Второй взгляд

— Не знаю, — пожал плечами Росс, жалея, что не может дать ей более конкретный ответ, поделиться собственным опытом. — Сюда? — спросил он, заметив маленькую дверь наверху.

Ив кивнула и пропустила его вперед. Росс открыл дверь. Видеокамера, которую он вчера установил на окне снаружи, наблюдала за ними, как глаз циклопа. Ив обхватила себя за плечи:

— Когда поднимаюсь сюда, меня всегда пробирает дрожь.

Росс передвинул несколько ящиков, чтобы на пленке не осталось случайных теней.

— По словам Кёртиса, есть только один способ все выяснить. Надо делать то, что подсказывают ваши чувства. — Заметив, как на полу что-то поблескивает, Росс опустился на колени и подобрал несколько мелких монет. — Шесть центов, — усмехнулся он. — Проделки призрака, я так понимаю?

— Да, иногда она это делает, — пробормотала Ив, направляясь к двери. — Оставляет нам мелочь.

— Вы имеете в виду привидение? — повернулся к ней Росс, но Ив уже спускалась по лестнице.

Росс глубоко вдохнул, плотно закрыл дверь и выключил свет. Маленький чердак погрузился в темноту. Росс встал так, чтобы оказаться вне обзора видеокамеры, и включил ее, пользуясь дистанционным пультом. Потом сфокусировал внимание на обступившей его темноте, ощущая, как она давит на грудь и на колени. Именно так учил его Кёртис Уорбертон. Росс напрягал свои органы чувств все сильнее и сильнее. Наконец тонкий ледок недоверия растаял, и пространство вокруг ожило. «Должно быть, момент настал, — мелькнуло у него в голове. — Наверное, когда дух приближается, ты ощущаешь, как к горлу подкатывает ком».

Откуда-то слева донесся шорох шагов и затем звон монет, упавших на пол, — звук, который невозможно перепутать с каким-либо другим. Росс включил фонарь и осветил пол около собственных ботинок. Еще три мелкие монетки.

— Эйми? — прошептал он в пустоту. — Это ты?



Комтусук, городок в штате Вермонт, имел естественные границы: с одной стороны — озеро Шамплейн, с другой — скалы, окружавшие гранитную каменоломню, где работала половина жителей города. Далее тянулась гряда холмов, за которыми раскинулся Берлингтон. На стене церкви, возвышавшейся на центральной площади городка, красовался почетный знак, сообщавший, что в 1994 году Комтусук был признан самым красивым городом в штате. Вполне заслуженное звание. Бывали дни, когда, глядя на деревья, полыхавшие всеми красками осени, от золотистого янтаря до яркого рубина, Илай Рочерт ощущал, как у него захватывает дыхание от восторга.

Комтусук, который ежегодно посещали полчища туристов, был родным домом для Илая. Он здесь родился и надеялся провести в этом городе всю оставшуюся жизнь. Разумеется, будучи одним из двоих местных офицеров полиции, он знал: Комтусук, каким его видят туристы, — иллюзия. Илай давно уже понял: люди, как правило, не в состоянии разглядеть того, что скрыто за красивой упаковкой.

Совершая ночной патрульный объезд, он двигался по улице, ведущей к городскому кладбищу. В небе сияла луна, круглая и желтая, как глаз ястреба. Хотя стекла были опущены, в машину не проникало даже малейшего ветерка. Короткие черные волосы офицера взмокли от пота. Пес Илая, здоровенный бладхаунд по кличке Ватсон, тяжело дышал, развалившись на соседнем сиденье.

Надгробные памятники замерли, как солдаты в строю. В левом углу кладбища под березой находилась самая старая могила в Комтусуке. Надпись на памятнике гласила: «Уинни Спаркс. 1835–1901/1911». Согласно легенде, когда гроб с телом этой сварливой и раздражительной старухи везли на кладбище, лошади чего-то испугались и понесли. Гроб упал с похоронных дрог, крышка отскочила, и Уинни, ругаясь на чем свет стоит, вылезла оттуда. Десять лет спустя, когда она умерла «во второй раз», ее многострадальный муж своими руками вбил в крышку гроба сто пятьдесят гвоздей — так, на всякий случай.

Правда это или вымысел, Илая ничуть не волновало. Но местные подростки полагали, что нежелание Уинни быть преданной земле — веский повод для того, чтобы распивать на ее могиле пиво и нюхать всякую дурь. Поэтому Илай остановил машину и выбрался наружу. Его долговязая фигура склонилась к окну.

— Пойдешь со мной? — обратился он к Ватсону, но пес не соизволил даже приподняться.

