Завтра вновь и вновь

– Ханна, – ответил я. – Девятнадцать лет. Ее записи в Архиве испорчены, огромные куски ее жизни удалены. Страховая обратила внимание на эти пробелы при первичном рассмотрении, вот почему она выставила дело на тендер, ее люди так и не нашли девушку.

– А вам это удалось?

– Я полностью погружаюсь в расследование. «Стейт фарм» не располагает нужными людьми. Когда из Архива что-то удаляют, генерируется отчет об ошибке, потому что изменяется код. В конкретной временно́й отметке можно получить тысячи страниц этих отчетов, и приходится попотеть, чтобы разобраться в случившемся. Умные хакеры подменяют стертое чем-то другим, похожим, и при определенной ловкости можно удалить информацию и вставить подделку так, что сообщение об ошибке вообще не возникнет. Но тот, кто удалил Ханну, действовал не слишком умело, я могу восстановить ее жизнь по отчетам об ошибках, читая код. Просто на это потребуется немало времени. Это как следовать за кабаном, когда он ломится через подлесок.

– И где вы ее нашли? – спросил Симка.

– Я нашел ее тело в реке, наполовину погруженным в ил, в парке, созданном на месте бывших отвалов у реки Девять Миль. Обнаружил по записям факультета экологии университета Карнеги-Меллона. Тело закопали, но дожди размыли почву, и оно обнажилось. Тот, кто уничтожил ее историю, не догадался стереть университетские записи или не знал, что они тоже входят в Архив. Когда я нашел тело, оно уже раздулось. Трудно даже опознать.

– Похоже, ее смерть вас как-то по-особенному тронула. Вы ведь постоянно имеете дело с чем-то подобным.

– Вам бы тоже понравилась эта девушка, – сказал я. – Она училась на психолога. И играла в комедийной труппе под названием «Виски с содовой». При виде таких девушек люди оборачиваются вслед, очень яркая. Но я даже не опознал тело, увидев его в той записи. Всего несколько минут записи – белая кожа в иле, часть спины и ступни. Пришлось доказывать, что это она, с помощью отчетов об ошибках.

Почти каждую смерть оспаривают, как и почти каждый уничтоженный дом. Миллиарды и миллиарды долларов в судебных тяжбах. Мой отчет – всего лишь одна запись среди многих, но я рассказал Симке, что эти трое детей до сих пор не дают мне спокойно спать. Симка внимательно слушал, он всегда слушает мои истории, словно важные новости. Я признался, что часто воспроизвожу смерть детей, иногда даже трудно разобрать, делаю я это с помощью Архива или по памяти. Я прошу его помочь мне перестать это вспоминать. Он делает заметки в желтом блокноте и не прерывает меня слишком частыми вопросами. Позволяет говорить мне. А когда говорит сам, то кучу времени расспрашивает о «Битлз», что означают те или иные слова песен.

– Битлы закидывались кислотой и психотропными препаратами, когда творили, – говорю я, – и как у специалиста по психическим заболеваниям, у вас лучше получится интерпретировать их стихи, чем у меня.

– Что верно, то верно, – отвечает он, – но я могу упустить литературные аспекты, которые вы умеете находить. Знаете, я гораздо больше узнал о Бодлере из разговоров с вами, чем из сети, так что, возможно, мы вдвоем способны разобраться в Abbey Road.

Он предложил мне вести дневник. Просто записывать дату наверху страницы и строчить дальше, что придет в голову, и это поможет. Поставил мне ультиматум – я должен хотя бы попробовать вести дневник, иначе он больше не будет подписывать мои документы. Я не поверил в угрозу, но он все-таки купил блокнот – из настоящей бумаги, кажется, – и подарил мне его, одновременно загрузив приложение под названием «Метод интенсивного журнала Прогова». Симка говорит, я должен писать от руки, это поможет сосредоточиться, а диктофонные приложения оказывают совсем не тот успокаивающий эффект.

Симка – цельная личность и верит, что во мне уже существуют блоки для строительства здоровой и продуктивной жизни, но я должен научиться складывать их в новом порядке. Он предложил мне слушать классическую музыку, чтобы улучшить способность концентрироваться. Клипы и стримы фрагментируют сознание, говорит он. Попробуйте послушать Джона Адамса как минимум двадцать минут без перерыва, без обмана, не отвлекаясь на дополненную реальность. Он мурлычет мелодию, которую моя Начинка тут же определяет как «Музыку для пианолы». Клик – она добавлена в библиотеку iTunes.

