Жаркое лето сорок второго

Утро наступившего дня застало лучшего германского стратега над картой Севастополя. Получив болезненный укол ночью, он не собирался отказываться от своих прежних намерений. Ещё не совсем была ясна обстановка на керченском полуострове, а он отдал приказ о бомбардировке советских позиций.

С раннего утра на форт «Сталина» и батарею майора Александера обрушились бомбы, а затем снаряды. Вновь заговорили «Карлы», «Гамма», гаубицы, которым вторили сокрушающие выстрелы «Доры». Отдохнувшие за время вынужденного простоя артиллеристы и летчики пытались сделать все, чтобы реабилитироваться. Главной целью их ударов стал «Максим Горький», захват которого Манштейн планировал осуществить в ближайшие двадцать четыре часа.

Выполняя приказ командующего, немецкие асы пытались привести к молчанию единственную башню, которая с грехом пополам, но продолжала вести огонь по противнику. Лихие пикировщики буквально всаживали в неё свои бомбы, но по непонятным причинам они постоянно ложились мимо цели, к страшному огорчению «лаптежников».

Если долго бить в одну точку, то рано или поздно, но ты в неё попадешь. Эта простая истина была известна всем и каждому, но именно в этот день немецкие артиллеристы смогли подтвердить на практике. После очередного выстрела одного из «Карлов» выпущенный ими снаряд упал рядом с ненавистной башней, и его взрыв сорвал её с погона. Едва это произошло, как громкий торжествующий крик пролетел по всему участку фронта. Кричали наблюдатели в окопах, кричали артиллеристы, когда им доложили результаты их стрельбы. Кричали офицеры штаба, и даже негромко воскликнул сам Манштейн, находившийся в этот момент в «Орлином гнезде».

Для всех для них батарея майора Александера имела определенное значение, и уничтожение её последнего орудия виделось всем как очень важный знак грядущего успеха.

– Колосс обезглавлен, господа. Теперь осталось свалить его, – радостно произнес Манштейн, и находившиеся рядом с ним офицеры дружно поддержали своего командующего.

– Нужен один хорошо подготовленный удар, и Рокоссовский не сможет заткнуть рану в своей обороне, которую ему нанесет германский штык, – подхватил Буссе, и командующий согласно кивнул головой.

– Сегодня мы возьмем реванш за все прочие неудачи. Передайте генералу Шомбле об удаче наших артиллеристов, это поднимет боевой дух его солдат перед атакой, – приказал Манштейн и отправился в штаб. Предстояло довести кое-какие моменты перед решающей атакой.

Командующий покидал «Орлиное гнездо» в приподнятом настроении, но не успел он от него отъехать, как капризная Судьба преподнесла ему неприятный сюрприз. В чисто женской манере она напомнила Манштейну, что, к несчастью, все люди смертны и, рассуждая об обезглавливании русского колосса, можно лишиться собственной головы.

Неожиданно любимый наблюдательный пункт командующего подвергся обстрелу русских дальнобойных орудий. Они методично обработали весь район, прилегающий к «Орлиному гнезду», но два гаубичных снаряда угодили в сам наблюдательный пункт. В результате прямого попадания погиб полковник Буссе, его помощник майор Арвинц и ещё несколько офицеров штаба. Из всех помещений наблюдательного пункта уцелела лишь комната связи, все остальное превратилось в руины.

– Господин генерал, а ведь там могли оказаться и мы с вами, – удрученно произнес адъютант Манштейна, когда, получив доклад о последствиях обстрела, тот отправился в штаб. Сроки начала атаки приближались, и генерал не хотел их переносить ни по какой-либо причине.

– Да, могли, но ведь не оказались, – недовольно буркнул Манштейн, размышляя над причиной столь внезапного обстрела. Что это? Случайность, которой на войне пруд пруди, или действия русской разведки, чьи шпионы засекли генеральскую машину и по рации навели артиллерию? Манштейн склонялся к первой версии, так как вторая обозначала из рук вон плохую работу военной контрразведки и гестапо.

– Смерть уже второй раз проходила рядом с вами, господин генерал, – продолжал нудить напуганный адъютант, напоминая о трагическом случае, произошедшем с генералом в первых числах июня. Тогда, выйдя в море для рекогносцировки позиций Севастополя со стороны Ялты, катер с командующим попал под обстрел советского истребителя. От пулеметной очереди был убит старый шофер командующего и тяжело ранен капитан катера, итальянский моряк. На судне начался пожар, оно потеряло ход, и если бы советский летчик совершил второй заход на цель, третий штурм Севастополя не состоялся бы. Однако этого не произошло, и благодаря смелым действиям адъютанта командующего, вплавь добравшегося до берега и организовавшего спасение катера, история пошла своим чередом.

– Ну и что из этого? Сейчас идет война, – нравоучительно изрек командующий, полагая, что этим он закончил разговор, но адъютант не унимался.

– Если за один месяц смерть дважды проходит рядом с человеком, то она непременно придет и в третий раз. Так говорят народные приметы.

– Ерунда, – уверенно отчеканил Манштейн, – не знаю, что там говорят приметы, но наша фамильная гадалка, которая никогда не ошибалась, предсказала мне долгую жизнь и чин фельдмаршала. До старости мне пока ещё далеко, да и жезла у меня пока нет, значит, эти приметы о скорой смерти не про меня. Держитесь вместе со мной, и она вас тоже минует, мой друг.

