Запах смерти

— Вот и не надо. — Он вяло махнул рукой. — Ладно, валяй. Облегчи душу.

— А что толку? Мне ведь нечего добавить, кроме того, что ты и так знаешь.

В нашу бытность студентами Джейсон отличался отменным аппетитом. А теперь он достиг наконец того возраста, когда излишества начали сказываться. Стройностью Джейсон не отличался никогда, сейчас же набрал вес, и тело его приобрело рыхлость, дополнявшуюся нездоровым цветом кожи. Однако мы только недавно начали общаться после перерыва в несколько лет, и мне не хватало духу поднимать эту тему, как я сделал бы раньше. Я даже обрадовался, что Джейсон завел разговор первым.

— На работе напряг. — Он передернул плечами и посмотрел в окно. — Урезание бюджета, дежурства… Действует на нервы. Порой я думаю, что ты поступил правильно, уйдя из профессии.

Я выразительно обвел взглядом его красиво обставленную кухню:

— Ну ты тоже не бедствовал!

— Ты знаешь, о чем я. И потом, талия у меня, возможно, шире нормы, но я ведь не подсел на кокаин или что-либо еще.

— Уверен, твои пациенты благодарны тебе за это.

— Мои, по крайней мере, пока живы.

Похоже, юмор к Джейсону вернулся. Поглаживая живот, он направился к холодильнику.

— Как насчет сандвича с беконом?

Мы с Рэйчел уехали после ленча. Джейсон приготовил воскресное блюдо — шкворчащее говяжье ребро, с которым он справился просто замечательно, а Аня испекла на десерт меренги. Она настояла, чтобы мы захватили несколько штук с собой — вместе с парой толстых ломтей жареного мяса.

— Зато вам не придется заезжать в магазин, — заметила она, когда я попробовал отказаться. — Я же тебя хорошо знаю, Дэвид. Стоит Рэйчел уехать, как ты перестанешь готовить или вообще будешь обходиться тем, что найдешь в холодильнике. А на омлетах долго не проживешь, поверь мне.

— Я не живу на омлетах, — возразил я, хотя и сам не слишком-то верил в это.

Аня отозвалась на это со спокойной улыбкой:

— Ну тогда ты не будешь возражать насчет кое-какого провианта?

Всю обратную дорогу в Лондон мы с Рэйчел почти не разговаривали. Вечер был замечательный, поля Котсуолда пестрели изумрудными и золотыми красками, деревья с приближением осени тоже начинали желтеть. Однако призрак ее завтрашнего отлета будто незримо присутствовал в машине, отравляя нам удовольствие.

— Это лишь на три месяца, — промолвила Рэйчел, словно продолжая беседу. — И Греция не так далеко.

— Я знаю.

Греция не так уж и близко, но я понимал, что́ она имеет в виду. Прошедшим летом Рэйчел сознательно отказалась от шанса продолжить карьеру океанолога в Австралии. Предпочла остаться со мной, поэтому мне не следовало возражать против временной работы в Эгейском море.

— И лететь туда всего четыре часа. Ты всегда можешь приехать ко мне на выходные.

— Все в порядке, Рэйчел, правда. — Мы уже давно решили, что этой работой она должна заниматься без помех. — Твоя работа, тебе нужно лететь. Будем видеться каждые несколько недель.

— Понимаю. Просто не хочу расставаться.

Я тоже не хотел. Подозреваю, Джейсон и Аня — скорее именно Аня — пригласили нас к себе именно поэтому: хотя бы немного отвлечь нас от мыслей о расставании. Впрочем, избежать их сейчас мы уже не могли.

Рэйчел перелистала не слишком обильное музыкальное меню музыкального центра.

— Как насчет этого? Джимми Смит, «Кошка»?

— Лучше что-нибудь еще.

Рэйчел бросила попытки найти что-либо в моем музыкальном собрании и просто включила радио. В общем, оставшуюся часть поездки мы проделали под шепчущий звуковым фоном рассказ о разведении альпак. Поля сменились пригородной застройкой, а та, в свою очередь, — кирпичом и бетоном городских зданий. Я успешно подавил машинально попытку свернуть к своей старой квартире в Восточном Лондоне. Бо́льшую часть минувшего лета я провел не там, но до сих пор испытывал странные ощущения, направляясь в другое место.

