Запад в огне

– Значит, пьем за то, чтобы этих фашистских холуев и дальше крепко бить! Чтобы им на нашей земле пусто было!

– Хороший тост, – кивнул Тимофей и выпил в три глотка крепкий сивушный самогон.

Подобревший, размякший, с раскрасневшимся лицом, старший лейтенант глуповато улыбался и говорил:

– Знаешь что, капитан, я не успокоюсь до тех самых пор, пока всю эту бандеровскую нечисть не вытравлю! Вот скажи мне, как так получилось, что три моих родных брата на фронте воюют, фашистов бьют, а двоюродные с бандеровцами остались? Ведь наши отцы – родные братья! Есть в этом какая-то несправедливость.

– Со стороны получается, что воспитывали вас по-разному.

– А вот я отвечу тебе, что нет! Все мы из одной кастрюли борщ хлебали, последним куском хлеба между собой делились.

Игнатенко малость развезло. Говорил он громко, с надрывом, умолкал на время и снова начинал кипятиться. Жаркий уголек, прятавшийся где-то внутри него, неустанно чадил, причинял ему щемящую боль, которая никак не отпускала его, все более отравляя существование.

Молча выпили еще. Просто разлили горилку по полной кружке и осушили до дна безо всяких тостов, как если бы кого-то помянули. Возможно, что так оно и было.

Сальце и вправду удалось на славу. Сдобренное ядреным чесноком и приправленное щедро перцем, оно буквально раздирало глотку, и его хотелось немедленно затушить добрым глотком горилки.

– Я хочу тебе сказать, капитан, – перешел на шепот Игнатенко, – Гамула, конечно, враг, только таких, как он, в нашей области более двух десятков разгуливает, а нам бы дотянуться до того, кто ими командует.

– О ком это ты?

– О Ковале Якиме.

– Что ты о нем знаешь?

– Я ведь до него почти добрался, среди его людей мой человек был. Да вот две недели он на связь не выходит, очень боюсь, что его уже в живых нет. Эти сволочи, прежде чем убьют, сначала поизмываются над человеком, на куски его порежут… Ладно бы застрел, и дело с концом… Что-то мы все о грустном, капитан, давай просто так выпьем. Сегодня день замечательный выдался! Скоро мы всю эту нечисть с Украины погоним! И знаешь, как здорово заживем… Э-эх!

– Хорошо, – согласился Романцев, – давай просто поговорим. Я сам устал от тяжелых дум. Рассказал бы о своей семье, о жене…

Тимофей Романцев глянул в распахнутое окно. Заметно похолодало, с улицы потянуло вечерней свежестью. Небо удалось ясным и очень звездным: так сыпануло, что от света было больно глазам. Такое ясное небо бывает только на юге и то не каждую ночь.

– Как-нибудь в другой раз. Пойду я, Тимофей.

– Может, тебя проводить?

– Мне тут недалеко.

Не сказав более ни слова, Игнатенко вышел за дверь.

Оставшись один, капитан Романцев выдвинул ящик стола, достал из него два листа бумаги и написал:

«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО»

«Начальнику Третьего отдела

Государственного управления контрразведки

«СМЕРШ» полковнику Утехину Г. В.

Докладываю

В настоящее время отделом контрразведки «СМЕРШ» 71-й дивизии арестована жительница села Хватки Романюк Оксана Григорьевна, 1920 г. р., обвиняемая в убийстве трех сотрудников «СМЕРШ», она же является любовницей разыскиваемого куренного атамана Остапа Панкратовича Гамулы. В настоящее время в связи с ранением находится под усиленной охраной в госпитале № 241. Нами вырабатываются оперативные мероприятия с целью завоевать ее расположение и выявить местонахождение куренного атамана Гамулы О. П.

Операция получила название «Чужой». Ждем вашего разрешения на дальнейшее проведение операции.

Начальник отдела контрразведки «СМЕРШ» 71-й дивизии капитан Романцев Т. П.».

Положив листок бумаги в нагрудный карман, Тимофей вышел из кабинета и направился в отдел радистов. Передав написанное начальнику отдела, молодому младшему лейтенанту – связисту, сказал:

– Нужно срочно отправить в Центр. Я подожду здесь. Мне должны ответить.

Лейтенант прочитал сообщение и понимающе кивнул:

– Хорошо, товарищ капитан.

Он зашифровал сообщение, исчеркав листок бумаги точками и черточками, затем надел наушники и взялся за ключ. Передав сообщение, стал молча ждать, вслушиваясь в эфирные шумы. Еще через несколько минут принялся быстро записывать передаваемое радиосообщение, затем «поколдовал» над шифровкой, записывая слова на отдельный лист, и произнес:

– Расшифровал, товарищ капитан, возьмите.

Тимофей взял исписанный листок и прочитал:

«Начальнику отдела контрразведки «СМЕРШ» 71-й дивизии капитану Романцеву Т.


Разрешаю проведение операции «Чужой». Ввиду особой важности проводимой операции приказываю: докладывать незамедлительно лично мне обо всех деталях.

Начальник Третьего отдела Государственного управления контрразведки «СМЕРШ» полковник Утехин Г. В.».

Прочитав расшифрованное радиосообщение, Романцев положил листок на пепельницу и чиркнул спичкой. Дождавшись, когда от бумаги останется только пепел, он вышел из комнаты.





Глава 7. Кто стрелял?!




Арестантку содержали на первом этаже госпиталя в закутке левого крыла, который бдительно, не допуская посторонних, охраняли контрразведчики. Любопытные могли видеть ее через окно, и, натыкаясь на пронзительный взгляд серых глаз, раненые обескураженно ковыляли обратно. Пленная выглядела очень привлекательно и совсем не походила на врага, с которым приходилось сталкиваться на передовой. А вышиванка, что прикрывала ее худенькие плечи, делала ее почти домашней и очень беззащитной.

