Запах смерти

Спускаясь по деревянной лестнице, я остановился у высохших пятен, о которых говорила женщина-детектив. Едва заметные, похожие скорее на потеки воды, чем на кровь. Их было несколько; некоторые размерами не превышали капли, и цепочка их тянулась вверх, на чердак. Они могли оказаться чем-то совершенно безобидным, твердил я себе, какая-то жидкость, пролитая строителем или вообще случайным человеком. Легко вообразить бог знает что, особенно в таких эмоциональных ситуациях, как данная.

Но, следуя за Уэланом по пустому больничному коридору, я никак не мог отделаться от образа молодой женщины, убегавшей от какого-то преследователя — или преследователей. Она искала спасения на чердаке, а оказалась там взаперти. Я снова подумал о царапинах на дверном косяке — глубоких от страха и отчаяния. Изможденная, с преждевременно отошедшими водами женщина боролась за свою жизнь и жизнь ребенка единственным доступным ей способом.

А когда это не удалось, легла на грязный утеплитель и умерла.





Глава 6




В конце концов эвакуация останков женщины прошла без происшествий. К моменту, когда я поднялся на чердак через знакомый уже люк и по проверенным панелям настила подошел к завернутым в брезент останкам, пыль улеглась — и в фигуральном, и в прямом смысле. На чердаке все оставалось так, как в прошлый раз, только дыру, в которую провалился Конрад, огородили пластиковыми барьерами и бело-синей полицейской лентой.

Мне сообщили, что жизни патологоанатома ничего не угрожает, хотя у него сотрясение мозга, сломано бедро, несколько ребер и плечо. Это означало, что в ближайшее время он своими обязанностями заниматься не будет. Поговаривали также о приостановке работ до появления нового эксперта ему на замену, однако Уорд не собиралась ждать. Тем более что специалисты по строительным конструкциям заверили, что непосредственного риска дальнейшего обрушения чердака нет (правда, проверять это на собственной шкуре никому не хотелось).

Первоочередной задачей стала теперь эвакуация трупа с чердака — так быстро, как только возможно. Остальное могло подождать до тех пор, пока труп не окажется в морге. Обычно эвакуация тела жертвы с места преступления не доставляет больших проблем. Даже хрупкие мумифицированные останки не особенно осложнили бы задачу, однако спуск тела через узкий люк потребовал бы, разумеется, осторожности. Проблема заключалась в том, что жертва не только мумифицировалась, но и была беременна. И без амортизирующей жидкости, защищающей плод, любая попытка пошевелить тело матери привела бы к смещению крохотных косточек — они просто перемешались бы, как семена в высохшей коробочке. Мы не могли позволить себе потревожить их сильнее, чем уже это сделали. Прежде чем приступить к эвакуации с чердака останков матери, мне предстояло спустить оттуда ее ребенка.

О подобной задаче я раньше не думал. Было в этом что-то неправильное, граничащее со святотатством — разделять их таким вот образом. Я ждал, пока детектив осторожно закреплял на похожих на птичьи лапки руках женщины с изувеченными пальцами и сломанными ногтями пластиковые пакеты. А потом, пока другой детектив фиксировал происходящее на видео, постарался отбросить все мысли о святотатстве и принялся за работу.

Ничего такого мне раньше совершать не доводилось. Фактически я имел дело с двумя разными типами останков, поскольку по своему состоянию они заметно отличались друг от друга. Если тело матери было подвержено воздействию воздуха, мух и грызунов, то ребенок в ее утробе оказался защищен значительно больше. Тело матери разрушалось извне, ее внутренние органы по мере высыхания уменьшались в размерах. В обычных условиях ребенок прошел бы те же стадии преобразования, когда бы процесс мумификации не затронул и его.

Вот в этом не было ничего обычного. Брюшная полость матери зияла открытым отверстием, выставляя напоказ крошечные косточки младенца. Будь это следствием прижизненного ранения, на юбке и футболке остались бы хорошо заметные следы крови. Поскольку их не наблюдалось, причину следовало искать в чем-то ином. Собственно, и вариантов-то этого имелось немного… точнее, всего один: крысы. Они обитают на чердаках, и тело женщины наверняка подвергалось их нашествиям, прежде чем мумифицировалось. Однако, в отличие от широко распространенного мнения, основными падальщиками, пожирателями человеческих останков являются вовсе не крысы. Лисы, собаки и даже домашние кошки гораздо более прожорливы, и при таких размерах их трудно в этом винить. Стоило бы любому из этих животных попасть на чердак, и последствия были бы аналогичными. Процесс пожирания тела начался бы с мягких тканей лица и шеи, а закончился бы разгрызанием костей. Кстати, по тому, как далеко зашел этот процесс, также можно с относительной точностью определять время, миновавшее с момента смерти.

