Жаль, не добили

Скрипнула створка, луч фонаря запрыгал по щитам, закрывающим яму. Бандеровцы не таились. Похоже, уверовали, что чужих в селе нет.

– Эй, Дмитро, Опанас, Фрол, вы тут? Ау, хлопцы? Спите?

– А чего бы им не спать? – проворчал кто-то еще. – Ночь на дворе.

– Тиха украинская ночь, – сумничал первый и закашлялся. – Фу, хлопцы, что за запах у вас такой? Сдохли? Эй, вы тут?

– Солома гниет, – слабым голосом с чудовищным хрипом отозвался Алексей. – Совсем провоняли. Тут мы, живые.

– А чего не в яме? – спросил боевик.

«Трупы в ней», – подумал капитан и сказал:

– Дышать там нечем, вылезли.

– Ладно, хлопцы, домой пора. – Человек с фонарем подошел поближе, стал отбрасывать ногой солому. – Ну вы и забрались! Вылезайте. Ты кто, хлопчик? Что-то я тебя не узнаю.

Алексей упруго перекатился на лопатки, ногами ударил бандита в живот. Кабан был крепкий, но отлетел, выронил фонарь. Капитан подхватил автомат.

– Засада! Москали поганые! – От истошного вопля, резанувшего уши, чуть крыша не рухнула.

Бандиты ударили в два ствола, крошили солому. Она носилась в спертом воздухе, как полчища саранчи, лезла в глаза, за шиворот.

Ворота были распахнуты. Кравец видел, как на фоне звездного неба мечутся силуэты людей. Он взгромоздился на колено, открыл огонь из «ППШ». Пули крошили не только трухлявое дерево. Заорал бандит, которому капитан пробил живот, заковылял на четвереньках. Вторая пуля поразила его в задницу, третья – в голову. Двое других, перепуганные, дезориентированные, носились по овину, ругались, сталкивались.

– Микита, тикаем! – мужской вопль сорвался в визг.

Кончились патроны в магазине. Алексей отшвырнул автомат, выхватил «наган» из кармана пиджака, принялся ловить в прицел ускользающие мишени. Два бандита бросились из овина. Одного из бегущих Алексей снял первым же выстрелом. Пуля попала в поясницу. Тот выл, как болотная выпь, катался по полу. Второй вывалился на улицу, на бегу перезарядил автомат.

Через миг Греков набросился на него из-за угла. Лунный свет блеснул на лезвии, упырь захрипел. Видимо, работать ножом лейтенанту милиции было сподручнее, чем стрелять. Бандит сполз на землю, задергался в конвульсиях.

– Командир, готово! – крикнул Греков.

Алексей уже спешил к выходу, споткнулся о стонущее тело. Нечего тут валяться! Он вскинул «наган», выпустил пули, оставшиеся в барабане.

В доме фельдшера грохотали автоматные очереди. Бандиты пытались вырваться. Распахнулась задняя дверь, кто-то выпрыгнул, бросил гранату. Она взорвалась на пустыре, не причинила никому вреда. Тамбовцев срезал этого типа короткой очередью. Грузное тело покатилось с крыльца.

– Не стреляйте, мы сдаемся! – закричал кто-то в доме.

– Командир, ты в порядке? – через миг выкрикнул Газарян. – Мы взяли двоих.

– Отлично! – сказал Алексей, направляясь к дому. – Все целы?

– Зинченко ранен.

– Тяжело?

– Нормально, жить будет.

Капитан чувствовал дикую усталость. Он добрел до крыльца на подгибающихся ногах, стащил с себя провонявший пиджак.

Навстречу вышел Газарян, тоже взмыленный.

Он глупо улыбнулся и пошутил в своей манере:

– Стой, стрелять буду.

– Снайпер, чтоб тебя! – Алексей вытащил пачку, в которой остались ровно две папиросы, сунул товарищу. – Мне тоже прикури. Значит, все хорошо?

– Было бы отлично, командир, кабы не Зинченко. Кинулся наобум, за что и получил по обеим ляжкам. Ничего, и не такие выживали. Санинструктор с ним возится. Двоих мы скрутили, Алексей, – не без гордости повторил Газарян. – Даже не ранили, целеньких взяли.

– Эти двое знают, где находится базовый лагерь Бабулы, поскольку именно оттуда и явились. С этой минуты работаем с умом и очень осторожно. Первым делом надо пустить слушок по селу, что в перестрелке погибли все семеро гостей из леса.