Каждый вечер я принимаю золофт, но каждую ночь просыпаюсь из-за сна о жене. В четыре утра или в шесть. Радиочасы установлены на 99,5 FM и играют поп-музыку, но я лежу в полном оцепенении и слушаю, желая, чтобы кровать затянула меня в воронку и я как-нибудь умер. Радио играет до полудня и дольше, когда я наконец-то собираюсь с силами его выключить и вылезаю из постели. Я набиваю живот печеньем, крекерами и шоколадками. Вечером в пятницу ко мне заглянул Гаврил – узнать, как мои дела, и обнаружил, что я завтракаю сникерсом и кофе. «Неудивительно, что ты все время так паршиво себя чувствуешь», – сказал он и дыхнул на меня запахом эспрессо и сигарет, смешанным с ароматом мятных пастилок, которые он постоянно жует.

Несколько лет назад Симка закончил сеанс словами: «Доминик, рыба гниет с головы».

Он предложил мне заняться личной гигиеной. Как бы плохо мне ни было, станет только хуже, если я не приму душ. И я принимал душ, и это помогало. Я брился каждое утро. Широкие мазки бритвой по шее, скулам и черепу. Там, наверху, сплошные синяки и разводы, черные и фиолетовые. Лабиринт Начинки, похожий на встроенную в голову карту незнакомого города. Я гляжусь в зеркало и следую по линиям проводов, словно они могут куда-то привести, куда-нибудь в другое место.

Симка велел мне найти какое-нибудь место, где удобно писать. Он обрисовал мне свой домашний кабинет в Мэриленде, с дубовым письменным столом и окном, выходящим в сад. Моя квартира находится в городе, но в здании есть площадка у пожарного выхода, с видом на ближайшие крыши, кондиционеры и служебные входы. Тут холодрыга. Цветы в горшках на соседней площадке давным-давно засохли при первых же морозах, но все равно торчат там, побуревшие и угловатые.

Я потягиваю кофе и кутаюсь в халат, еще на мне треники, серая толстовка с капюшоном и теплые носки. Розовеет рассветное небо, оно прекрасно. Тишина. По идее, здесь должен ловиться вай-фай, но роутер уже три года как сломан. Я слышу хлюпанье щелчков, когда Начинка пытается подсоединиться, как будто кто-то щелкает пальцами у правого уха, приходится снова и снова сбрасывать предупреждения о низком уровне сигнала, хотя я и просил никогда меня об этом не предупреждать. Каждые пять минут раздается щелчок и на периферии зрения крутится иконка соединения с сетью, а потом вспыхивает значок низкого уровня сигнала.

– Сбросить, – говорю я.

Проходит пять минут, и снова. Щелк! С этим ничего не поделать.

Ну так вот, это он и есть: день из моей жизни. Хроника для доктора Симки.

Тереза. Тереза-Мари.

Даже писать ее имя – все равно что расчесывать давно отрезанную ногу.





* * *


Я езжу на автобусе, потому что продал свой «Фольксваген» несколько лет назад, когда понадобилась наличка. Почти все места заняты, и я сажусь за водителем, у потертого стекла с рекламой стероидов и порновидео. Ближе к району Дюпон-Сёркл Начинка автоматически подсоединяется к государственной сети, и новые стримы звенят в голове, на несколько секунд затемняя видимость, прежде чем зрение перезагружается, подключаясь к дерьмовым приложениям и допам, в основном халявным, и как только я задерживаю взгляд на чем-то одном, другие затухают, но вспыхивает столько рекламных баннеров, что рябит в глазах.

По центру автобуса висят данные с навигатора, карта маршрута и расписание поездов метро – предполагается, что в реальном времени, но автобус на полчаса опаздывает, а на карте показан уже несуществующий маршрут из Силвер-Спринга. Пассажир по ту сторону прохода таращится в потолок и хихикает, пуская слюни на свой плащ – совсем забылся в виртуальной реальности. Он шлет запросы на дружбу всем кому ни попадя, но мой профиль в соцсети закрыт, чтобы меня никто не беспокоил. Я пялюсь в окно и фокусируюсь на заголовке CNN:



Покупай, Америка! Трахайся, Америка! Продавай, Америка!



