Завтра вновь и вновь

– Место назначения?

– Поехали. Просто вперед.

– Место назначения?

День нежаркий, но я вспотел. На парящих рекламных щитах предлагают роскошные часы, но рубины на циферблате кажутся капельками крови.

– Черт. – Я не способен ничего придумать. – Просто… обратно в отель, где я сел в машину. Я не знаю адрес.

Автотакси трогается. Я оставляю окно открытым. Черт, черт! Мне приходит в голову, что меня могут отследить по рвоте на балконе, по отпечаткам подошв на крови, по сохраненному маршруту автотакси. Если проверить записи автотакси, можно обнаружить, что я ездил туда и обратно. Наверняка в здании есть камеры. Я точно оставил отпечатки пальцев, или волосы, или что-то еще… Полиция это найдет. Вытер ли я окно, которое открывал? Нет. Вытер ли дверную ручку? Нет. Нет, нет и нет. Нужно было вызвать полицию, все рассказать. Позвонить Келли. Я невиновен, я ни при чем, я…

– Высади меня здесь.

Я выхожу из машины в нескольких кварталах от гостиницы. Покупаю пару кроссовок «Адидас» в обувном магазине «Плати меньше» и расплачиваюсь с помощью скана сетчатки. Старые ботинки и носки кладу в пакет и выбрасываю в мусорный бак в переулке. Думай. И тут меня осеняет: к Куценичу приходили окружные полицейские и угрожали ему. Окружная полиция остановила меня на блокпосту вскоре после того, как я прекратил работать на Уэйверли, и я помню, они что-то загрузили в Начинку. Какую-то программу, и я поспешил согласиться. Черт. На другой стороне улицы есть магазин электроники «Крикет». Там воняет марихуаной и «Бургер кингом». Приходится несколько минут ждать продавца, пока он добредет из подсобки. Похоже, он удивлен, увидев меня у прилавка.

– Скажите, как я могу исправить… Мне кажется, кто-то подслушивает мои мысли, следит за мной через Начинку.

– Заходите, – говорит он. – Либо у вас паранойя, либо вас хакнули. Такое случается сплошь и рядом.

Продавец чистит инструменты ваткой со спиртом и сканирует меня на вирусы. Насвистывая, он применяет местную анестезию и говорит, что мой мозг кишит шпионскими программами, но велит не волноваться – он ими займется. Он вскрывает мой череп. Вытаскивает приемное устройство и заменяет его. Говорит, что могут возникнуть проблемы с производительностью, потому что он поставил европейские детали, а их не сравнить с китайским качеством АйЛюкса, но процессор АйЛюкса по-прежнему работает, а без вирусов в любом случае будет работать быстрее. Я переключаю опции связи, выбирая постоплатный тариф от «Крикета».

– Теперь вы стали новым человеком, – уверяет продавец, перебинтовывая мою голову. Он выписывает рецепт на медицинскую марихуану, чтобы снять боль. – Новехоньким.

Я тут же наведываюсь в аптеку за тайленолом и пачкой сигарет с каннабисом. В отеле я дважды принимаю душ, и вода обжигает свежие раны на голове. Окровавленную одежду я запихиваю в бумажный пакет из «Огней большого города» и выкидываю в ближайший мусорный бак. Продавец в магазине электроники сделал свою работу тяп-ляп, и когда действие обезболивающего ослабевает, ощущение такое, будто череп атакует стая муравьев. Я ощупываю кожу под повязкой и обнаруживаю многочисленные неряшливые надрезы. Черт, как же больно. Заглатываю таблетки и отключаюсь, просто часами пялюсь в телевизор в ожидании полиции, мне кажется, что полицейские вломятся ко мне, как обычно в сериалах, – вышибут дверь, положат меня на пол и скрутят. Уже двадцать лет назад приняли закон об идентификации личности, я помню, как регистрировал отпечатки пальцев и ДНК, когда обновлял удостоверение личности. А если полиция проверяет данные удостоверения без причины, это не нарушает конституцию? Наверное, все-таки это дело суда…

По телевизору нет ничего интересного, и я оплачиваю спутниковую связь, чтобы забыться в стримах. В поле зрения зеленым шрифтом появляется «Крикет», АйЛюкс написано золотым курсивом, а ниже – «Холидей-инн» шрифтом в стиле 1950-х. Прежде чем я погружаюсь в стримы, приходится просмотреть дерьмовую рекламу и заставки. Стоит мне закрыть глаза, как я вижу труп Болвана и его исполосованное лицо, и снова накатывает тошнота. Сегодня предлагают посмотреть «Только один шанс», финал сезона. Я беру в торговом автомате печенье, чипсы и пепси на ужин.

