Завтра вновь и вновь

– Ты серьезно ранен, – говорит Тимоти. – Я сделал, что мог, но я давно уже не занимался экстренной помощью – со времен школы. Кровотечение я остановил. Прости, Доминик. Я не хотел, чтобы так вышло.

– Вы ее убили? Убили Альбион?

– Она цела. И скоро будет здесь.

От обезболивающих и коагулянтов тело онемело, но стоит мне пошевелиться, как по нему пробегает рябь боли. Я накрыт каким-то пластиком – видимо, одеялом или брезентом, по углам придавленным кирпичами. Под голову подложен дождевик – наверное, дождевик Тимоти. Сам он в одной футболке и штанах цвета хаки, ничто не защищает его от радиации и дождя. Его вишнево-красный рюкзак лежит неподалеку. Что происходит? Где другие? Почему они просто не оставили меня умирать?

– Это ты убил Твигги? – спрашиваю я. – Почему? Почему она?

– Я ее не убивал, – говорит Тимоти. – Отец знал, что она тебя заинтересует, он изучил твою Начинку и знал твои вкусы. Он нанял ее и сделал так, чтобы ваши дорожки пересеклись, чтобы с ней работал твой двоюродный брат. Отец велел ей дать тебе тяжелые наркотики, чтобы, когда тебя арестуют, я забрал твое дело у Симки. Мы знали – нам нужно сблизиться с тобой, так или иначе, и выяснить, что ты знаешь о той девушке, чье тело обнаружил в Архиве.

– Ханна. Ее звали Ханна.

– Отец думал, что скрыл ту давнюю ошибку, но запаниковал, когда ты нашел ее тело в Архиве. Он хотел тебя убить, считая, что тем самым решит все прежние проблемы. Мне пришлось убедить его оставить тебя в живых. Я сказал, нужно выяснить, как ты нашел Ханну и что знаешь, что еще ты о нас узнал. Я убедил его, что ты способен помочь нам с другой проблемой…

– Альбион…

– Мертвые не умирают, – говорит он.

– Альбион хотела оставаться мертвой. Не хотела быть частью всего этого.

– Мы не знали, что Альбион жива, пока она не пропала из Архива. Она хотела исчезнуть, но тем самым себя обнаружила. Исчезнув, Альбион воскресла, а потом ты нашел тело Ханны. Отец был одержим этими воскресшими девушками. Он встретился со своим братом и велел ему убить Альбион. Мой дядя и двоюродные братья помнили Альбион. Они хотели ее убить, всегда хотели… Но я им не позволил. Не позволил…

Дверь квартиры двести восемь где-то на два этажа выше, она ведет в обугленный коридор. Я помню свое падение, но не помню удара, тело настолько онемело, что я как будто парю над ним, словно еще не рухнул на землю. Я осматриваюсь. Вокруг разбросаны цветы, которые мне дала Альбион.

– Вы собирались убить Альбион здесь? – спрашиваю я. – Убить нас обоих?

– Я спас ее, – возмущается Тимоти. – И пытался спасти тебя. Все это время я пытался тебя спасти.

– Чушь. Я видел, что ты сделал с Ханной. Я все видел, вонючий извращенец. Все видел.

– Я спас тебя трижды, – упорствует он. – Когда ты нашел Ханну, я спас тебя от моего отца. Во второй раз спас после вечеринки в его доме, когда ты отказался на него работать и больше не представлял для него ценности, но я убедил его, что ты все равно не перестанешь искать Альбион. А в третий раз я тебя спас несколько часов назад, когда мои братья забрались сюда, чтобы тебя искалечить.

– Ты же не хочешь, чтобы я выжил. Ты выманил ее сюда, потому что не знал, где она.

– В тот первый вечер, когда мы с тобой познакомились, я сказал, что был спасен.

– Когда вырвал Начинку.

– Я был Саулом на пути в Дамаск, – говорит Тимоти. – Жил в тени отца – все образы, наполняющие мой мозг через Начинку, принадлежали ему. Они и были им. Я вскрыл себе череп и вырвал Начинку, и тем самым вырвал его. Я знал, что могу умереть, но все равно вырвал Начинку, словно вырвал грех из души.