Улица, на которую я приехал, была тихой, зеленой. Миновав георгианские особняки, белевшие сквозь деревья, я направил автомобиль к раздражающе-современному многоквартирному дому, возвышавшемуся за ними. Построенный в семидесятых годах, десятиэтажный Бэллэрд-Корт, казалось, весь состоял из бетонных углов, и в его тонированных окнах словно в дымке отражалось вечернее небо. Я слышал, что дом считается одним из классических примеров бруталистской архитектуры, и я в это верю. Нечто брутальное в нем определенно есть.

Я притормозил у ворот и вставил карточку в слот. Пока ворота медленно открывались, я глядел на зазубрины балконов и не сразу заметил, что Рэйчел смотрит на меня.

— Что?

— Ничего, — отозвалась она, но губы ее кривились в легкой улыбке.

Заехав в ворота, я опять притормозил, давая открыться автоматическим воротам подземной парковки, и только одолев все эти рубежи, попал на отведенное мне стояночное место.

Мне уже пришлось раз получить сердитое письмо от управляющей конторы, когда я по ошибке поставил машину на чужое пространство. Меня предупреждали, что подобных нарушений здесь не потерпят. Бэллэрд-Корт отличался строгими правилами.

На лифте мы поднялись на пятый этаж. Вообще-то у главного входа находился ресепшен с дежурным консьержем, но, поскольку на парковку попадали по пропускам только жильцы, лифты миновали этот барьер, доставляя пассажиров прямо к квартирам. Двери раздвинулись, выпуская нас в просторный холл, по периметру которого темнели расположенные на изрядном расстоянии друг от друга дубовые двери с номерами квартир. Все это напоминало гостиницу, а постоянно витавший в холле мятный аромат усугублял ощущение.

Наши шаги по мраморному полу отдавались от стен гулким эхом. Отворив тяжелую дверь, я пропустил Рэйчел вперед. Дверь закрылась за нами с мягким, солидным щелчком. Выстеленный ковром коридор вел в просторную кухню, а уже из нее, пройдя под аркой, можно было попасть в столовую-гостиную. Ее пол покрывал тот же ковер, что и коридор, хорошо гармонировавший по цвету с терракотовой плиткой в кухне. На стенах висели абстрактные полотна, а в обтянутом кожей диване можно было буквально утонуть. По всем меркам, эта квартира была прекрасна, на порядок круче той, в какой я жил прежде.

Я ненавидел ее.

Конечно же, все это устроил Джейсон. Один из его больничных коллег уезжал на полгода в Канаду и не хотел оставлять дом без присмотра. К тому же он не желал сдавать квартиру через агентство — и, поскольку я (весьма неохотно) искал, куда бы съехать со старой квартиры, Джейсон предложил нам оказать друг другу услугу. Аренда стоила на удивление недорого — хотя Джейсон категорически все отрицал, подозреваю, он вносил в нее определенную лепту.


Даже так я испытывал сильные сомнения до тех пор, пока на чашу весов не легло появление в моей жизни Рэйчел. Оставаться в моей старой квартире опасно, настаивала она. Однажды на меня там уже напали и едва не убили. Неужели я и дальше буду из-за своей дурацкой гордости и упрямства игнорировать советы полиции?

Я не знал, что возразить ей.

Несколько лет назад Грэйс Стрейчан напала на меня с ножом и оставила истекать кровью на пороге моего собственного дома. Буйная психопатка, которой в голову втемяшилось, будто я повинен в смерти ее брата, она исчезла после нападения, и с тех пор никто ее не видел и о ней не слышал. Потребовалось много времени, чтобы зарубцевались шрамы, особенно те, что на психике, но постепенно я убедил себя в том, что опасность миновала. Хотя, конечно, трудно было поверить и в то, что человек с нестабильной психикой мог оставаться непойманным так долго — если, конечно, ей кто-нибудь не помогал. В общем, я решил, что Грэйс Стрейчан мертва или, по крайней мере, уехала за границу. Куда-нибудь, где она не представляет угрозы.

В начале года, когда я работал на расследовании убийства в Эссексе, полиция, прибывшая ко мне домой по вызову о попытке взлома, обнаружила на двери отпечаток ее пальца. При этом неизвестно, как долго отпечаток там оставался. Вероятно, его просто не заметили после нападения на меня. Однако не исключалось, что Грэйс вернулась, чтобы завершить начатое.