Впрочем, судя по тому, что я видел, здесь такого не происходило. Отметины зубов ограничивались более или менее открытыми частями тела. Помимо травм от бесплодных попыток выбраться с чердака, подушечки пальцев носили следы маленьких крысиных зубов, что исключало возможность идентификации трупа по отпечаткам.

Подобные же следы были на ушах, носу и веках женщины, из-за чего лицо превратилось в зловещую маску. Все это позволяло предположить, что этим не занимался никто крупнее крыс. Хотя края вскрытой брюшины также были обглоданы, а крошечные кости эмбриона удостоились еще большего внимания, похоже, все это закончилось довольно давно. Пустые оболочки яиц внутри брюшной полости подсказали мне, что личинки Calliphoridae тоже приняли участие в пиршестве, и я склонялся к мысли, что основной ущерб останкам нанесли не крысы, а именно они.

Мухи откладывают яйца в брюшную полость только при наличии открытой раны. Для этого ране не обязательно быть большой: даже пореза или царапины достаточно, чтобы послужить насекомым приглашением к трапезе. Однако никаких следов того, что перед смертью жертва получала какие-либо травмы, я не видел: ни бинтов, ни пластыря, ни на теле, ни в складках брезента, в котором переносили тело. Да и на том месте, где тело лежало первоначально, тоже не обнаружили ничего подобного.

Что ж, эта загадка могла подождать до прибытия в морг.

Переставив одну из треног с прожектором ближе, я сосредоточился на горстке трогательно крошечных косточек. Пока я занимался ими, громкий стук снизу известил всех, что ложную перегородку наконец начали демонтировать. Я не позволил себе отвлечься на это.

Работа с хрупким скелетом неродившегося ребенка требовала предельной осторожности. Он сохранился не полностью, поскольку отдельные кости растащили крысы, или кто его здесь нашел. Оставшиеся кости отцепились друг от друга и перемешались — скорее всего, пока мумифицированное тело матери переносили на это место. Впрочем, крысы тоже приложили к этому старания. Я вынимал кости по одной и укладывал в маленькие пластиковые мешки, стараясь не путать правые и левые. Миниатюрный размер скелета означал, что процесс этот будет долгим, и все это время меня поджаривал стоявший рядом прожектор.

Поглощенный извлечением крошечного позвоночника с помощью пары пинцетов, я не стал оборачиваться на шум тяжелых шагов по настилу.

— Вы еще долго? — раздался голос Уэлана.

— Ровно столько, сколько потребуется.

Ответ прозвучал резче, чем хотелось бы. Я пытался отвлечься от мрачного характера своего занятия; судя по всему, у меня это плохо получилось. Я уложил позвоночник в мешок и выпрямился.

— Примерно половина еще осталась, — сообщил я. — Быстрее не сумею: кости можно повредить.

— Да, я понимаю.

— Как там у них, продвигается?

— Помаленьку. Мы решили не использовать электрических инструментов. Только молотки и долота. Не так скоро, зато и пыли меньше. Надеюсь, к полудню пробьемся и запустим туда детективов.

— А где Уорд? — Я не видел ее с того момента, как она ушла с утреннего совещания.

— У руководства в Управлении, но должна подъехать позднее. Она хотела поговорить с вами.

Я кивнул. Как только Уэлан ушел, я снова склонился над останками, выуживая ребро размером с рыбью косточку.

Я даже не удивился тому, зачем понадобился Уорд.

Грачи, угнездившиеся наверху разрушенной стены, походили на монахов в капюшонах. Они вполне могли сойти за каменных, когда бы время от времени один из них не склонял голову набок или не копался клювом в перьях. А потом все снова замирало, и птицы молча ждали.

