Время зверей

 * * * 




Пролог




Путь Самурая — это прежде всего понимание того, что ты не знаешь, что может случиться с тобой в следующий миг. Поэтому нужно днем и ночью обдумывать каждую непредвиденную возможность.

Победа и поражение часто зависят от мимолетных обстоятельств. Но в любом случае избежать позора нетрудно — для этого достаточно умереть. Добиваться цели нужно даже в том случае, если ты знаешь, что обречен на поражение. Для этого не нужна ни мудрость, ни техника. Подлинный самурай не думает о победе и поражении. Он бесстрашно бросается навстречу неизбежной смерти. Если ты поступишь так же, ты проснешься ото сна.

Хагакурэ» Книга самурая.





«Центр — Деду

Операция «Возмездие» прекращается. Агент «Самурай» должен быть уничтожен, как и его подельники. Исполнение поручается вам лично.

В случае неисполнения приказа вы понесете ответственность. По выполнению задания возвращайтесь в Центр для отчета»



Мужчина перечитал сообщение раз, посидел с закрытыми глазами секунд десять, перечитал еще раз. Лицо его было бесстрастным, таким бесстрастным, какими бывают только глыбы гранита. Плотный, широкоплечий — он и был похож на глыбу. Или скорее на вытесанную из глыбы камня статую Будды, присевшего отдохнуть и помедитировать.

Встал, походил по комнате, в которой не было ничего — кроме драгоценного персидского ковра и рисунков, повешенных на стене. Рисунки изображали людей в восточных нарядах в разные ситуации их жизни — начиная от медитации под цветущей сакурой, и заканчивая ударом меча, сражающим коварного врага. Комната для медитации и отдыха не должна быть загромождена лишними вещами. Только строгость, только покой, только созерцание.

— Мрази! Ну какие мрази! — внезапно бросил мужчина, и его широкое лицо вдруг стало гневным, яростным, ненавидящим. Но он тут же взял себя в руки и уселся посреди комнаты в позе лотоса.

Наблюдатель со стороны подумал бы, что хозяин дома заснул. Глаза закрыты, руки, лежащие на коленях ладонями вверх расслаблены. Но мужчина не спал. Он думал. Думал интенсивно, можно даже сказать — лихорадочно, понимая, что с каждой минутой утекает даже не время — сама жизнь. Жизнь Самурая, жизнь его ближайших соратников, жизнь самого Сазонова.

Конечно, он был совсем не Сазоновым. Его настоящую фамилию забыл даже он сам. Да и что толку в пустых словах, звуках, обозначающих определенный объект? Главное — суть. А суть сейчас такова: ему грозит опасность в той же мере, как и Самураю с соратниками.

То, что в письме Центра было сказано о том, что ему, Сазонову, предстоит зачистить Самурая — ничего не значило. Ну — вот совсем ничего! Сазонов знал, что сейчас где-то на улицах города уже ходят или ездят те, кто устранит и Самурая, и всех, кто участвовал в операции «Возмездие». И скорее всего, это будет сделано одновременно, в разных частях города. Как и кем? Это не имело значения. Чистильщиков найти не сложно. Другой вопрос — смогут ли они справиться с Самураем и Сазоновым. И даже с его подручными, которых обучал сам Сазонов. И которые прошли курс «лечения» испытываемым препаратом «Мутантар», который должен был сделать из обычных бойцов практически сверхчеловеков — сильных, невероятно быстрых, способных в одиночку противостоять взводу любого противника. Голыми руками, или с оружием.

Все эти годы Самурай, обученный Сазоновым, занимался устранением тех, кого требовал устранить Центр — начиная с проворовавшихся чиновников и обнаглевших олигархов, и заканчивая кавказскими авторитетами, решившими, что теперь настало их время, и только они могут править бал в ослабевшей, растерзанной ворами России. И вот — конец всему.

Сазонов встал — одним быстрым движением, которое нельзя было ожидать от человека такого телосложения и такого возраста. Квадратный, как шкаф — Сазонов казался толстым и неуклюжим, но только для несведущего в этом деле человека. Он был невероятно, фантастически быстр, а от природы — так же фантастически силен. Тренировки отточили его умения, огранили его феноменальные физические способности, сделав исполнителем высочайшего класса, каких в мире, наверное, максимум несколько десятков человек.