Качая головой, Илай зашагал через кладбище к могиле Уинни. Четверо пацанов, слишком одурманенных, чтобы услышать его шаги, зачарованно глядели на синий огонек горелки «Стерно».

— Бу! — негромко произнес Илай.

— Копы! Черт!

Подростки бросились врассыпную. Полицейский мог бы с легкостью переловить их всех, но на этот раз разрешил им удрать. Он выхватил лучом фонарика из темноты последнего из убегающих, потом осветил могилу. Беглецы оставили после себя сладковатый дымок и две отличные нераспечатанные бутылки «Роллинг рок». Так что, сменившись с дежурства, Илай вполне мог позволить себе выпить пива.

Он нагнулся и сорвал одуванчик, росший у надгробия. И тут же, словно порожденное этим движением, в мозгу у него всплыло слово «чибайяк»… Призрак. Слово из лексикона его бабушки, которое жгло язык Илая, подобно острому перцу.

— Никаких призраков, — произнес он вслух и направился к машине, чтобы продолжить объезд и выяснить, какие сюрпризы приготовила для него нынешняя ночь.



Шелби Уэйкман спала весь день и проснулась совсем разбитой. Ей опять приснился тот же сон… Они с Итаном в аэропорту. Она отворачивается на мгновение, а повернувшись, видит, что мальчик исчез. Она в ужасе носится от терминала к терминалу, надеясь его отыскать, и наконец, распахнув дверь, ведущую на взлетное поле, видит, что ее девятилетний сын стоит на полосе, по которой мчится только что приземлившийся самолет.

Откуда взялся этот кошмар? Ведь ничего подобного в жизни с ней не случалось и не могло случиться. Шелби никогда не бывала с Итаном днем в аэропорту, а если бы они там оказались, наверняка не спустила бы с него глаз. Но образ сына, стоящего на взлетно-посадочной полосе с вытянутыми руками и поднятым к солнцу молочно-белым лицом, преследовал ее во сне.

— Земля вызывает маму… Эй, куда ты улетела?

— Прости, — улыбнулась Шелби. — Просто задумалась.

Итан ополоснул тарелку и поставил ее в посудомоечную машину.

— Думать не вредно, — изрек он. — По ночам это даже полезно. Особенно тем, кто не спит.

Прежде чем она успела ответить, Итан схватил свой скейтборд, с которым управлялся так ловко, словно это была часть его тела вроде руки или ноги, и сказал:

— Подожду тебя во дворе, хорошо?

Шелби кивнула, провожая его взглядом. Она множество раз просила его не шуметь, ведь в четыре часа утра большинство людей спит, а не катается на роликовых досках. Но Итан неизменно забывал о ее предостережениях, и у Шелби не хватало духа его одернуть.

Итан страдал ПК, пигментной ксеродермой, — болезнью, делающей его чрезвычайно чувствительным к ультрафиолетовым лучам. Во всем мире насчитывалось всего около тысячи человек, больных ПК. Это врожденный недуг, от которого невозможно излечиться.

Шелби заметила, что с ее ребенком что-то не так, когда Итану было всего шесть недель от рождения. Для того чтобы поставить диагноз, понадобился год обследований и бесконечных анализов. Врачи объяснили ей, что ультрафиолетовые лучи повреждают ДНК человеческих клеток. У большинства людей в организме вырабатываются ферменты, устраняющие эти повреждения… но у больных пигментной ксеродермой этого не происходит. В конце концов нарушается процесс деления клеток, что приводит к раку. Если Итан доживет до подросткового возраста, это можно считать везением, сказали ей.

Шелби решила: если солнечный свет убивает ее сына, значит они будут жить в темноте. Днем они не выходили из дому. Она при свечах читала Итану книжки, которые детям обычно читают на ночь. Окна были завешены тяжелыми шторами, однако ее муж, приходя по вечерам с работы, немедленно раздвигал их.

— На солнце не может быть никакой аллергии, — твердил он при этом. — Это все идиотские выдумки врачей!


К тому времени, как они развелись, Шелби выяснила, что опасность для ее сына представляет не только солнце: флуоресцентные лампы во врачебных кабинетах и некоторых магазинах тоже излучают ультрафиолет. Солнцезащитный крем был необходим Итану не только на улице, но и дома. У него было двадцать две шляпы с полями, и надевать одну из них стало для него таким же ежедневным правилом, как для других детей — надевать нижнее белье.