Между тем здоровье арестантки шло на поправку. Уже дважды к ней наведывался следователь «СМЕРШ» и терпеливо расспрашивал о Гамуле, о его соратниках, но девушка, плотно сжав губы, молчала. Пообещав поговорить с ней пообстоятельнее, когда она, наконец, поправится окончательно, он уходил, сложив в папку разложенные на столе бумаги.

Заканчивался третий день заточения. Капитан Романцев не переставал надеяться, что Гамула объявится в поселке в ближайшие часы, чтобы высвободить из заточения свою любаву. Именно поэтому в ближайших домах к госпиталю были расквартированы штурмовики, а в левом крыле гостиницы под видом раненых разместилась боевая группа, готовая автоматным огнем поддержать караульных.

Игнатенко ворчал, говорил, что из этой затеи ничего не выйдет, утверждал, что о всех маневрах контрразведчиков уже давно известно в штабе Гамулы. И вообще следовало бы придумать нечто позатейливее. Но Тимофей настаивал на своем и ослабевать караул не собирался, наоборот, подсадил в соседнюю комнату еще двух бойцов.

К концу четвертых суток пришло понимание того, что Гамула не появится. Не так уж он глуп, чтобы залезать в расставленный капкан.

После своей смены в самую полночь к капитану зашел сержант Сорочан, шумно выдохнув, присел на стул.

– Докладывай! – потребовал Романцев.

– Как вы и предполагали, госпиталь все время находится под наблюдением бандеровцев. Его люди есть и среди персонала, одна из медсестер передала Оксане записку.

– Задерживать ее не стали?

– Взяли на заметку.

– Все правильно, я сам с ней поговорю.

– У окон госпиталя крутился пацан лет двенадцати. Думаю, что тоже не случайно. Но ведь не будешь же отгонять!

– Не будешь… Верно поступил.

– Мужичок один странный приходил в госпиталь, как бы ненароком выспрашивал, кого это мы охраняем. Думаю, что тоже не случайно. У меня такое чувство, что люди Гамулы наблюдают за нами постоянно.

– А что доктор говорит о ее состоянии?

– Сказал, что состояние стабильное, понемногу выздоравливает и через неделю ее можно будет перевозить.

– Думаю, что на госпиталь бандеровцы не осмелятся напасть: гарнизон под боком, посты выставлены, контрольно-пропускные пункты повсюду, – задумчиво проговорил Романцев, – но вот когда мы ее повезем, тогда они могут попытаться отбить девицу у конвоя. Ладно, иди, придумаем что-нибудь. Глаз с нее не спускать, докладывать мне обо всем, что происходит в госпитале!

– Есть!

Сержант ушел. Оставшись в одиночестве, Тимофей разгладил чистый листок бумаги и принялся писать письмо жене.

«Милая моя Зоя!

Нахожусь здесь без малого неделю, а уже соскучился по тебе невероятно! А тут еще и работой скучной завалили, одна сплошная канцелярия! Приходится заполнять какие-то бумаги, писать какие-то отчеты. Исписываю каждый день по кипе бумаг, у меня даже пальцы стали побаливать от такой службы. Хотелось бы перебраться куда-нибудь поближе к переднему краю, но начальство посчитало, что правильнее будет оставить меня в глубоком тылу. По собственному опыту знаю, что с начальством особенно не поспоришь. Попробовал как-то возразить, но мне ответили, что кому-то ведь тоже нужно делать эту рутину. А тут еще выяснилось, что почерк у меня очень разборчивый, и подкидывают работу со штаба. Теперь я больше напоминаю штабного писаря. Так что, можно сказать, пострадал из-за своей аккуратности. И нужно было ехать за тысячи километров от Москвы, чтобы заниматься таким неблагодарным делом!

Единственное, что меня здесь радует, так это роскошная природа и жаркое солнце. А еще здесь невероятно красивые вечера, и ночью все небо в звездах! Бывает, подойду к окну и любуюсь на эти мерцающие огни.

Мне повезло, застал полнолуние, так луна такая огромная и желтая, что напоминает репу с огорода моего деда…»

Вдруг снаружи послышался какой-то неясный шорох. Подняв голову, капитан глянул в окно. И в проеме между занавесками увидел отчетливый силуэт человека. Лицо разглядеть не удалось, но, даже спрятанное в глубокой тени, оно излучало враждебность. Тимофей понял, что в следующую секунду прозвучит выстрел. Мышцы мгновенно напряглись, и он бросил тренированное тело в угол комнаты, периферическим зрением успев заметить ствол вскинутого автомата. И в тот же момент прозвучала короткая очередь. Ударившись в стол, она сбила на пол настольную лампу, разбросала побитое стекло далеко по углам, колючие осколки зло впились в кожу.

Перекатившись к стене, Тимофей извлек из кобуры пистолет и дважды выстрелил в окно. По звуку понял, что первая пуля прошла прицельно, точно в проем рядом с тем местом, где стоял неизвестный, а вот вторая глухо ударилась в стену, рассыпав по полу куски штукатурки. Стараясь не напороться на пулю, он подскочил к окну и выстрелил еще дважды в колыхнувшиеся кусты.

Еще через несколько секунд услышал, как со стороны проселочной дороги испуганно всхрапнул конь и, будоража летнюю ночь, ритмично зацокали копыта, удаляясь.

С улицы раздался рассерженный голос:

– Кто стрелял?!

Дверь с сильным стуком распахнулась, и в комнату влетел встревоженный старший лейтенант Григоренко.

– Вы не ранены, товарищ капитан?! С вами все в порядке?