Допрос оперативники проводили жестко, как говорится, с пристрастием. Мрачная обстановка подвалов всячески к тому располагала. Два помещения, разделенные бетонной стеной. Герметичность в комнатах для допросов была идеальной. Яркий свет в глаза, съезжающиеся стены, заплечных дел мастер не хилой комплекции, обнаженный по пояс.

Алексей кочевал из одной комнаты в другую. Молодой бандит со связанными руками сидел на табурете у голой стены, потрясенно таращился под ноги.

– Филимон Шутило, значит. Очень приятно познакомиться, – растягивая гласные, проворковал Греков. – Времени у нас нет, давай сразу к делу. Ты не против? У тебя два выхода, мил человек. Первый таков. Ты даешь нам полную информацию о вашей базе: координаты, особенности местности, вооружение, количество штыков. Оказываешь услуги в качестве проводника. Твоя выгода в том, что тебя не расстреляют. Твое имя не всплывет. Суд учтет добровольное содействие, отсидишь умеренный срок. Когда выйдешь, коммунизм на Западной Украине еще не построят, будешь участвовать в возведении, так сказать. Теперь про второй вариант. Слышал о препарате «Нептун-47»? Ты отрубаешься, а по пробуждении охотно отвечаешь на все вопросы, даже самые каверзные. Но это не есть чистосердечное признание с раскаянием. Ты выкладываешь нам информацию, и мы тебя расстреливаем. В рай ты не попадешь. За убийства мирных жителей, которые ты совершал с сорок первого года, тебе светит только ад. Выбирай, дружище.

Глаза молодого бандита наполнились слезами. В его бумажнике, набитом ничем не обеспеченными карбованцами, лежала и фотография молодой девушки, на которой было старательно выведено: «С любовью, Эмма».

Мускулистый полуголый красноармеец зевал от скуки. Его партия должна была начаться по сигналу.


В соседней комнате на таком же табурете покачивался мордатый мужик с пустыми глазами. Некто Савва Харченко, тоже бандит со стажем. Школа абвера в Западной Галиции, служба в рядах украинской вспомогательной полиции, участие в карательных акциях против евреев, поляков, цыган, советских и партийных работников. Личность оказалась известная, стоило только копнуть архив. Еще и морфинист. При захвате у него были реквизированы две упаковки таблеток.

Смышленый Газарян пустил в ход тот же стандартный набор: добровольное сотрудничество, приемлемый срок, полная анонимность. Таблетки возвратим, поскольку в СССР наркомании нет. В противовес – «Нептун-47», знакомство с тем светом, а перед казнью общение вот с этим милым полуобнаженным товарищем. Он из тех умельцев, что каску разбивают ударом ладони.

– Подумай, гражданин Харченко, – увещевал бандита Газарян. – Нам, собственно, без разницы. Это твоя жизнь. Ну так что? Будем говорить? Растопим лед в отношениях?

Под утро бандеровцы сломались и запели. Они не контактировали друг с другом, но их показания в общем и целом сходились. Обессиленные, деморализованные боевики тыкали карандашом в карту, и оба попадали в один и тот же квадрат.

Это было Карпакское урочище, окруженное скалами и заболоченными лесами. Для непосвященного – гиблое место, куда непросто забраться и невозможно выбраться. Но тот человек, который знает тропу и не рассыпается на ходу, выйдет оттуда к Щучьему озеру за сорок минут. К урочищу можно подобраться незаметно, провести с собой небольшой мобильный отряд.

На коротком рабочем совещании Алексей старался взять себя в руки, не радоваться раньше времени. Все очень зыбко, много подводных камней. Боевики опомнятся, откажутся вести отряд или затащат его в какую-нибудь топь в духе Ивана Сусанина. Необходимы скрытое приближение и разведка местности. Действовать надо поэтапно, без дури.

– Без препарата не обойтись, – с иезуитской улыбкой проговорил Греков. – Думаю, справимся, зальем эту прелесть хлопцам в глотки и потащим их на себе.

Подготовка к акции двигалась полным ходом. Алексей связался с Львовом, обрисовал ситуацию и потребовал войск.

– Хорошо, капитан, я свяжусь с командованием округа. Будут тебе бойцы и специальные средства. Но постарайся не погубить людей. Да и себя тоже. Покончи, ради бога, раз и навсегда с Бабулой! – заявил полковник Кусков.

А после обеда случилось событие, повергнувшее капитана в шок и надолго выбившее его из колеи. К комендатуре подошла грузовая машина. Два солдата выгрузили из кузова бледного мужчину в штатском, из кабины вышел сержант средних лет. Все они двинулась в комендатуру. Солдаты поддерживали бледного парня в испачканной одежде. Вскоре выяснилось, что он не арестант. Сержант ввел парня в комнату. Красноармейцы остались в коридоре.