Заголовок «Покупай, трахайся, продавай» сопровождается утекшей в сеть записью сексуальных утех президента Мичем. Десятилетняя годовщина питтсбургской трагедии потеснилась перед желтыми новостями. «Президент Мичем была потаскушкой в студенческом общежитии! Сиськи Мичем в скандале с подростковым сексом!»

Поток новостей и рекламы захлестывает мою купленную с рук Начинку, я нашел ее несколько лет назад на доске объявлений, прежний владелец из Мэриленда уже спалил кое-какие провода, а мне не сказал. Хилфигер, Серджио Таччини, Нокиа, Пума. Президент Мичем тех дней, когда она была Мисс Юность Пенсильвании, опускается на колени посреди автобуса. Подлинная запись, утверждает CNN, не симулятор, не компьютерная графика. Она ласкает себя, а диктор комментирует: «Американцам предоставляют выбор между любовью и развратом, и они все как один выбирают разврат». Только американская «Аль-Джазира» показывает главной новостью Питтсбург, со спутниковыми видеозаписями того первого солнечного дня после конца, обугленной земли у подножия Аппалачей, похожей на черный язык.

Остановка по требованию, нажмите на кнопку.

Гаврил живет в Айви-сити, в обновленном лофте на углу Фенвик и Оки, рядом возвышаются склады и заброшенные дома, на углу – «Старбакс» и закусочная. Дом Гаврила размалеван граффити, заляпан листовками с рекламой концертов группы «Кафка», давным-давно прошедших, и фотографиями грибовидного облака над Питтсбургом. А также предлагают секс с мужчинами и дешевые номера в отелях на час. Надпись краской: «Погибший на пути Аллаха становится мучеником». По ВВС играет американский гимн и показывают былой Питтсбург и нынешний, вид сверху: радиоактивный бурьян и черное нутро зданий. Но стрим дергается и перезагружается, потому что сбоит система безопасности моей Начинки. В большей ли мы безопасности сейчас, чем десять лет назад? Я нажимаю на звонок квартиры.

– Kdo je to?

– Это Доминик.

– Минуточку.


Каждый раз, когда я прихожу, тут полно подружек Гаврила и студентов, поэтов и нюхающих кокаин политиков; на диванах валяются фотомодели; редакторы и деловые партнеры бесцельно слоняются по квартире; актеры делают на кухне бутерброды. В общем, бог знает что за публика, здесь вечно негде сесть, постоянная тусовка. Гаврил – мой двоюродный брат, сын маминой сестры. Он вырос в Праге и к семнадцати годам стал подающим надежды художником, даже выставлялся на ярмарке в Базеле, но после случившегося в Питтсбурге бросил все, чтобы быть рядом со мной в Штатах. Я люблю его за это, да и вообще за все. Приехав сюда, он забросил искусство и стал фотографом-фрилансером в индустрии моды. И неплохо преуспел.

Дверь открывает одна из девушек Гаврила, грациозная блондинка ростом почти с меня, такая белокожая и худая, что кажется прозрачной. Сколько ей? Двадцать? Двадцать один? На ней футболка «Манчестер Юнайтед» размера XXL, подпоясанная как платье, и больше ничего, сквозь тонкую ткань просвечивают розовые соски.

– Что это за фигня с Фростом[4]? – спрашивает она.

– Ты англичанка, – отмечаю я, и она закатывает глаза.

Ее профиль – явная фальшивка: Твигги, родилась 19 сентября 1949 года. Профессия – инфокоммуникации. Но спонсорство от American Apparel подлинное, на профиле красуется защищенный копирайтом лейбл.

– Я задала вопрос, – говорит она. – Фрост? Ты что, прикалываешься?

– Ты наверняка поэтесса. Гаврил упомянул, что ты можешь здесь оказаться.

– Он говорит, что читает Фроста ради поиска вдохновения для рекламной кампании Anthropologie. Я сказала ему, что если нужны пасторальные образы, то лучше уж Вордсворт[5], чем Фрост, но ты все равно подсовываешь ему не то чтиво.

– Вордсворт? Господи Иисусе, не забивай ему голову этой ерундой. Ты студентка?

– Джорджтаун, – говорит она. – Степень по американскому модернизму двадцатого века. Специализация – Сильвия Плат[6].

– «Любовная песнь безумной». Мне нравится это стихотворение.

– Жаль, что у нее не было Начинки, – говорит Твигги, – отвлеклась бы от того дерьма, на котором зациклилась. Она была эффектной девушкой, ей отлично бы подошла модификация «Мадемуазель».