Даже тогда я не желал переезжать. Нет, я не так сильно привязался к этой квартире: из всех связанных с ней событий в памяти сохранилось только покушение Грэйс и не слишком удачная любовная связь. Просто хотелось если и переезжать, то на своих условиях.

Этот же переезд напоминал бегство.

Убедили меня в конце концов не рекомендации полиции и даже не инстинкт самосохранения. Лишь то, что в данной квартире начала довольно часто оставаться на ночь Рэйчел.

Теперь я рисковал не только своей жизнью.

Поэтому я переехал в Бэллэрд-Корт, на адрес, по какому не был прописан, в дом, системы безопасности которого, автоматические ворота и подземная парковка получили одобрение Рэйчел и полиции. Если бы Грэйс Стрейчан вернулась, каким-то образом узнав, что я жив, ей пришлось бы изрядно постараться, чтобы отыскать меня, не говоря уже о том, чтобы подобраться ко мне поближе.

Впрочем, если не считать злосчастного отпечатка пальца, никаких признаков ее существования не было. Полиция продолжала следить за моей пустой квартирой — пустой потому, что у меня не было ни малейшего желания продать ее или сдать в аренду, пока существовал хоть малейший шанс того, что она вновь станет целью нападения. Впрочем, по прошествии нескольких недель численность патрулировавших там полицейских снизилась до минимума. К этому времени я решил, что тревога была ложной, и начал уже строить планы возвращения туда сразу, как мое проживание в безопасном, но бездушном Бэллэрд-Корте завершится. Однако Рэйчел я об этом пока не говорил, полагая, что успеется. Не хотелось испортить нашу последнюю ночь.

Это сделали и без моего участия.

Телефон зазвонил, когда мы готовили обед, притворяясь, будто ей не улетать завтра утром. Вечернее солнце светило в окна, отбрасывая длинные тени и напоминая нам о том, что лето прошло. Я покосился на Рэйчел. Я не ждал никаких звонков и не знал никого, кто мог бы звонить вечером в воскресенье. Рэйчел приподняла брови, но не говорила ничего, пока я не взял свой мобильник. На дисплее высветилось имя: «Шэрон Уорд».

Я снова повернулся к Рэйчел:

— Это по работе. Мне не нужно отвечать.

К уголкам ее глаз сбежались тонкие морщинки, но выражения самих глаз, когда она отворачивалась, я прочитать не сумел.

— Думаю, нужно, — сказала Рэйчел.





Глава 2




Большинство людей считают мою профессию странной. Даже жутковатой. Я провожу с мертвыми не меньше времени, чем с живыми: изучаю последствия процессов разложения и гниения, чтобы идентифицировать останки и понять, что привело их к подобному состоянию.

Вызвать меня на такую работу могут в любое время суток, поэтому, едва увидев на дисплее фамилию Уорд, я сразу понял, что это означает. В нашу первую встречу, когда часть тела подбросили в буквальном смысле этого слова к моему порогу, Уорд занимала должность детектива-инспектора. Но с тех пор ее повысили до старшего детектива-инспектора, и возглавляла она теперь один из столичных отделов расследования убийств.

И если Уорд позвонила вечером в воскресенье, то уж никак не для того, чтобы просто поболтать.

Кстати, вот отличная иллюстрация моей самонадеянности: у меня не мелькнуло ни малейшей мысли насчет того, что это как-то связано с моей безопасностью. А ведь несколько месяцев назад именно Уорд сообщила мне, что отпечаток пальца на моей двери принадлежит Грэйс Стрейчан. С тех пор мы встречались с ней несколько раз — она информировала меня о ходе поисков местонахождения женщины, которая пыталась меня убить. Они, правда, ничего не дали. В общем, я даже не сомневался в том, что Уорд не может звонить мне иначе как по работе.

Так оно и было. На чердаке заброшенной больницы в Блейкенхите на севере Лондона обнаружили труп. Старой больницей не пользовались уже много лет, если не считать бомжей и наркоманов. Неопознанные останки пролежали там, похоже, долгое время, и их состояние требовало оценки эксперта-антрополога. Раз уж так произошло, не мог бы я подъехать и посмотреть?