Ниндзя? Что такое ниндзя в сравнении со специалистом такого класса? Раздутая Голливудом слава этих тихих убийц всего лишь пшик, сказка. А Сазонов и ему подобные — черные бриллианты в ожерелье из агентов тайных служб. О них мало кто знает, и они никогда и никому не выдают своей настоящей сущности.

Сазонов начал службу давно, очень давно, еще при Хозяине, пройдя обучение в ведомстве неприметного человека в очках. И с тех пор его служба не прекращалась ни на день, ни на миг. Ни семьи, ни детей — только служение Родине, Родине, которую предавать нельзя. И вот — Родина предала его.

Мерзкие дни. Страшные дни! Все началось тогда, когда к власти пришел Меченый — болтун и позер, умудрявшийся за всю свою долгую и многословную речь не сказать ничего дельного по обсуждаемому вопросу. А закончилось все бывшим прорабом, которого Борька-алкоголик поставил заведовать государственной безопасностью. Бакатин — настоящий, подлый предатель Родины — выдал американцам всю систему прослушки в американском посольстве. Якобы потому, что они И ТАК ВСЕ ЗНАЛИ. Развалил Комитет, уволив лучших специалистов, практически уничтожив систему государственной безопасности страны.

Когда Сазонов узнал об этом предательстве, ему захотелось открутить негодяю голову. Просто взять — и открутить. Собственными руками. Зачем его вытаскивали из небытия? Зачем задействовали тогда, когда он спокойно и хорошо жил своей жизнью, никого не трогая и ничем не интересуясь! Порядок в стране хотели навести? Золотые горы сулили?

Нет, не на золотые горы он повелся. Есть у него деньги. А захочет — будут и еще. И много. Стране хотелось помочь. Родине! Повелся, как дурак, а ведь знал — с ЭТИМИ каши не сваришь. ЭТИ предадут — просто-таки на-раз!.

И предали. И уничтожили. И развалили страну. Развалили КГБ. И вот теперь — свернуть операцию! Зачистить исполнителей! Господи…ну какие же ослы! Как можно так тупо разбрасываться ТАКИМИ кадрами?! Америка, понимаешь ли, теперь — друг! Какой, она, к черту, друг?! Вы что, офонарели?!

Сазонов прошел во двор, сел на скамью за столом под беседкой, оплетенной виноградом и вдохнул полной грудью утренний свежий воздух. Жары еще не было, к обеду разойдется. Двадцатое июня. Через два дня — день, в который началась война, унесшая жизни тридцати миллионов жителей страны. Убитых фашистами, замученных, и просто не родившихся. Если бы можно было все изменить! Если бы можно было все поправить! Сазонов не колеблясь отдал бы за это свою жизнь. Что ему жизнь? Он пожил свое, и хорошо пожил! И плакать о нем будет некому.

Задумался — интересно, а Самурай? Как он к нему относится? Нет, то что Самурай считает Сазонова чем-то вроде строгого отца — это понятно. Но сам Сазонов — кто для него Самурай? Или — что?

Привязываться к агенту — это непрофессионально. Это неправильно. Иногда наступает такой момент, когда агента надо убрать, иначе случится беда. И как ты можешь хладнокровно его убить, если он для тебя стал другом? Братом? Ведь тут как — или ты, или тебя. Если ему дадут приказ тебя убить — он не будет колебаться. Он выполнит приказ. Потому что ДОЛЖЕН это сделать. Потому что такая его работа.

Да, Сазонов постарел. Иначе он бы не стал размышлять о таких вещах. Как можно не выполнить приказ Центра? Как можно ослушаться?!

А если с этой страной что-то не так? Если все изменилось? Если к власти пришли враги, враги Родины — тогда что делать? Как жить?

Если не знаешь, как поступать — делай как правильно. Сазонов доверял своей интуиции. И сейчас он четко понимал, что происходит неправильное. И правильным будет не выполнить приказ. И скрыться.

Он пошел в дом, достал с полки сотовый телефон — здоровенный кирпич, которым можно и башку разбить нежелательному гостю, и набрал нужный номер телефона. Телефон долго не отвечал, и у Сазонова похолодело в сердце. Неужели опоздал?

Но телефон все-таки ответил:

— Слушаю, Василий Петрович!