Мертвое тело остается рядом, даже когда я иду по коридорам отеля, – как черный паук, спрятавшийся под шкафом, но ты понимаешь, что он все еще где-то поблизости. Оно тоже где-то поблизости, пусть и на другом конце города. Гвендолин Такер из «Только один шанс» получила приз как лучшая кантри-исполнительница года, блог «Поляна травы» объявляет о ее восемнадцатилетии.

Я ем хрустящее печенье и смотрю, как Гвендолин Такер трахается с Джо, кровельщиком из Теннесси. Показывают краткий повтор эпизода о том, как Джо появился в программе «Только один шанс», просто по случаю приняв участие в лотерее, когда покупал хот-доги и кофе на заправке, как прошел тур голосования в интернете и через эсэмэс. Боже мой, я так долго имел дело с мертвецами, что мне казалось, будто подобное зрелище не способно выбить меня из колеи, но я никогда еще не видел обезображенный труп настолько близко, никогда не вдыхал зловоние крови. Оператор показывает городок, где живет Джо, кучку жалких трейлеров и покосившихся хибар, показывает Джо за работой, он приколачивает дранку вместе со своей бригадой и передвигается от дома к дому на «Форде F-250».

Республиканец, достойный американский гражданин. Он женат на знойной брюнетке, и та неловко смеется. «Мне как-то не по себе, – признается она, – что муж будет трахаться с Гвендолин Такер, но это же «Только один шанс», так что я им горжусь, мы заработаем кучу денег, и вообще, я ее обожаю». Все смешалось, когда я ложусь спать, – труп Болвана и убитая Твигги… Тимоти тут, Тимоти там… Все без рук и без голов, а Ханна Масси лежит в речном иле. Нужно только поверить, что этого никогда не было, и, возможно, все исчезнет. Я просыпаюсь от собственного крика.



Доктор Рейнольдс!

Если вы попробуете каким-то образом выйти на контакт со мной, моими друзьями или родными, я загружу в питтсбургский Архив доказательства, связывающие вас со смертью Ханны Масси.

Если вы оставите меня в покое, Ханна по-прежнему будет похоронена.

Джон Доминик Блэкстон.





18 марта




Симка назвал бы это посттравматическим расстройством. На полторы недели я заперся в гостиничном номере, и когда в дверь стучалась горничная, считал, что это колотит в дверь Тимоти, каждую машину под окном принимал за машину Тимоти, каждую вспышку фар – за фары Тимоти. Целыми часами я таращился в окно через щелочку в занавесках, подмечая, какие машины останавливаются на парковке, а какие отъезжают, пытался вычислить, не ему ли они принадлежат. Никто так и не появился. Полицейская машина проезжала мимо ежедневно в половине четвертого, видимо, обычный патруль, но у меня каждый раз пересыхало во рту от паники – вдруг меня выследили.

В два часа ночи я порывался признаться в убийстве Болвана, чтобы положить конец ожиданию, больше не видеть его, как только пытаюсь сомкнуть глаза, не вдыхать вонь крови, когда на самом деле в комнате пахнет лишь пиццей и кофе. В конце концов я позволил убраться в номере, и через полчаса он снова благоухал свежестью, но запах крови снова проник повсюду. Он у меня в голове, галлюцинация. Хватит, хватит!

По ночам я разговаривал с Симкой, но говорили мы о прошлом, я не сказал ему, что Тимоти убил Болвана и убьет меня. Не признался, что я жду смертного приговора в «Холидей-инн».

Я говорю с Гаврилом. Чжоу, то есть Келли, сейчас с ним. Он шлет мне из Лондона фотографии, где они вдвоем скачут по Трафальгарской площади, Вестминстерскому аббатству и катаются на колесе обозрения, как влюбленная парочка туристов. Говорю ему, что пытался связаться с Келли и все объяснить, но она не отвечает.

– Она думает, это ты его убил, – говорит Гаврил. – Я сказал ей, что это глупость, но она напугана.

– Я его не убивал. Скажи ей, что я его не – убивал.

Несмотря на браваду Гаврила, я знаю, что он в ужасе. Он говорит, что уже связался с каким-то знакомым продюсером и журналистом-фрилансером из CNN, они хотят получить запись убийства.