– Разрешите, товарищ капитан? Это срочно, – сказал сержант. – Из-под Гачевки привезли, колхоз «Красное знамя». Бабула там сегодня порезвился. Это потерпевший. У него, похоже, крыша немного того. Не знаем, куда его девать.

У Алексея неприятно защемило сердце. Он угрюмо разглядывал молодого парня, одетого так, словно тот работал в поле. Грязный комбинезон, резиновые сапоги, измазанные землей. На лице разводы, засохшая кровь. Он явно был не в себе, пережил тяжелое потрясение. На капитана смотрели пустые глаза, лицо подрагивало.

– В коридоре подожди, сержант, – проворчал Кравец, и тот удалился.

В кабинет заглянул Газарян, с любопытством уставился на посетителя, пристроился в углу.

– Присаживайтесь, молодой человек, – сказал Алексей. – Представьтесь, обрисуйте проблему. Надеюсь, с документами у вас все в порядке?

Парень опустился на край стула и вдруг заплакал.

Он размазывал слезы по грязным щекам и твердил дрожащим голосом:

– Простите меня. Их всех убили. Мою Галеньку тоже. Господи правый, за что? Мы же свадьбу намечали на начало октября.

Капитан раздраженно покосился на Газаряна. Тот сообразил, принес воды.

У парня стучали зубы. Вода текла по вороту грязной рубашки.

– Позвольте вопрос, молодой человек. В качестве преамбулы, так сказать, – вкрадчиво произнес Алексей. – Можно поинтересоваться, почему вас не убили?

– Я не знаю.

Тут Газарян подхватил пустой стакан, иначе он покатился бы по полу.

– Мне приказали прийти в комендатуру райцентра, найти капитана Кравца и все ему рассказать. Это ведь вы?

– Возможно. Кто вам приказал?

– Он сказал, что его зовут Нестор Бабула.

Алексей на минуту закрыл глаза. Проняло, эффект достигнут. Обменялись любезностями. Пока один крошил бандитов в Выжихе, другой провел акцию против ни в чем не повинных гражданских, лично выехал размяться.

Капитан заставил себя успокоиться, прикрикнул на парня:

– Хватит сопли размазывать! Ты мужик или нет!

Картинка вскоре нарисовалась. Парня звали Василий Перепеленко. Его погибшую невесту – Галина Стрельченко.

Обычная осенняя история. Время собирать урожай, а рабочих рук в колхозе не хватало. Больше тридцати человек приехали из Львова на три дня, поселились в бараках на окраине Гачевки и убирали картошку. «Красное знамя» – подшефный колхоз Львовского металлургического завода. Пятнадцать человек с упомянутого предприятия, все из инструментального цеха. Остальные – студенты какого-то технического вуза.

С Галкой Василий трудился на одном участке. Любовь у них была. Все об этом знали. Оба приезжие. Он из Сум, она – из Мелитополя. Комсомольцы, передовики производства.

Два дня люди отработали в поле ударными темпами, весело, с прибаутками. А сегодня только прибыли, как налетела банда. Им не сказали, что здесь такое возможно. Трудовой десант никто не охранял. Две группы вооруженных людей вышли из леса, окружили народ.

Местный бригадир, под надзором которого трудились горожане, кинулся к командиру бандитов, которого безошибочно вычислил, начал что-то ему говорить, упрашивать, чуть не на коленях стоял. Сравнительно высокий жилистый мужчина с очень бледным лицом и окладистой бородой внимательно его выслушал, кивнул, потом достал из кобуры пистолет и выстрелил бригадиру в сердце. Тот умер не сразу, дергался, стучал ногами.

Боевики отпускали сальные шуточки. Они говорили по-украински, одеты во что ни попадя – засаленные мундиры немецкого образца, потертые телогрейки. Кто-то в мазепинках, другие в польских конфедератках или немецких пилотках. У всех автоматы, пояса увешаны ножами и гранатами.

Рослый парень с небольшой хромотой оказался фронтовиком, сделал попытку вырвать автомат у бандита. Его пристрелили, не переставая шутить.

Галка умирала от страха. Василий улучил минутку, когда на них никто не смотрел, повалил ее в борозду, укрыл мешками, сам зарылся в груду ботвы.

Люди сбились в кучку, молили о пощаде. Но бандиты смеялись. Они заставили мужчин грузить в машину мешки с картошкой. Борцам за украинскую идею тоже надо чем-то питаться. Один из парней отказался, ему немедленно послали пулю в лоб. Остальные работали, потрясенные, ничего не видящие. Погрузили мешков десять, больше не было.