались брошены экипажами из-за отсутствия топлива или различных поломок. Из-за того, что в механизированных соединениях по факту отсутствовали ремонтно-восстановительные части, повреждения или поломки, которые невозможно устранить в полевых условиях силами механика-водителя, оказывались для техники фатальными.

Как выяснилось с началом войны, советские танковые заводы в погоне за количественными показателями не только выпускали технику крайне низкого качества, но и почти не снабжали ее запчастями, из-за чего в случае поломок или боевых повреждений танки получались одноразовыми. А вот небрезгливые немцы подбирают и ремонтируют брошенную советскую технику, и даже кое-где, в связи с большими потерями, используют против частей РККА. Особенно неприятно, когда это оказываются новейшие Т-34 и КВ — по признанию самих же немцев, лучшие танки своего времени, разумеется, после того, как немецкий механик устранит заводской брак и технические недоработки.

Но и устаревшие танки могут быть весьма грозным оружием, если их правильно использовать. Вождь с удовольствием прочел краткое описание второй битвы за Пропойск, в которой устаревшие танки БТ нанесли противнику значительные потери — закопанные в землю по самую башню, они использовались как замаскированные противотанковые огневые точки. И ведь можно же было и так, а не бросать огромные массы этих танков в бессмысленные встречные атаки, в которых они полностью выгорали, не нанося никакого ущерба противнику.

Одним словом, на первом месте должно стоять качество производимой бронетанковой техники. На втором месте — правильная оргструктура механизированных частей, которые должны включать в себя не только танки, но и мотопехоту на бронетранспортерах, самоходную артиллерию и такое же самоходное зенитное прикрытие. На третьем месте должна стоять правильная тактика и стратегия применения механизированных частей, и на четвертом — талантливые командиры, которые сумеют в бою грамотно использовать все изложенное выше. Те же пункты касаются и авиации.

И на все это, по первым прикидкам, у него, у Сталина, всего пара месяцев до начала зимней кампании, во время которой предстоит обкатать первые бронетанковые, механизированные и авиационные соединения нового облика. Неизвестно, как сложится дальше, но СССР в любой момент должен быть готов снова взвалить на себя всю тяжесть борьбы с германским фашизмом. Победил же СССР Германию в мире потомков без всякой посторонней помощи, победит и сейчас. Впрочем, СССР от помощи потомков не отказывается, особенно если она предоставляется с чистой совестью и от всей души. Советскому руководству известно, как в 2018 году миллионы россиян и граждан прочих стран бывшего СССР обивают пороги российских военкоматов и советского представительства, желая попасть на фронт борьбы с германским фашизмом. И очень часто это не молодежь, а люди в зрелом возрасте, в том числе и командиры запаса в звании до майора.

Из таких специально отобранных добровольцев, которым не нашлось места в экспедиционных силах, в настоящий момент формируется ударная механизированная бригада, для технического комплектования которой в запортальной России закуплены снимаемые с хранения танки Т-55, бронетранспортеры БТР-60ПБ и БТР-50 (как база для установки ЗУ-2Э-2 или перепрофилирования в командно-штабные машины). Все техника подобрана по тому принципу, чтобы к ее вооружению в 1941 году уже выпускались боеприпасы[39]. Командиром формирующейся бригады уже назначен известный по прошлой истории полковник Катуков.

Эпилог ко второму тому «Врат Войны»

Шли дни, и вместе с ними своим чередом развивались события. 12-го-сентября войска Брянского и Западного фронтов при поддержке экспедиционных сил, включая части ВКС, начали операцию по изоляции и расчленению 4-й армии вермахта. Уже к 17-му сентября последние остатки не сдавшихся немецких войск были блокированы в двух болотисто-лесистых «карманах»: южном между Сещей и Клетней и северным, между Рославлем и Хиславичами. После этого войска ударной группировки переключились на ликвидацию окруженной в окрестностях Смоленска 9-й армии, а немецким солдатам, сидящим в болотах почти без патронов и продовольствия, предоставили свободный выбор — издохнуть от голода, холода и сырости или выйти с поднятыми руками и сдаться в русский плен.

Генерал Хайнрици, поняв бессмысленность сопротивления, предпочел сдаться одним из первых, но приказа на капитуляцию подчиненной ему армии не отдал, из-за чего этот геморрой растянулся еще на неопределенное время. Изголодавшихся, замерзших и оборванных немецких окруженцев лыжные батальоны НКВД ловили до начала декабря, пока генерал Мороз окончательно не добил тех любителей поместий с рабами, которые так и не захотели поднимать руки, признавая свое поражение.

Упорные бои в районе Смоленска с применением авиации и танков экспедиционных сил и больших масс советской пехоты продолжались еще месяц, пока окруженный Смоленск не взяли штурмом; генерал Штраус застрелился, после чего истощенные и деморализованные остатки германской группировки начали массово сдаваться в плен. И опять же окончательная зачистка затянулась до начала декабря, и все это время отдельные группы немецких солдат лесами пытались выйти к своим между Оршей и Витебском.

Но уже к началу ноября линия фронта установилась по следующему рубежу: Пярну — Тарту — Чудское озеро — Псков(за немцами) — Порхов — Пустошка — Невель(за нашими) — Витебск(за нашими) — Орша(за нашими), и далее по Днепру до Николаева (за немцами), с включением Жлобин-Рогачевского, Киевского и Запорожского плацдармов советских войск на западном берегу Днепра. Также в Одессе, прижатая к морю, сражалась (в основном с румынами) отдельная Приморская армия, а ВВС Черноморского флота с аэродромов в Крыму совершала регулярные налеты на Плоешти. В районе портального перехода под Красновичами к концу октября достроили полноценный аэродром первого класса, вылеты с которого могли совершать самолеты всех типов, включая сверхтяжелые «Русланы», и смешанный тяжелый авиаполк только и ждал команды, чтобы перебазироваться на новый аэродром и начать боевую работу.

При этом обе стороны в ходе Смоленской битвы (с 10-го июля по 20-е октября) понесли тяжелейшие потери. Немцы потеряли миллион двести тысяч солдат и офицеров, Красная Армия — около миллиона бойцов и командиров. При этом из полумиллиона пленных, захваченных противником на первом этапе сражения (с 10-го июля по 20-го августа) и на втором (с 20-го августа по 20-октября) триста пятьдесят тысяч советских бойцов и командиров обрели свободу и вернулись в строй. Итого, общий баланс потерь сторон: миллион двести против семисот тысяч выглядел в пользу Красной Армии почти как один к двум. Помимо этого, в отличие от известной нам истории, СССР удалось в полном объеме сохранить работоспособность Ленинградского, Московского, Харьковского, Донбасского и частично Киевского и Одесского промышленных узлов, что давало надежду на быстрое восполнение потерь боевой техники всех видов.

При этом никакой формальной антигитлеровской коалиции так и не образовалось. На словах руководство Великобритании приветствовало победы Красной Армии, на деле уклоняясь от подписания юридически обязывающих документов о союзе. А зачем? Давление на Острова и так сократилось до минимума, ибо все свои резервы Гитлер бросил на Восточный фронт; а помогать большевикам, когда от этого не зависит судьба Великобритании, Черчилль считал глупым. О Рузвельте так и вообще молчок — пока на Америку никто не напал, он старался делать вид, что бойня в Европе его не касается. По крайне мере, можно немного помочь Англии, но не более того.