Я ответил, что мог бы.

Это вовсе не означало, что я не хотел провести этот последний на три месяца вперед вечер с Рэйчел. Но она и сама сказала бы, что лучше уж мне заняться работой, чем если бы мы оба целый вечер бродили по квартире в тоске и печали. Езжай, кивнула Рэйчел, не заставляй людей ждать.

Когда я добрался до больницы Сент-Джуд[1], сумерки уже сгустились. Я практически не знаю Блейкенхита, но улицы его ничем не отличались от других — та же невообразимая смесь культур. Магазинчики и лавки готовой еды навынос с карибскими, азиатскими и европейскими вывесками перемежались с заколоченными витринами. По мере моего продвижения процент последних все возрастал, и под конец фонари освещали совершенно уже пустынные улицы. Вскоре дома сменились длинной, тянувшейся вдоль дороги оградой. Поверх высокой кирпичной стенки виднелись кованые чугунные решетки, сквозь которые, словно пытаясь сбежать из плена, торчали ветки. Я решил, что это парк, но тут неожиданно подъехал ко входу. Два массивных каменных пилона поддерживали ржавую арку из той же чугунной ковки, на которой большими буквами значилось: «Королевская больница Сент-Джуд». Пониже на стене висел выцветший транспарант: «Спасем Сент-Джуд!»

У одного из пилонов дежурила молоденькая девушка-констебль. Я назвал себя и подождал, пока она свяжется по рации с начальством.

— Прямо по дороге, — сказала она мне.

Когда я проезжал под аркой, мои фары высветили схему больничной территории, такую облезлую, что разобрать на ней что-либо было практически невозможно.

Мое первое впечатление насчет парка было не так далеко от истины. По крайней мере, ограждавшая территорию стена почти целиком скрывалась за старыми деревьями. Наверное, раньше тут было много зелени, в которой утопали больничные корпуса. Теперь это превратилось в пустырь. Находившиеся здесь прежде здания снесли, оставив груды кирпича и бетонных обломков.

Казалось, я еду по разбомбленному городу, освещавшемуся только двумя пучками света фар. Высокая ограда и деревья не пропускали уличного света, из-за чего больничная территория выглядела еще более заброшенной. Обогнув очередную темную груду строительных обломков, я увидел несколько полицейских автомобилей и микроавтобусов, припаркованных у входа в единственный оставшийся больничный корпус. Здание в викторианском стиле имело три этажа и высокое крыльцо перед совсем уже античным портиком. Все до одного окна на потемневших от времени каменных стенах были заколочены, но даже так здание сохраняло какую-то величавость. Фасад украшался замысловатым карнизом, портик опирался на колонны с канелюрами. И все это венчалось башенкой с часами, торчавшей в ночное небо указующим перстом.

Я снова назвал себя, и меня проводили в полицейский фургон, чтобы переодеться в защитный комбинезон с марлевой медицинской маской. На крыльце меня встретил Уэлан, представившийся инспектором, заместителем Уорд. Огромная, исписанная граффити двустворчатая дверь пропустила нас в холодный, сырой вестибюль. В воздухе витал запах сырости, плесени и мочи. Полицейские прожектора на треногах высвечивали осыпавшуюся, всю в потеках штукатурку и усеянный рухлядью пол. В стороне виднелась стеклянная будка с табличкой: «Амбулаторный отдел».

Однако разбросанные повсюду банки и бутылки из-под пива, темные пятна кострищ свидетельствовали о том, что какая-то жизнь в больнице еще теплилась. Гулко ступая по каменным ступеням, мы с Уэланом начали подниматься по лестнице, обвивавшей лифтовую шахту. Самим лифтом явно давно не пользовались.

На лестничных площадках стояли те же прожектора на треногах, высвечивавшие покрытые толстым слоем пыли таблички давно забытых отделений: рентгеновский кабинет, эндоскопия, ЭКГ…

— Типичная больница, — заметил Уэлан, когда мы, запыхавшись, добрались до верхней площадки. Несмотря на то что этажей было всего три, высота каждого превратила подъем в нелегкое испытание. — Если вы и не болели, когда попадете сюда, одна эта лестница наверняка вас угробит.