Едва видная сквозь густой плющ, лишенная крыши церковь стояла на поляне, окруженной деревьями в осенней листве. Точнее, из стен осталась только одна, и сквозь арочное окошко в центре ее сияло безмятежно-голубое небо. Другие стены уже несколько веков назад превратились в груды поросшего мхом камня. Посередине бывшего нефа лежал поваленный ударом молнии дуб. Не такой древний, конечно, как сама церковь, но все равно очень старый. Корявый ствол его потемнел и обуглился в месте, куда попала молния. Смертельно раненное дерево продолжало цепляться за жизнь, и на ветвях его росло еще несколько листиков.

Даже не верилось, что я отошел от больницы всего на расстояние броска камня, а за стенами парка царит обычная лондонская суматоха. По стволу дерева скользнула белка, задержалась, чтобы недовольно фыркнуть на меня, и шмыгнула дальше в крону. Я смотрел ей вслед, потом закрыл глаза и запрокинул голову, подставляя лицо солнцу.

Закончив дела на чердаке, я испытывал острую необходимость проветриться. После того как кости ребенка были извлечены и унесены вниз, эвакуация останков женщины представлялась сущей безделицей. И я с облегчением вздохнул, когда все завершилось. Залитый светом прожекторов чердак казался тесным и лишенным воздуха, и я пропотел насквозь задолго до того, как закончил работу. И не могу сказать, чтобы меня раздражал физический дискомфорт: к такому я привык давно. Да и мрачный характер того, чем я занимался, тоже вряд ли был тому причиной. Скорее проблема заключалась в самой больнице. Здание зловеще действовало на нервы — и чем дольше ты в нем находился, тем сильнее становилось это ощущение. Я надеялся, что это пройдет, когда спущусь с чердака. Но и в длинных, полных гулкого эха коридорах лучше не стало. Им, казалось, не будет конца, здесь царил запах плесени и мочи, а цепочка прожекторов, освещавших дорогу, лишь сгущала темноту вокруг. Свет из коридора, падая сквозь открытые двери в палаты, выхватывал из темноты клочки интерьера: перевернутые стулья, сломанные каталки… Если здесь когда-то исцеляли людей, следов этого на ободранных стенах практически не сохранилось. Привести сюда людей могло теперь только отчаяние.

В общем, выйдя на улицу, я испытал облегчение. Даже выхлопы дизельных генераторов казались мне слаще воздуха внутри здания. Однако я понимал, что передышка эта временная: процедура официального вскрытия женщины и ее неродившегося ребенка могла произойти самое раннее завтрашним утром, а до той поры оставались еще жертвы в замурованной комнате. И мне предстояло дождаться, пока перегородку снесут, а потом вернуться в больницу.

Стянув с себя комбинезон, я взял сандвич и бутылку воды и обошел здание, чтобы посмотреть, что там. «Там» не было ничего, кроме разрушения. На растрескавшемся асфальте еще виднелась выцветшая разметка стояночных мест, но все служебные постройки превратились в груды строительного мусора. Из одной такой груды кирпичных и бетонных обломков, уже успевших порасти травой, торчала пыльная вывеска: «Выдача тел в морге с задней стороны здания».


В полусотне ярдов за обломками темнела полоса деревьев. Припомнив то, что говорила Уорд про лес за больничной территорией, я направился в ту сторону. На полпути меня остановил и едва не завернул назад полицейский с собакой, патрулировавший территорию, однако после короткого объяснения все же пропустил меня дальше.

Лес был небольшим, скорее его можно назвать рощей — да в этой части города я и не мог ожидать настоящей чащи. Ржавая чугунная ограда с торчавшими вверх под самыми причудливыми углами штырями обозначала границу больничной территории. Кое-где она целиком скрылась под вьющейся зеленью, и я даже засомневался, сумею ли найти проход в лес. Но нет, одна из секций ограды с заостренными наподобие копий штырями вывалилась, оставив брешь в ярд шириной. Узенькая полоска примятой травы подсказала мне, что не я первый открыл это место. Раздвигая готовые оцарапать кожу ветви, я пробрался в рощу.

Я будто попал в другой мир. Это ничем не напоминало упорядоченные городские посадки; деревья — дубы с толстенными корявыми стволами и березы — здесь росли древние. Стоило мне сделать несколько шагов, и лес вокруг меня сомкнулся, а больницы, да и всего остального Лондона словно и не существовало вовсе.

