Второй взгляд
Часть 21 из 90 Информация о книге
Третий экскаваторщик, до сих пор не сказавший ни слова, молча перекрестился. Росс кашлянул, и ван Влит бросил на него сердитый взгляд. — Все это ерунда, — попытался он успокоить рабочих. — Уверен, никаких мух нет и никогда было, а в ушах у вас просто-напросто жужжит ветер. А может, это воспаление, вызванное каким-нибудь вирусом. — Да, и этот вирус чертовски заразен, потому что у индейцев, которые стоят там в пикете, тоже жужжит в ушах. И не просто жужжит. Мы все слышим одно и то же. Старик-индеец сказал, что это такое. Слово «чиджис». На индейском языке это означает «младенец». — Этот старик-индеец — большой выдумщик! Он еще и не такого наплетет! — взорвался ван Влит. — У него одно желание: чтобы все мы отсюда убрались. Он хотел, чтобы вы обделались со страху и бросили работу. И он своего добился. Экскаваторщики переглянулись: — Никто из нас не обделался. Но если вы не избавитесь от этого чертова призрака, ищите себе других рабочих! Кивнув на прощание, они вышли из трейлера и зашагали прочь со строительной площадки. — Ну и как вы теперь намерены действовать? — осведомился Росс. Ван Влит схватил телефон. — Найму других рабочих, — процедил он. — У меня нет времени гоняться за привидениями. Росс пожал плечами. — Если я вам понадоблюсь, вы знаете, где меня найти, — сказал он, прежде чем уйти. Род, набиравший какой-то номер, молча кивнул. Взгляд его был устремлен на экран телевизора, на котором вспыхивали искры. Уэйкман забыл свою пленку. А может, оставил намеренно, подумал Род. Кровь залила ей лицо. Едва Мередит вышла из института на улицу, ей плеснули в лицо ярко-красной жидкостью, которая потекла по ее плечам и шее. — Сколько младенцев вы убили сегодня? — завопил пикетчик. Мередит вытерла глаза. Конечно, это не кровь. Судя по сладкому запаху, какой-то лимонад. Пикеты около ее института устраивали не так часто, как около клиники, где делали аборты, но повод был сходным. По роду своей деятельности Мередит была вынуждена решать судьбу человеческих эмбрионов: у одних был шанс на рождение, другие подлежали уничтожению. Время от времени находились люди, считавшие, что она не имеет подобного права. — Подождите, вы еще ко мне придете, когда выяснится, что вы бесплодны, — бормотала Мередит, пробираясь к своей машине сквозь группу протестующих. Оказавшись в машине, она откинулась на спинку сиденья и включила кондиционер на полную мощность. Теперь, в безопасности, можно было додумать мысль, вертевшуюся у нее в голове. Эти люди не знают о ней всей правды. Девять лет назад ей тоже пришлось пройти через подобный пикет. Выражение лиц протестующих было точно таким же, как сегодня, словно сознание своей правоты — это нечто вроде застывшей маски. В день, на который был назначен аборт, Мередит отменила все консультации. Она решила: даже если позволит самочувствие, она вряд ли сможет разговаривать с людьми об их будущих детях после убийства собственного ребенка. В клинике пахло сталью и дезинфицирующим средством. В комнате ожидания сидели девушки, такие юные, что их выпяченные животики выглядели диковато. Уже облачившись в операционную рубашку, Мередит поняла, что не сможет этого сделать… Что, если она ошибалась, считая свою беременность крупной неприятностью? Ей кажется, что сейчас неподходящее время рожать, но, возможно, более подходящий момент никогда не наступит. Конечно, у ее ребенка не будет отца. Но Мередит сама выросла без отца. Родители развелись, когда ей было четыре года, и с тех пор она виделась с отцом всего несколько раз. Так что она — живое доказательство того, что женщина может вырастить ребенка самостоятельно. Разумеется, если она хорошая мать. Мередит не в силах вернуть маму, но у нее появилась возможность доказать, что она многому у нее научилась. Она подарит своей дочери счастливое детство, наполненное любовью. Она оделась, в кассе ей вернули деньги за несостоявшийся аборт. Когда