Голос был молодым, но хриплым, и будто задыхающимся. Сазонов помедлил секунду, и ожидая самого худшего, продолжил разговор:

— Ты далеко? Мне надо с тобой поговорить. Это важно.

— Я понимаю, что важно — голос Самурая сорвался, он выдохнул, откашлялся и глухо, как в бочку сказал — Только я не могу говорить. Сейчас я сижу в своей машине, справа от меня мертвая Надя, а ко мне идут три урода с автоматами. Не могу говорить!

В телефоне Сазонова грохнуло, как будто собеседник отбросил свой телефон и тот упал, ударившись от нечто твердое, а потом загромыхало еще сильнее. Телефон продолжал передавать, и Сазонов слушал и слушал звуки выстрелов, а в голове крутилась одна мысль: «Вот и все! Ах, твари! Решили обойти меня! Своими силами! Твари!»

Он отключил связь, набрал другой номер — и снова долго ждал, когда кто-то поднимет трубку. А когда ее подняли, услышал крики, звуки выстрелов и задыхающийся голос сказал:

— Шеф, ты?! Андрюха, нас штурмуют! Андрюха, ты?!

Сазонов нажал кнопку отключения, и замер, глядя в пространство и держа трубку в руках. Потом сошел с места и небыстро, но решительно зашагал в спальню.

Из тайника под половицей он достал небольшую потертую кожаную сумку на ремне, повесил ее на плечо, перекинув через шею. В углу взял за ручку небольшой, неприметный чемодан, видимо приготовленный заранее, и бросил на кровать ненужный уже телефон. В телефоне забит номер владельца, так что его пришлось бы перепрошивать, а оно сейчас совсем уж не нужно. Понадобится — купит другой.

Подхватил легкую смесовую куртку, повесив ее на сгиб локтя, и не оглядываясь, пошел на выход, топча дорогой иранский ковер. Жаль ковер, жаль этот дом — привык уже к нему за несколько прошедших лет, но…это все не дороже жизни.

Отключил счетчик электроэнергии, щелкнув рычажками предохранителей, перекрыл газ. Кто знает, вдруг еще когда-нибудь придется вернуться? Вряд ли, конечно, но…пусть стоит дом. Не нужно короткого замыкания, не нужно пожара. Обидно только, что будут топтать его ковры какие-нибудь уроды, которые не удосужились вытереть ноги перед тем, как войти. Будто по душе прошли грязными ботинками. Но ему не привыкать. Всякое было в жизни…совсем — всякое!

Уже когда запирал калитку на замок, кто-то подошел сзади и важным, преисполненным власти голосом сказал:

— Гражданин Сазонов? Вы должны пройти с нами! У нас есть к вам несколько вопросов!

Сазонов оглянулся — пятеро, крепкие, плечистые, высокие парни с невыразительными, пустыми лицами. Ощущение такое, будто их отливали в одной форме. Даже одежда сидит на них одинаково, так, будто они ее получили на одном и том же складе, и не знают, как это правильно носить. Им привычнее другая одежда. Какая? Это не суть важно. Наверное, не гражданская.

— А если я не хочу, чтобы мне задавали вопросы? Если я не хочу на них отвечать?

— Не дурите, Сазонов! — выдвинулся вперед мужчина постарше, на котором одежда сидела как-то половчее, явно командир группы — вы едете с нами, или мы…

Договорить он не успел. Сазонов шагнул вперед, выпустив из рук чемодан и куртку, и невероятно быстрым движением обеими руками схватив говорящего за туловище в районе пояса, запустил им в трех его соратников, сгрудившихся справа, шагах в трех. Не прекращая движения, гулко хлопнул ладонью по щеке последнего оставшегося на ногах «гостя» — несильно, без замаха — тот закатил глаза, обмяк, и «стек» на пыльный асфальт под ноги своим соратникам, со стонами барахтавшимся на тротуаре.

Еще два шага — невидные удары, практически тычки, и все «гости» распростерлись на асфальте.

Сазонов оглянулся по сторонам — в переулке пустынно. Рабочий день, утро, около десяти часов — самое глухое время, когда обычно совершаются квартирные кражи и всякие преступные пакости. И никто не видит. Дома никого нет — все или на работе, или ушли по магазинам за покупками.

Наклонился, пошарил по телам в поисках документов — ничего особого. Обычные удостоверения ментов. Но это ерунда — маскировочные удостоверения.