– Твигги не должна была умирать.

– Да. Но как только она сыграла свою роль, отец посчитал ее лишним бременем. Он отдал ее своему брату и его сыновьям. После того как они с ней позабавились, смерть была для нее благом.

– Ты все твердишь «отец» и «они сделали то и се», но это сделал ты.

Тимоти не слушает, что-то привлекло его внимание, и он смотрит в сторону развалин, как напряженная гончая, боящаяся, что любой шорох вспугнет добычу.

– Она здесь, – произносит он. – Она здесь.

– Альбион? – пытаюсь выкрикнуть я, но получается едва слышно. – Беги отсюда! Беги!

Я следую за взглядом Тимоти и вижу ее. Она стоит у груды кирпичей. Вид у нее торжественный – она готова встретиться со смертью.

– Доминик здесь, – говорит Тимоти. – Я же обещал, что буду с ним.

Альбион оценивает взглядом пирамидку кирпичей, словно выбирает путь, который приведет ее подальше от Тимоти.

– Бог ты мой, – говорит она, подходя ко мне ближе, – что ты наделал?

– Если бы не я, он был бы уже мертв, – говорит Тимоти, и в голосе звучит если не радость, то гордость, как у кошки, преподносящей хозяину убитую птицу.

При виде меня Альбион не вскрикивает, а лишь бледнеет как полотно и изучает мои раны, словно пытается их каталогизировать, снабдить ярлыком для сведения счетов в будущем. Она садится рядом и берет меня за руку. Запах ее волос, прикосновения к моему лицу действуют как целительный бальзам.

– Бедный Доминик, – шепчет она, прикасаясь губами к моим глазам. – Бедный Доминик.

– Уходи, – говорю я. – Они придут за тобой. Беги.

– Как ты нас нашел? – спрашивает она у Тимоти.

– Отец уничтожил того врача, Симку, – объясняет Тимоти. – Якобы он продавал старшеклассницам наркоту за секс, отец знал, что эта чушь взорвет стримы. Потом послал Доминику имейл якобы от имени адвоката Симки. Когда Доминик открыл письмо, отец сумел отследить, где он находится. Мы приехали в Нью-Касл, нашли ваш дом, но вы уже были здесь.


– Что вы сделали с Домиником? – спрашивает Альбион тоном человека, уставшего от жестокой и затянувшейся шутки. – Тимоти, что ты с ним сделал?

– Это Грегор, – отвечает он. – Рори и Кормак.

– Зачем?

– Когда я их остановил, они готовились сделать кое-что похлеще, – говорит Тимоти. – Хотели вспороть ему живот и подвесить за ноги, чтобы он истек кровью. Я сказал Грегору, что нам нужна ты, но ты убежишь, если Доминик умрет. Он нужен нам живым, чтобы тебя поймать.

Альбион стоически воспринимает эти слова, как привычный к ужасам человек.

– Они уже здесь? – спрашивает она.

– Грегор и Рори ждут тебя в доме, – отвечает Тимоти. – Я сказал им, что приведу тебя. Кормак дожидается меня в нашем лагере. У нас не так много времени для побега, прежде чем он начнет нас искать.

Альбион вытаскивает из рюкзака зеркальце и подносит мне, чтобы я посмотрел на свое отражение. Хотя под таким углом я не вижу все свое тело, этого достаточно. Моя грудь перебинтована, из-под повязок сочится кровь. Лоб изрезан, кожа почти оторвана от черепа, прямо над правым глазом вдоль скальпа идет неровный порез. Кое-как нанесенный коагулянт стягивает раны, полупрозрачный гель уже затвердел, образовав лечебный панцирь. Под глазами синяки, губы распухли. Правая глазница вдавлена, глаз почернел от крови. Альбион убирает зеркало.

– Почему ты нам помогаешь? – спрашивает она.

– Я изменился, – говорит Тимоти. – Я изменился, Альби.