Мередит вышла из клиники, в лицо ей полетел пакет с фальшивой кровью. То была последняя капля, переполнившая чашу терпения. Мередит заорала, что никакого аборта не сделала, и схватила за шиворот ближайшего пикетчика. Потом она разрыдалась, а тот заключил ее в объятия и стал гладить по волосам. Пикетчики угостили ее печеньем и горячим шоколадом из термоса. Тот человек, что бросил в нее пакет, предложил ей свою чистую рубашку. В общем, Мередит стала героиней дня. Теперь, почти десять лет спустя, Мередит с горечью думала о том, что могла бы оправдаться перед этими людьми. Если бы у нее хватило смелости вернуться к ним и спросить, случалось ли им делать выбор, изменивший всю их жизнь. Если бы она могла привести их в свою лабораторию, показать пробирки, в которых здоровые эмбрионы ждут своего часа. Если бы она могла объяснить им, что не всякая завязь жизни способна распуститься. И порой, обрекая подобную завязь на уничтожение, поступаешь гуманно, а не жестоко. Вместо этого Мередит выехала с парковки и направилась в сторону своего дома — туда, где ее дочь лежит на диване, сонная и вялая от психотропных препаратов. В час пик движение было напряженным, и Мередит ловко лавировала между машинами. Хотя на этом участке шоссе полагалось ехать со скоростью тридцать миль в час, Мередит безрассудно выжимала все шестьдесят пять, как будто, примчавшись домой как можно быстрее, она могла помочь Люси. Росс сидел в приемном покое, разглядывая пациентов, входящих в автоматические двери. Всякий раз убеждаясь, что это не Лия, он облегченно вздыхал. Росс провел здесь два дня — достаточно долгий срок, чтобы завести дружбу с персоналом и убедиться, что женщина по имени Лия Бомонт (или Джейн Доу[7], если уж на то пошло) в больницу не поступала. Учитывая все обстоятельства, у него были основания для тревоги. Лия могла поранить себя сама. Ее мог изувечить муж. Россу отчаянно хотелось поговорить с ней. Сказать, что ему не удается вспомнить, какой формы были у Эйми глаза. На первый взгляд, могло показаться странным, что он хочет сообщить об этом именно Лие. Но в течение восьми лет Росс видел лицо Эйми так ясно, словно она была рядом с ним. Ее миндалевидные светло-карие глаза, чуть приподнятые к вискам, взирали на него не отрываясь, он даже различал тень ресниц на ее бархатистых щеках. Лишь с той ночи, когда Лия прижалась губами к его уху, лицо Эйми стало расплываться в его воображении, сливаясь с лицом Лии. Он переодевался по три раза на дню, и все равно его одежда пахла розами. Ему хотелось поцеловать Лию. Хотелось, и точка. Росс понимал: счастливый сценарий здесь невозможен. Лия замужем, и он не намерен разбивать ее брак. Не такой он человек, чтобы ставить ее перед выбором. Но ему необходимо знать, что она цела и невредима. Он должен быть уверен, что она не сидит сейчас в своей ванной с бритвенным лезвием в руках, выбирая на запястье подходящее место. К стойке регистратуры подошла женщина, тащившая за руку мальчишку. — Я ищу одного пациента, — сказала она. — Его имя Росс Уэйкман. Услышав голос Шелби, Росс подскочил как ошпаренный и окликнул сестру по имени. Итан и Шелби обернулись одновременно. — Росс! — закричала она и, просияв от радости, бросилась к нему. Итан, следовавший за матерью по пятам, был в своем дневном прикиде, то есть закутан с головы до пят, чтобы уберечься от солнца. Открытую часть его лица покрывали красные пятна. Шелби оглядела Росса, задержав обеспокоенный взгляд на его запястьях: — Что случилось, Росс? Давно ты здесь? Господи, почему ты мне не позвонил? Тут она заметила ожог, оставленный на его руке окурком. Росс увидел, как Шелби содрогнулась. Наверное, багровый воспаленный волдырь напомнил ей об Итане. — Шел, как видишь, я жив и здоров. — Тогда что ты делаешь в больнице? — Кое-кого ищу. По моим предположениям, этот человек может сюда поступить. — Но у тебя рана на руке! — Пустяки. Случайно обжегся. Слепому было ясно — Шелби ему не