Под легкими куртками наплечные кобуры. Пистолеты забирать не стал — зачем? Понадобится — и голыми руками сработает ничуть не хуже, а на большом расстоянии пистолет не помощник. Да и засветиться с ним проще простого, вдруг остановят для проверки документов? Сейчас это запросто.

Впрочем — почему «сейчас»? Всегда было запросто. Обыщут, найдут пистолет…проблем не оберешься — это тебе не в тихом переулке придурков валять, на оживленной улице привлекать к себе внимание совсем ни к чему.

Волгу, на которой приехали эти люди тоже брать не захотел. Очнутся — передадут в розыск, и тогда пиши пропало. Легче уйти пешком. Ну кто заподозрит грузного дедушку в том, что его пытаются найти и задержать спецслужбы? Кому нужен такой пенсионер?

Через пару минут уже на оживленной улице, а еще через пять минут — запрыгнул на ступени, ведущие в недра чуда советской техники — троллейбуса, который с воем понес Сазонова вперед, к новой, очередной новой жизни.

Самураю и его соратникам помочь он никак не мог. Если они выживут, что вполне вероятно — Сазонов их найдет.

А если не выживут…значит, Сазонов плохо делал свою работу, и грош ему цена. И только так. Он сделал все, что смог.





Глава 1





Я повернулся к Наде, улыбнулся, хотел ответить…но не успел. Фургон, который ехал впереди вдруг резко тормознул, и мой «гелик» едва не впечатался ему в запыленную, грязную корму, на которой едва просматривалась табличка номера. Ощущение было таким, будто кто-то взял, и нарочно забрызгал номер грязью из первой попавшейся лужи. Часть попала и на заднюю дверь фургона.

Не знаю, как я попался. Я не должен был попасться, пусть даже работали и профессионалы! Меня взяли в классическую коробочку — впереди фургон, сзади «кукурузер», справа дорожный столб и глубокая придорожная канава, слева — еще один фургон.

Когда дверь фургона слева распахнулась, и оттуда показался ствол автомата, мой мозг, тренированный на критические ситуации наконец-то заработал так, как ему положено, и я среагировал единственным возможным способом — отпустил педаль тормоза и нажал на газ.

Пятилитровый движок «гелика» взвыл, и с полусекундной задержкой — как и положено машине с автоматической коробкой — рванулся вперед. Почти трехтонный джип, обутый в шины «Пирелли», прыгнул так, как если бы ему поддали под зад коленом, и сходу протаранил блокирующий фургон. Фургон весил ненамного больше моей машины, потому его швырнуло вперед, отбросив метра на три, не меньше. Автоматная очередь прогрохотала по кузову «гелика», зеркальные стекла разлетелись вхлам, и в салон ворвался свежий, пахрущий полевыми травами воздух.

А я все газовал. Мощный движок ревел, «Пирелли» шлифовали асфальт, оставляя на нем черные вонючие полосы, шлейфы дыма поднимались по бокам пафосной тачки, а здоровенный блестящий кенгурятник, погнутый при ударе о корму фургона упорно разворачивал его поперек дороги, чему способствовал вывернутый влево руль. Еще немного, еще чуть-чуть — и я вырвусь!

Фургон, что был слева, попытался заткнуть образовавшуюся дыру, прочертив на борту моей машины здоровенную белую борозду, прогнув его не меньше чем сантиметров на пять. Мой «гелик» отпихнул фургон с автоматчиком, выпрыгнул на трассу, и тут его потряс тяжелый удар, от которого у меня помутилось в голове. Летящий по левой полосе камаз сходу протаранил мой джип в левую арку, и раскрутил его по часовой стрелке.

Как ни странно, машина не опрокинулась, а сделав полный оборот, остановилась капотом туда, куда я и собирался ехать. Вот только ехать уже не мог. Судя по всему — левой арки не существовало, а соответственно — и всей левой подвесной системы вместе с силовой. Проще говоря — при таком ударе колесо вместе со всеми причиндалами просто уходит под днище, или отрывается совсем. Что именно получилось я не видел, да и вообще — первые секунды после удара практически не понимал, что со мной и где я нахожусь. А когда сознание наконец-то ко мне вернулось, первое, о чем, или вернее о ком я вспомнил — Надя! Что с Надей?!