– «Я закрываю глаза, и все рождается вновь», – перевираю я цитату.

– Гаврил так и говорил, что я тебе понравлюсь.

Никогда не заканчивающаяся вечеринка сегодня утром какая-то вялая, только квартет тусовщиков перекидывается картишками за кухонным столом, курит и ест яичницу. Твигги присоединяется к еще одной девице, брюнетке, играющей в «Удар Майка Тайсона». Мебель сдвинута к стенкам, Тайсон подскакивает, набычившись. Брюнетка в обтягивающем костюме и высоких гольфах энергично боксирует и взмахивает ногами, она настолько по-модельному тощая и долговязая, что выглядит как дергающийся в припадках смеха скелет.

– Ни хрена ты не умеешь, – говорит Твигги девице, вставая перед Тайсоном. – От апперкота нужно уворачиваться.

В моем поле зрения зависает диктор ВВС:

«…казнь террористов, одним росчерком пера Мичем снесет головы тысяче джихадистов, тысячам тысяч…»

Гаврил – в дальней комнате, которую называет «темной комнатой», хотя ничего там не проявляет, предпочитая цифровую фотографию на своем Маке, даже не оттиски и не голограммы. Стены украшены увеличенными снимками – девушки, которых он находит на улицах, выглядят на его фото просто роскошно, хоть сейчас в модный каталог. Гаврил в тренировочном костюме и улыбается, увидев меня. Он обнимает меня, а потом дважды ударяет кулаком мне по ладони, но я промазываю, и он смеется. Комната пропахла им – запахом яблочного шампуня и одеколона «Клайв Кристиан». В пустых кофейных кружках тлеют сигареты. Когда он только приехал в Штаты, то был жилистым и напряженным, а сейчас раздобрел на хорошей еде и всегда улыбается, но по-прежнему крепок от футбола и секса. Носит он только пижамы или спортивные костюмы, я никогда не видел на нем что-либо другое.

– Джон Доминик, – говорит он.

– Гаврил.

– Что за хрень? Ты со мной через переводчик разговариваешь, что ли? Ты вообще понимаешь, о чем я говорю?

– Через переводчик, – признаюсь я. Приложение неплохо справляется, когда он говорит по-чешски, но говорит он при этом, как в дрянном дублированном фильме.

– Я же сказал, что хочу выучить английский для вдохновения, читать Роберта Фроста в оригинале.

– Я и рассказываю тебе о Роберте Фросте.

– Я ожидал прочесть про деревья, заснеженные леса и все такое, а что получил? Какой-то парень отрезает себе руку и понимает, что всем насрать.

– Его отвели к врачу, – говорю я.

– Бога ради, – говорит Гаврил, – мне нужны лошади, леса, заснеженные поля и амбары, а не это дерьмо.

– Я знаю, что тебе нужно.

– Ага, непроторенные дороги, – говорит он, и на периферии моего зрения вспыхивает спам с поэтического сайта: Жми сюда! Бесплатно! Бесплатно! Бесплатно!

– До этого мы еще доберемся. Как дела-то?

– Дела хорошо, – отвечает он. – Слушай, если хочешь подзаработать, мне бы пригодились рекламные ролики для кое-каких задумок.

– Конечно. Скинь мне на имейл.

– И еще пошлю фотки Твигги. Что думаешь, а? Расскажи.

– Ты о той девчонке? Боже, Гаврил…

– Слушай, – говорит он. – Я как раз готовлюсь к съемке зимнего каталога для Anthropologie в Новой Англии, и тут на меня как снег на голову сваливается предложение от American Apparel. Говорят, их фотограф слинял в последний момент, кстати, я никогда о нем не слышал, а они должны запустить интерактив, в общем, спросили, не могу ли я взяться за эту работу. Предложили двойную ставку, ну, и я, конечно, согласился. Их единственное условие – что я буду снимать тех девушек, которых они пришлют. Им нужны были непрофессионалы, а Твигги выиграла интернет-конкурс фотомоделей «Красотка по-соседству», кликай и голосуй. Так что ты о ней думаешь, а? Фигурка что надо, двадцать один год, сиськи торчком. Ее настоящее имя Вивиан, она из Англии… Эй, Доминик, это и есть работенка для тебя, брательник. Искать моделей…

– Нет-нет, это не для меня.