– Я уже подогрел интерес к этой истории: крупный бизнесмен, секс со студенткой, убийство и его сокрытие. Сказал, что это охренительная, просто взрывная новость про одного из богатейших людей в Америке. Стоит тебе заговорить, и история взлетит во всех стримах.

Гаврил просмотрел материалы по Ханне Масси, которые я ему послал, и теперь взвешивает, как на нем скажется ее убийство, как будто носит у сердца радиоактивный предмет. Мир Гаврила легкомысленен и прекрасен, по крайней мере, должен таким быть, но сейчас кузен ощутил угрозу и знает, что оказался втянутым в эти неприятности из-за меня, из-за Келли.

– Может, тебе стоило бы сюда прилететь, – говорит он. – Мы бы тебя спрятали на некоторое время. У меня есть знакомства в Бразилии, можно слетать вдвоем в Сан-Паулу, переждать всю эту канитель на пляже.

– Я не в состоянии просто ждать, – отвечаю я. – Тимоти ждал этого момента почти десятилетие. Я столько не протяну. Как и ты. Гаврил, нельзя просто исчезнуть.


– Да пошел ты, брательник. Я скину тебе денег на билет до Хитроу. Уже завтра будешь здесь. Можем поехать на поезде в Прагу и переждать на ферме у моей матери.

– Мне не следовало тебя в это втягивать, – говорю я. – Мне страшно жаль. Я не понимал, что происходит.

– Кажется, я в нее влюбляюсь, – говорит он уже после полуночи.

– В Келли?

– Наверное, как только мы закончим завтрашнюю съемку, я попробую с ней образ леди Чаттерлей. На природе.

– Боже, Гаврил. Ты вроде бы вдохновляешься Робертом Фростом.

– Этот бизнес жесток к тем, кого мы любим.

Когда смолкает его голос, тишина предутренних часов становится настолько подавляющей, что я включаю телевизор и радио с классической музыкой, снова и снова копаюсь в следах Альбион, которые я сохранил. Альбион. Каждую ночь я жду их появления – Болвана, Ханны Масси и Твигги. Стоит закрыть глаза – и вот они, эти призраки, лежат в постели рядом со мной.

Уэйверли просил найти для него призрака. Альбион. Я разворачиваю рисунки с Домом Христа и раскладываю их на диване, сканирую их и ищу совпадения по архиву изображений. Находится только картинка в низком разрешении из художественного блога Сан-Франциско, без подписи. Я пишу блогерам по указанному на сайте адресу, пытаясь навести справки об этих фото.

Я покупаю лупу и несколько часов рассматриваю каждый рисунок. Они маниакально детальные, выписана каждая досочка, на каждом листе или травинке нарисованы прожилки. Это дело рук Болвана? Подписи нет, а стиль сильно отличается от обычных работ Болвана, больше похоже на Эндрю Уайета, только с примесью кубизма, чем на обычные граффити-агитки Болвана. Тимоти? В кабинете Симки я видел «карты памяти» Тимоти, и хотя они были неплохи, но не так детальны, не настолько превосходны. Этот художник рисовал единственный дом. Превратил его в фетиш. Лишь на одном рисунке вид изнутри – это окно с намеком на деревья, частично стертая геральдическая лилия на стене и кусок дощатого пола, но нарисовано все со странного угла зрения, сбивающего с толку.

Я накрываюсь с головой одеялом, оставляя лишь щелку для притока воздуха, и загружаю Город. Соединение по постоплатному тарифу медленнее, чем по контракту АйЛюкса, я застреваю в туннеле, а потом городской пейзаж расплывается, но в конце концов появляется Город. Гринфилд, Сэйлин-стрит и парковка у ресторана «Здоровяк Джим». Я снаружи. Зима, и от губ поднимается облачко дыхания. Я огибаю парковку и подхожу к Дому Христа с боковой улицы. «Истинно, истинно говорю тебе, если кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия». После пожара дом почернел – остаток спецэффектов.

От крыльца несет копотью, входная дверь обгорела до черноты. Я ввожу коды доступа Куценича и ожидаю нового взрыва и волны жара, но ничего не происходит, только ударяет в нос вонь влаги и гниения, когда я шагаю внутрь. В доме просторно и прохладно. В гостиной никакой мебели, только разводы сажи и почерневшие потолочные балки. Камин в углу превращен в алтарь, и обгоревшее деревянное распятие осталось почти в целости, не считая отсутствующей у Иисуса руки. В столовой висит почерневшая хрустальная люстра. Под ногами рассыпается пепел. На кухне пусто, лишь розетки и провода, из пола торчат газовые трубы.

