Земное притяжение

— Марочка, мы договорились, что не станем его ругать!

— Не станем, Фуфа. Но почему?

Макс посмотрела на тёток.

— Я не мог, — сказал он глупую глупость.

— Марочка, он не мог.

— А мы? — горестно спросила Мара и на миг перестала вытирать фужеры. — Как же мы? Без тебя?

— Вы справились, — буркнул Макс, которому нечего было сказать и нечем оправдаться.

— Мы уже почти умерли от старости и болезней.

— Марочка, ещё не до конца.

— Расскажи нам, как ты жил. Нет, мы видели тебя по телевизору…

— И ещё мы читали о тебе в специализированных изданиях, — подхватила Фуфа. — Мы так гордились тобой! Но совершенно не знали, как ты живёшь! Ты же ничего не рассказывал, даже когда звонил.

…Что он мог сказать? Чем оправдаться?

Если бы не Джахан, он не решился бы приехать к ним и сейчас — слишком жаль ему было себя и ушедшей жизни, и он не хотел вспоминать! Но Джахан почти заставила его! Он не знал, куда деваться от стыда и любви, не знал, что придумать, чтобы как-то утешить их, и понимал: никак не утешишь — время почти вышло, Макс потерял его слишком много, извёл, упустил!..

…Может, если бы он не упустил время, хватило бы хоть на что-то — на осознание и понимание, на возможность порадоваться друг другу, пока все ещё здесь?.. Родителей не стало, и вместе с ними не стало той жизни, которой они жили, а начать новую Макс не осмелился. Быть одному проще и безопаснее, и не требуется почти никаких душевных усилий. К одиночеству очень легко привыкнуть. Выпутаться из него почти невозможно.

— Девочки, — сказал Макс, он всегда их так называл, когда они были вместе, — я жил так, как жил!.. На самом деле не очень интересно.

— Как это не интересно! Ты такая умница! Талант! Звезда! По каналу «Культура» тебя показывают то и дело, и сама Антонова тебя хвалила! Ты ездил с ней в Лувр!

— Мы так тобой гордились, — подхватила Марочка. — Я рассказывала о тебе всем соседкам, и на даче, и на Ленинском! Почему ты не женился?

— Мара, дай ему поесть!

— Я не собираюсь его ругать, Фуфа!

— И не приставай!

— Ты же не можешь быть совсем один, — продолжала Марочка. — С кем-то же нужно… беседовать!

Макс засмеялся и закашлялся.

…Какое чудесное слово — беседовать! В жизни каждому человеку обязательно нужен собеседник. Без него пропадёшь, всё верно.

Он почти нашёл своего собеседника. Не почти, а совершенно точно нашёл! И перепугался. Одному проще и безопаснее. И не нужно никаких душевных усилий.

— Мара, он должен как следует покушать!

— Я только один раз встретил девушку, с которой… разговаривал, тётя Мара. Совсем недавно.

— Ты на ней женился?

Макс отрицательно покачал головой.

— Я был на работе, она живёт в другом городе… В общем, ничего не вышло.

— Возьми на работе отпуск и поезжай в другой город. И всё выйдет.

— Я теперь буду с вами беседовать, — поклялся Макс. — На самом деле непонятно, как я без вас жил!

— Не подлизывайся, мальчик.

— Я не подлизываюсь! Я говорю правду. Я теперь всегда буду говорить вам правду.

— А та девушка? Она достойна нашей семьи?

Макс засмеялся.

— Она потеряла паспорт, — сказал он и зажмурился от воспоминаний. — Разумеется, она не помнит, где и как она его потеряла! Это как раз в духе нашей семьи! И какая-то авантюристка морочила мне голову, представившись её именем. Я точно знаю, что не бывает таких совпадений, но так совпало. Я разговаривал с ней и не догадывался, что она поддельная Елизавета Хвостова и что вот-вот я встречу настоящую…

Он замолчал. Тётки смотрели на него и моргали — кажется, от слёз.


В дверь позвонили, и начался блаженный и радостный кавардак. Приехал дядя Миша, постаревший, но бодрый, с хохолком на макушке. Сколько Макс помнил Мишу, столько помнил хохолок!.. Сначала он был смоляной, потом седой, а нынче стал совершенно белый. Дядя, не слушая ни супругу, ни Марочку, долго с наслаждением ругал Макса за бездушие и бесчувственность, сыпал упрёками, восклицал, потрясал перед Максовым носом худым стариковским пальцем. Потом он вдруг вспомнил, как качал маленького Макса на ноге. Макс садился верхом, и он, дядя Миша, его подкидывал.

Вспомнив, он обнял Макса и, кажется, прослезился. Фуфа поднесла ему капель в рюмочке.