Сегодня он выбрал шляпу с надписью «Кругом дураки», поля которой были загнуты, как раковина улитки. Итан придумал такой фасон, засунув поля под регулирующую ленту, закрепленную сзади. Когда Шелби увидела это, на ум ей пришли лебеди, прячущие голову под крыло. А еще почему-то вспомнились китаянки с их крошечными забинтованными ножками.

Убрав в кухне, она вышла во двор и устроилась с книгой на скамье под фонарем. Длинные темные волосы Шелби были туго заплетены в толстую косу, но по открытой шее все равно бежали струйки пота. Неужели Итану хочется кататься на доске в такую душную ночь? Грохоча роликами по деревянному скату, устроенному во дворе специально для него, он совершил рискованный прыжок.

— Мама, видела? Я сделал, как Тони Хоук.

— Круто! — кивнула она.

— Слушай, а тебе не кажется, что было бы здорово…

— Мы не будем устраивать во дворе хафпайп, Итан.

— Но…

— Никогда и на за что.

Поняв, что разговор окончен, Итан умчался прочь, грохоча роликами.

Шелби едва заметно улыбнулась. Ей нравилось, когда Итан вел себя вот так — словно самый обычный мальчишка. Нравилось, когда он, думая, что она занята в кухне и ничего не слышит, включал «Позднюю ночь с Конаном О’Брайеном» и жадно слушал долетавшие из большого мира слухи. В такие моменты ей казалось, что ее сын — совершенно нормальный ребенок. Если бы только не луна, льющая с неба тусклый свет… Если бы не лицо Итана — такое бледное, что вены просвечивали под кожей, точно голубые реки… О, если бы не эти досадные мелочи, жизнь Шелби ничуть не отличалась бы от жизни других матерей-одиночек!

Итан резко повернулся и закружился на месте. Шелби вспомнила, как еще недавно совершенно не различала трюков, которые выделывают скейтбордисты. Вспомнила, с какой острой жалостью думала о себе и сыне… При этом Шелби с трудом удавалось воскресить в памяти события, происшедшие до болезни Итана; воспоминания ускользали, точно рыбы из слишком крупной сети. Такое впечатление, что до рождения сына она вообще не жила. Или это была не жизнь.

Итан резко остановился напротив:

— Умираю с голоду.

— Да ты только что поел! — (Итан заморгал, словно извиняясь.) — Ты, конечно, можешь идти домой перекусить. Но смотри, скоро взойдет солнце, — предупредила Шелби.

Итан взглянул на восток, туда, где на небе уже светилась розовая полоса.

— Мама, разреши мне посмотреть на восход, — взмолился он. — Ну пожалуйста! Всего один разок.

— Итан…

— Ну хорошо… — вздохнул он. — Тогда разреши сделать еще три хардфлипа.

— Один.

— Два.

Не дожидаясь ответа — они оба знали, что она непременно уступит, — Итан умчался прочь. Шелби вновь открыла книгу и попыталась читать, но слова мелькали у нее перед глазами, как вагоны грузового состава, безликие и невыразительные. Перевернув страницу, она осознала, что не слышит грохота роликовой доски.

Итан балансировал на скейтборде, поставив его почти вертикально. На изображении супергероя Росомахи, украшающем доску, что-то белело.

— Мама, это что — снег пошел?

Снег в Вермонте шел часто. Но не в августе. Белый вихрь закружился в воздухе, легчайшие хлопья осыпали страницы книги. Но это был не снег. Шелби осторожно подняла белый лепесток, поднесла его к носу. Розы!

Шелби знала, что природа способна на самые невероятные явления. Она слышала о дождях из лягушек и как-то раз сама была свидетельницей ливня из саранчи. Но снегопад из лепестков роз?

Белые лепестки по-прежнему падали с неба, покрывая волосы Шелби и Итана.

— Вот это да… — прошептал мальчик, потрясенный этим сюрпризом природы.



— Пенни. — Кёртис Уорбертон повертел в руках монетку, которую вручил ему Росс.

— И это все?

Росс кивнул. Было три часа ночи, за окнами бушевала гроза, но, несмотря на наличие столь мощного источника энергии, признаки паранормальной активности практически отсутствовали.

— В какой-то момент мне показалось, что я вижу на экране маленький шарик. Увы, как выяснилось, это датчик дыма на задней стене чердака.

— Да, я тоже ни черта не ощущаю, — вздохнул Кёртис. — Лучше бы мы взялись за тот случай в Буффало.

Росс положил использованную пленку в специальный контейнер и сунул его в карман.

— Да, кстати, Ив — ну, жена хозяина — упомянула о своей младшей сестренке. Та умерла, когда Ив было семь.

— Интересно.

Росс и Кёртис спустились в темную гостиную. Мэйлин сидела на диване.