Я не собирался забираться в лес глубоко, однако, увидев впереди подобие просвета, направился туда. Уорд говорила что-то про развалины норманнской церкви, но я совершенно забыл об этом, пока не вышел на поляну и не увидел остатки каменной стены. Вероятно, раньше, когда вокруг были поля, церковь служила заметным ориентиром. Теперь же от нее осталась одна стена, по камням которой карабкался плющ, будто пытаясь утащить ее в землю.

Перешагнув поросший мхом камень, я осторожно пробрался в то, что некогда было церковным нефом. Своды его давно обрушились, открыв его дождям; почти все внутреннее пространство занимал упавший дуб. Я присел на поросший травой кусок каменной кладки и откусил от безвкусного сандвича. Напрягая слух, я слышал далекий шум городского движения, но сюда он долетал негромким шелестом, который мог бы сойти и за морской прибой. Ветерок зашелестел листвой, заглушив и это. Закрыв глаза и подставив лицо солнцу, я наконец почувствовал, что зловещая хватка Сент-Джуд потихоньку отпускает меня.

Наверное, я задремал. Проснулся я резко, ощутив, что нахожусь тут не один.

На краю поляны стояла женщина. Я не слышал ее приближения. Крупного телосложения, она выглядела лет на шестьдесят. Коричневое пальто было слишком теплым для такой погоды, а полукеды на шнуровке совершенно не подходили к плотным колготкам. В одной руке женщина держала пустой пакет для мусора. Седые волосы имели рыжеватый оттенок, который придавал им вид ржавой проволочной терки. Лицо отличалось мощными челюстями и нездоровой бледностью. Дышала женщина тяжело, с присвистом, я слышал это даже на таком расстоянии.

— Вы кто? — спросила она.

Я поднялся.

— Простите, не хотел вас пугать.

— А я не говорила, что напугана. — В маленьких глазках, изучавших меня поверх пухлых щек, мелькнуло подозрение. Женщина указала в сторону скрытой за деревьями больницы. — Вы из той компании?

— Какой компании?

— Из полиции. Что понаехала из-за убийств, я по радио слышала. — Она осмотрела меня с ног до головы. — Что-то вы не слишком похожи на полицейского.

— Я не полицейский.

— Тогда что вы здесь делаете?

— Я уже ухожу. — Действительно, мне пора было возвращаться. Я подобрал бутылку воды и остатки сандвича.

— А если вы не из полиции, кто вы вообще такой? На торчка тоже не смахиваете. А если вы даже из тех, зря время тратите. Тут не торгуют.

— Вот и хорошо, а я не покупаю. Впрочем, мне стало интересно: откуда вы знаете, что здесь не торгуют?

Уорд говорила мне, что больницу облюбовали наркоманы, так что, вполне вероятно, по меньшей мере одна из жертв была либо наркозависимым, либо дилером. И если эта женщина что-нибудь видела, она могла стать свидетелем.

— Это пока здесь полиции не протолкнуться? Чисто муравейник какой!

— А пока ее не было? Разве тут не приторговывали?

— Глаза разуйте, а? Пристойному человеку сейчас и на улице не показаться… — Женщина прищурилась. — А чего это вы вдруг спрашиваете?

— Я только…

— Думаете, я тоже из этих?

— Нет, я…

— Ублюдки паршивые! Повесить их мало, всех до одного! Губят приличных людей своей заразой, и всем на это начхать, разве не так?

Я попробовал сменить тему:

— Я раньше вообще про это место не знал. Вы здесь рядом живете?

— Да уж недалеко. — Она огляделась по сторонам, нахмурилась, увидев в траве две пустые бутылки из-под пива, и, с отвращением подобрав их двумя пальцами за горлышко, кинула в пакет. — Только посмотрите на это! Грязные ублюдки, нет чтобы за собой убрать…

— Так вы за этим сюда пришли? — Я наконец сообразил, зачем ей пустая сумка.

— А что, запрещено? Кому-то надо убирать весь этот хлам. Если вы не полицейский, не многовато ли вопросов задаете?

Я поднял руки в знак капитуляции.

Женщина испепеляла меня взглядом, продолжая сжимать в руках пустой пакет. Ну, уже не пустой.

— Идите к черту! — бросила она, повернулась и ушла в лес.

Что ж, откровенно, подумал я, глядя ей вслед. Потом, удостоверившись, что не оставил за собой никакого мусора, направился в больницу.





Глава 7