Между столовой и кухней находится лестница в подвал. Оттуда тянет сыростью, но это лишь мое воображение, лишь отпечаток в АйЛюксе. Я щелкаю выключателем, но он не работает. Все погружено в темноту. По стене вместо перил идет труба. Держась за нее, я спускаюсь по лестнице и оказываюсь в непроницаемой тьме подвала, иду по бетонному полу. Еще чуть вперед, и где-то журчит вода. Нога чего-то касается, и я нащупываю фарфоровый предмет. Влажный фаянс – это протекающий унитаз у подножия лестницы. Бетонные стены на ощупь пушистые от плесени. Я обнаруживаю раковину и дренажное отверстие. И слышу звуки… Чье-то дыхание в темноте.

– Альбион?

Дыхание доносится из погреба, но когда я открываю дверь, в помещении пусто. Дыхание смолкло. Я закрываю дверь и снова слышу дыхание. Тот, кто находился в подвале, не попал в Архив, только его дыхание.

Комнаты на втором этаже не горели. В спальнях выцветшие и местами ободранные обои с геральдическими лилиями, которые я узнаю по акварелям. Альбион я нахожу во второй спальне справа. Они с Пейтон лежат на двуспальной кровати, белеют худые обнаженные тела, руки привязаны к изголовью кровати, лодыжки стерты до крови от стягивающих ноги пут. Я развязываю их руки, но все это не по-настоящему, они не настоящие, и как только я распутываю узлы, Архив перезагружается, и веревки снова на месте.

В коридоре звучат шаги. Тимоти. Он выглядит моложе, чем я привык. Тощий, с бородой. Он раздевается и голым ложится между девушками, но как только прикасается к ним, их головы превращаются в свиные. Может, потому здесь и поработал Болван, потому и спалил дом – чтобы никто не увидел эти архивные сцены. Я заглядываю Пейтон и Альбион в глаза, и хотя головы у них свиные, глаза по-прежнему человеческие и полны ужаса и боли. Тимоти тискает их, но Альбион лишь смотрит в потолок, а Пейтон на стену. Тимоти стонет, чуть ли не повизгивает, облизывая их груди и покусывая соски. Он целует Альбион между ног, а потом входит в нее, рукой лаская Пейтон.

Девушки смотрят друг на друга, как будто помогая друг другу выдержать насилие. Пейтон всхлипывает. Господи, что это? Эта сцена сохранена в Архиве, то есть Тимоти записывал сам себя. Альбион стискивает зубы, чтобы не закричать. Я опускаюсь рядом с ней на колени и смотрю в потолок, как и она. Запрокидываю голову и выглядываю в окно над кроватью, которое видит она. Под этим немыслимым углом я вижу намек на деревья снаружи. На акварели изображен именно этот угол зрения, рисунки сделала Альбион.

Исчезновение Альбион из Архива означает, что она жива, в то время как Тимоти и Уэйверли считают ее погибшей вместе с остальным Питтсбургом. Кто она? Уэйверли утверждает, что она его дочь.

Альбион – клиентка Болвана, она наняла его, чтобы он стер ее из Архива, чтобы сцену вроде этой невозможно было восстановить.

Уэйверли нанял меня, чтобы отвлечь от Ханны Масси.

Уэйверли нанял меня, чтобы найти Альбион и Болвана.

Я связываю отдельные звенья цепи.

Альбион, Пейтон. Тимоти, насилующий девушек со свиными головами. Не могу понять, что все это значит. Альбион и Пейтон были влюблены друг в друга, но здесь они с Тимоти. Я снова прокручиваю все в голове. Тимоти с его историей насилия над женщинами, убийства. Может, Альбион – жена Тимоти? Или Пейтон? Это выглядит бессмысленным, но они его жертвы, как была его жертвой Ханна Масси, как и другие женщины, которых он убил, пытался убить или хотел убить. Пейтон считается погибшей во время взрыва, но Альбион, возможно, каким-то образом сбежала. А Тимоти считал ее умершей, пока она не наняла Болвана, чтобы удалить себя из Архива. Возможно, само ее исчезновение из Архива говорит о том, что она и не исчезала. Я должен ее найти.