верила. — Ты действительно здоров? Или меня обманываешь? — Я — воплощенное здоровье. — Тогда получай! — сказала Шелби и закатила брату оплеуху изо всей силы. Наблюдая, как мотнулась голова Росса, Шелби испытала приступ острого наслаждения. То был единственный приятный момент за последние сорок восемь часов. Все это время Шелби не отходила от телефона, пытаясь найти людей, которые видели ее пропавшего брата или могут сообщить что-нибудь о его местонахождении. Но среди жителей Комтусука у Росса практически не было знакомых. Разумеется, Шелби позвонила в полицию и настояла, чтобы ее соединили с детективом Рочертом. Однако тот сказал, что заявление о пропаже человека можно подавать лишь в том случае, если он отсутствует более двух суток. Совершенно отчаявшись, Шелби решила вытащить из дома Итана в разгар дня. Посадив сына в машину, она принялась объезжать город, расспросила всех официантов в ресторане и даже добилась встречи с Родом ван Влитом. Судя по всему, он был последним, кто разговаривал с ее братом, и это было вчера в десять часов утра. — Черт, Шел, это что, новый способ выражать радость? — расплылся в улыбке Росс. — Ты еще смеешь ухмыляться, сукин ты сын! — завопила Шелби. — Да ты знаешь, что я чуть с ума не сошла! Сбилась с ног, разыскивая своего драгоценного братца, который не счел нужным позвонить мне и сообщить, где его черти носят! — Мы даже заезжали под виадук! — похвалился Итан. — Там валялась мертвая чайка. Это было круто. Шелби все еще не остыла, ей хотелось тряхнуть брата так сильно, чтобы у него пропала всякая охота улыбаться. — Да, мы заезжали под виадук, — кивнула она. — Я думала, вдруг ты решил сигануть с него и теперь внизу лежит твой бездыханный труп. — Я же говорил тебе, что охладел к идее самоубийства, — пожал плечами Росс. — Да? А это что такое? — спросила Шелби, схватив его за руку и указав глазами на ожог. — Знаешь, если бы я действительно решил покончить с собой, то выбрал бы более эффективный способ. Слезы закипели на глазах у Шелби, но это лишь усилило ее гнев. — Рада, что ты в таком прекрасном настроении! — процедила она. — Наверное, я просто идиотка, и ничего больше. Имею глупость думать, что человек, за которого я переживаю, не будет даром трепать мне нервы. И что, пропадая где-то двое суток, он, по крайней мере, возьмет на себя труд сообщить мне, что жив и здоров, а не валяется в сточной канаве. — Шелби смахнула пальцами слезы, бегущие по щекам. — Что ж, счастлива узнать, что ты себя не прикончил. Зато тебе почти удалось загнать меня в могилу! — Представляешь, кто-то выклевал глаз у мертвой чайки, — сообщил Итан, потянув Росса за рукав. — А что, если ты перестанешь за меня переживать? — буркнул Росс. — Тем более я тебя об этом не просил. — К сожалению, это не в моей власти. — Тогда переживай за тех, кто действительно в этом нуждается. — А ты к этой категории не относишься? — Ни в какой степени, Шел, — покачал головой Росс. — В отличие от тебя. Боже мой, ты же превратилась в какое-то ночное животное! Кроме Итана, у тебя нет ни радостей, ни интересов. Нет подруг, с которыми ты могла бы поболтать за чашечкой кофе… По крайней мере, за то время, что я у тебя живу, ни одна подружка к тебе не заглянула. А уж о свиданиях и говорить не приходится. Можно подумать, ты, как папа римский, дала обет безбрачия. Тебе сорок два года, а такое впечатление, что шестьдесят. Мне нет нужды загонять тебя в могилу, ты прекрасно справляешься с этим сама. Меньше всего на свете Шелби хотелось разрыдаться, тем более здесь, в приемном покое, на глазах у Росса и, что особенно паршиво, при Итане. Пытаясь справиться с собой, она сжала кулаки и осведомилась нарочито спокойным голосом: — Ты закончил свое выступление? Росс схватил сестру за руку и не отпускал, пока она не взглянула ему в лицо. — Шелби… Я не собираюсь совершать самоубийство. Поверь мне. — Ты и раньше говорил это, Росс, — прошептала она. — Как выяснилось, ты лгал.