Потом приехал Володя с незнакомой Максу женщиной. Женщина была крупная, неторопливая и красивая. Лицом она напоминала молодую Фуфу, а повадкой — нисколько. Володя сказал, что это его жена, а детей они заперли на Николиной Горе на замок, чтобы не мешали.

— Там целый обезьянник, — объяснила жена и нежно улыбнулась. — Соня привезла своих погостить. Они решили не ходить в школу, а отдыхать на даче. Школа им надоела.

— Вы надорвёте мне сердце! — закричала издалека Фуфа, услыхавшая про обезьянник. — Дети заперты одни на даче?! На замок?!

— Не волнуйтесь, мама, что вы вечно придумываете?! Дети заперты под присмотром взрослых!

Приехали ещё какие-то родственники, которых Макс совсем позабыл, и удивительно было, что всё это — ради него, для него!.. Для него Фуфа с Марочкой собрали невообразимый стол, для него охлаждается в холодильнике рыба размером с кухонный буфет, для него все эти люди бросили детей и работу, для него дядя Миша извлекает из горки особую, прадедушкину, «юбилейную» рюмку!.. Ему заглядывают в глаза, держат за руки, рассказывают своё и требуют рассказов от него.

…Так не бывает.

Нет, так бывает. Но очень давно с ним не было ничего подобного.

Почему-то Фуфа и Марочка никого не пускали за стол, что было на них совсем не похоже, но мужчины выпили понемногу у столика с закусками, и дядя Миша сказал, что он, пожалуй, и сейчас может покачать Макса на ноге, а Володя с Борей заспорили про медведей, когда у них начинается спячка. Потом они все вместе смотрели из кабинета в вольер, махали медведю и ещё немного выпили.

Когда в очередной раз позвонили в дверь, Фуфа, у которой руки были заняты подносом, отправила Макса открывать.

Он сбросил цепочку, распахнул дверь и… застыл. Немного побыл в застывшем состоянии, шевельнулся и оглянулся беспомощно.

У него за спиной в коридоре маячили взволнованные Марочка с полотенцем через плечо и Фуфа с подносом в руках.

— Приглашай, приглашай, — трагическим шёпотом просуфлировала Фуфа.

— Здравствуйте, — сказала Елизавета Хвостова. Щёки и глаза у неё горели. — Я делаю переводы. Вам не нужно ничего перевести?

— Здравствуйте, — сказал Макс.

— Проходите, пожалуйста, — не выдержала Марочка и заспешила к ним. — Мы заждались! Мальчик, что ты стоишь, как пень?! Лизочка, как вы добрались? Эти таксисты такие жулики!..

— Миша, — пробасила Фуфа в сторону столовой, — прими у меня поднос! У нас ещё гости!

Макс Шейнерман, прослуживший много лет в контрразведке, закалённый, тренированный, хладнокровный, хорошо обученный и уравновешенный, отступил в квартиру, зацепился за что-то и чуть не упал.

И спросил — в полном соответствии с плохой пьесой, которая сейчас разыгрывалась в коридоре старого дома на Зоологической:

— Откуда ты взялась?..

— Ах, она взялась из Тамбова, — захлопотала Марочка. — Мы с Фуфой взяли на себя смелость её пригласить, и Лизочка — умница! — не смогла нам отказать!..

— Она наверняка хочет кушать, — сказала Фуфа. — С дороги все ужасно хотят кушать! Мальчик, выйди из ступора, ты позоришь семью, человек первый раз в доме, что он о нас подумает?..

Елизавета вошла в прихожую и втащила за собой громадную корзину и букет.

— Здесь яблоки, — она показала на корзину. — Антоновка из нашего сада. А это георгины, самые последние.

— Бог мой! Антоновка! Миша! Скорее сюда! Она привезла антоновку! И георгины! Как ты тащила такую тяжесть, бедный ребёнок! Миша, антоновку нужно на стол! Мара, понесём корзину на кухню! Берись с той стороны!..

Тётки поволокли корзину и скрылись. Потом одна из них выглянула из-за угла, посмотрела и пропала.

— Меня просто пригласили, — объяснила Елизавета. — На обед и на несколько экскурсий. В музеи. Твоя тётя сказала, что её муж академик и дружит с директорами всех музеев.

— Откуда ты взялась?!

— Что ты так испугался?

Она прошла мимо него и стала деловито стаскивать кеды. Она была в длинной юбке и кедах — очень красиво.

Макс помотал головой отрицательно, а потом утвердительно.

— У вас здесь много народу?

Он опять помотал головой сначала так, а потом эдак.

Случившееся не помещалось у него в голове и в сердце. Он ничего не мог осознать.

— Лизочка, — проблеял он глупым голосом.

— А?

Она бросила кеды, подошла, обняла его и прижалась.