Я звоню в дом мод Фезерстона, но там никто не слышал об Альбион Уэйверли. Я объясняю администратору, что ищу девушку, которая у них работает и имеет доступ к одежде, официально не выпущенной в серию, и описываю внешность Альбион. Меня перекидывают от одного менеджера к другому, кто-то спрашивает, кто я такой. Я пытаюсь объяснить, почему звоню, кто я и кого разыскиваю, но мне говорят, что я и так отнял у них слишком много времени, соединение прерывается. Я прочесываю телефонный справочник Сан-Франциско, но там нет Альбион Уэйверли, вообще нет никого по имени Альбион.

Я пытаюсь найти художественные галереи, но «Гугл» бесполезен – в Сан-Франциско слишком много художественных галерей. По поиску «художественная галерея Сан-Франциско» на гугл-стритвью появляются тысячи красных флажков. Я оцениваю, в каком районе их больше всего – это обновленные кварталы Хайес-Вэлли, Хайт-Эмбери, Миссия и частично Кастро. На двух акварелях остались пятна крови Болвана, и я бросаю их в номере, а другие беру с собой.

Галереи я выбираю почти наугад, взяв автотакси до нужного района, а дальше иду пешком по GPS. От некоторых галерей явно не будет никакого толка, это просто какие-то грязные медвежьи углы, провонявшие немытыми телами и продвигающие разномастных стримеров, так что я даже не тружусь туда заходить. Другие галереи выглядят более профессионально – стильные помещения с белыми стенами и висящими на них картинами с ценниками.

Шикарные девицы не узнают рисунки и не могут определить их автора, но показывают мне другие работы на «питтсбургскую тему», как они это называют, художников, которые не имеют явного отношения к городу, но используют конец Питтсбурга как метафору для всего, что им взбредет в голову, – правительственного контроля, культуры войны, религиозной нетерпимости, капитализма, духовной гибели современности – или просто как предлог для изображения тел и городов в пламени, фальшивого апокалипсиса.

Декларации художников написаны в виде псевдонаучной белиберды, совершенно непонятной, что-то про деконструкцию и остранение[23], амбивалентность личности, монологизм истории, общество как спектакль и артикуляцию желания. Якобы художники ассимилируют наши горести, откликаются на забвение города, можно подумать, их «отклик» глубок или вообще кому-нибудь нужен. Никто не может определить автора рисунков, которые я – принес.





10 апреля




Я переезжаю в гостиницу «Эконом» в нескольких кварталах от прежнего отеля. Здесь почти нет персонала, только уборщик, катающий пылесос от комнаты к комнате. Я регистрируюсь под именем Уолласа Стивенса, и никто не задает вопросов.

Новость о смерти Болвана попадает в сеть через две с половиной недели после того, как я обнаружил тело, и распространяется как вирус – фотографии места преступления наводняют желтую прессу, в блогах увековечивают память восходящей звезды уличного искусства, галерея «Блюм и По» объявляет, что цена рисунков Болвана, отодранных от щитов и почтовых ящиков, взлетела на четыреста процентов, хотя большинство людей никогда не слышали о Болване. В комментариях разглагольствуют о том, что Болвана убило ЦРУ. Исполосованное лицо и пустые глазницы. После оплаты номера и автотакси я исчерпал лимит кредитки – не рассчитывал так надолго застрять в Сан-Франциско.

Иногда я заглядываю в супермаркет за продуктами, но в основном прочесываю галереи. Канал KRON4 рассказывает об убийстве Болвана в каждом вечернем выпуске новостей. Говорят, существует видеозапись с убийцами, но кто они – неизвестно. Неоднократно крутят запись с тремя полицейскими спецназовцами, их лица скрыты под темными шлемами. Похоже, они знают расположение всех камер в Брокльбанке. Щитки их шлемов приближаются к объективу каждой камеры, прежде чем те прекращают вещание – полицейские отключают все камеры на пути к квартире Болвана.

В новостях сообщают, что эти полицейские – самозванцы и не работают в полиции Сан-Франциско, после чего следуют предупреждения о фальшивых копах на блокпостах. People’s.org рекламирует свое приложение для идентификации настоящих полицейских по номеру значка и профилю в сети. Я загружаю его. В стримах утверждается, что мотив – банальное ограбление, у жертвы украдена Начинка, и скорее всего, ее уже взломали и стерли содержимое, чтобы невозможно было отследить.