– Они этого так не оставят, – говорит она. – Они и тебя убьют. Убьют всех нас.

– Есть один выход. Я должен убедить отца и дядю в том, что вы оба мертвы.

– Не слушай его, – обращаюсь я к Альбион. – Он убийца. Ты сама показала мне, что он сделал. Он и с тобой поступит так же. Я видел, что он делал с Пейтон.

Услышав имя Пейтон, Альбион вздрагивает.

– Альбион, – говорит Тимоти и достает из рюкзака плоскую белую коробочку. Он открывает крышку, и внутри на кусочке ткани лежит моя Начинка. Выглядит она клубком спутанных проводов в брызгах крови. – Я вытащил из него это. Есть только один путь – я пошлю его Начинку моему отцу. Скажу ему, что убил Доминика и избавился от трупа, и если отец получит Начинку, то поверит мне.

– Этого мало, – качает головой Альбион.

– Да, ты права, этого мало. Он наймет людей, чтобы они все проверили, нашли тело Доминика. Захочет получить доказательства его смерти. Доступ к его профилю, все пароли. Ему нужно убедиться, что все крупицы информации, которую нарыл на него Доминик, уничтожены. Доминику нужно отсюда уехать. Лучше всего вообще покинуть страну.

– Не слушай его, – говорю я. – Не слушай, что бы он ни предлагал.

– Доминика нужно отвезти в больницу, – говорит Альбион. – Ему понадобятся деньги. Ты же хочешь, чтобы он начал новую жизнь.

– Деньги не имеют значения. Я все подготовил.

Альбион поворачивается ко мне.

– Доминик, у нас получится. Есть еще одно место, куда мы можем поехать, далеко на севере.

– Ты не понимаешь, – говорит Тимоти. – Я могу убедить отца в смерти Доминика, отдав ему Начинку, но Доминик никогда не имел для него такого значения, как ты. Убедить его в твоей смерти, не показав тела, будет куда сложнее. Я должен тебя увезти, Альбион. Спрятать где-нибудь, где отец точно не станет искать. У меня есть уединенный домик в штате Вашингтон. Там тебе будет удобно. Я отвезу тебя туда и скажу ему, что убил и избавился от тела, как они меня научили. Мы найдем что показать ему в качестве доказательства, какие-нибудь снимки. Поедем со мной, Альби.

– Ты ее убьешь, – говорю я. – Убьешь ее, как уже убивал. Альбион, то, что он с тобой сделал…

– Я все помню, – откликается Альбион.

– Послушай, Господь меня изменил, – уверяет Тимоти.

– Ты связан со всеми этими смертями, – говорю я. – Пытаешься убедить нас, что ты изменился, пытаешься убедить в этом самого себя, но на самом деле просто хочешь ее увезти и держать там. Взгляни на себя. Ты в отчаянии. Ты не выглядишь человеком, нашедшим покой.

– Я никогда и не искал покоя, – отвечает Тимоти. – Каждый день я живу с тяжким грузом всего, что совершил. Я никогда не обрету покоя, но обрел благодать. И хочу заслужить милость Бога.

– Милость дарует не Бог, – говорит Альбион. – Только мы можем помиловать.

Глаза Тимоти превратились в бездонные колодцы, лицо осунулось. Он чуть ниже Альбион и выглядит просителем рядом с королевой.

– Пусть Доминик отдохнет, – говорит Альбион. – Тимоти, нам нужно поговорить. Надо все подготовить.

Тимоти делает мне укол из новой ампулы. Альбион целует меня в лоб, в глаза и губы. Я чувствую, как тело немеет от лекарства, душа словно проваливается во мрак земли, чтобы там уснуть. В ушах гудит, словно звенят колокола, я пытаюсь расслышать, о чем разговаривают Альбион и Тимоти, поначалу они шепчутся, но потом начинают спорить на повышенных тонах. Я не могу различить слов, пытаюсь, но укол приглушает звуки, как заглушил и боль.





Часть 4. Домажлице




Середина сентября