Генерал покровительственно улыбнулся адъютанту, совершенно не подозревая, что народные приметы имеют пагубную привычку сбываться.

Наступление на форт «Максим Горький» и форт «Сталин» началось вовремя, и началось успешно. Массированный артиллерийский обстрел перемешал остаток заградительных сооружений и скудные минные поля перед передним краем русской обороны, и поэтому атака немецких войск была стремительна и молниеносна. Ни пулеметный, ни орудийный огонь не смогли остановить бега немецких пехотинцев через нейтральную полосу к русским фортам. С громкими криками они ворвались на позиции противника, где завязалась ожесточенная рукопашная схватка.

Шедшие вместе с пехотинцами саперы принялись подрывать бронированные двери советских бункеров, чтобы открыть доступ своим солдатам во внутренние помещения этих укреплений. Все было продумано до мелочей, но внезапный мощный контрудар русских спутал все карты их противника. Несмотря на то что за последние дни немецкие катера торпедировали несколько малых транспортов противника, идущих в Севастополь, а немецкие летчики серьезно повредил стоящий в Казачьей бухте транспорт «Абхазия», гарнизон крепости регулярно получал пополнения в боеприпасах и живой силе. Это обстоятельство позволяло генералу Рокоссовскому если не на равных сражаться со своим противником, то хотя бы наносить ответные контрудары.

Хорошо узнав манеру ведения боя своего противника, Константин Константинович был убежден, что Манштейн обязательно продолжит свое наступление на Северную бухту. Сроки расставания с авиацией его поджимали, а атаковать Севастополь с юга у немцев не было ни сил, ни времени с учетом военных действий под Керчью.

Зная пагубную привычку Манштейна в самый ответственный момент делать противнику пакость, Рокоссовский не исключал возможности со стороны немцев высадки десанта. Ход был хороший, нестандартный, но при глубоком его рассмотрении командующий отказался от него. Высадка воздушного десанта в районе Северной бухты была сопряжена с большим риском. Уж слишком мало свободного места было для десантников. Что касается южной стороны, то такая возможность не исключалась, но полностью отсутствовала её целесообразность. Появление немецкого десанта в тылу советской обороны доставляло им неприятности, но не создавало условий для коренного перелома в штурме Севастополя в районе Сапун-горы.

Вариант высадки морского десанта советским командованием не рассматривался, так как это было откровенным самоубийством. Артиллерия Константиновской батареи потопила бы любую баржу или катер, попытавшийся прорваться в Северную бухту. Точно вычислив направление наступления противника, Рокоссовский сосредоточил в этом районе резервы и при прорыве противником рубежей обороны незамедлительно нанес контрудары.

На обоих фортах в течение дня шли кровопролитные бои. Пытаясь переломить ход сражения в свою пользу, Манштейн вводил в бой новые силы, использовал поддержку артиллерии и авиации, но так и не добился желаемого. Всякий раз немецкие атаки натыкались на жесткий ответный удар, который либо отбрасывал противника на исходные позиции, либо не позволял ему развить достигнутый успех и продвинуться дальше.

К концу дня на фортах было следующее положение. Ценой серьезных потерь немцы смогли частично захватить форт «Сталин», но положение их там было непрочным. Любое новое наступление могло выбить засевших там немцев, и Манштейн очень опасался, что это может произойти наступившей ночью.

Что касалось батареи майора Александера, немцы так и не смогли захватить её. Подорванная саперами, заваленная обломками, она продолжала сражаться. Единственным успехом противника был захват восточного склона батареи, что давало возможность немцам продолжить свое наступление в глубину советских позиций.

Непростое положение на фронте требовало серьезного обсуждения, и в десять часов вечера Манштейн собрал совещание в штабе армии. Вместо погибшего Буссе обстановку докладывал подполковник Фогельман, и каждая его фраза вызывала недовольство у командующего. После того как доклады закончились, Манштейн собрался высказать свое мнение, как в этот момент раздался сильный взрыв.

Получив от старшего майора Зиньковича данные о месте расположения главного штаба противника, Рокоссовский обратился за помощью к летчикам. Недолго размышляя, авиаторы отправили на задание два экипажа У-2, третий самолет на этот момент был неисправен. Чтобы свести риск выполнения этого задания к минимуму, летчики решили лететь к цели не кратчайшим путем, минуя немецкие позиции, а выйти к штабу Манштейна через румын на стыке третьего и второго сектора обороны.

Не испытавшие на себе ночных налетов «сталинских вампиров» румыны не особенно обращали внимание на ночное небо, в основном уделяя внимание событиям на земле.

Маленькие, тихо стрекочущие небесные тихоходы спокойно прошли над головами противника и вышли к своей главной цели, но это была только половина дела. Чтобы точно определить местоположение штаба противника, У-2 приходилось выключать мотор и с высоты планировать вниз. Рискуя в любую минуту быть обнаруженными, маленькие аэропланы проходили буквально над крышами домов, пытаясь сориентироваться в вечерней тьме. На счастье пилотов, скопившиеся перед штабом легковые автомобили стали верным ориентиром для них. Будучи полностью уверенными в своей неуязвимости перед авиацией противника, немецкие шоферы не сильно маскировали свои легковушки с наступлением ночи.

Бомбометание по цели советские пилоты произвели со второго захода, положив свои бомбы точнее любого пикирующего бомбардировщика. Сначала один, затем другой мощный взрыв сотряс особняк, в котором находился штаб 11-й армии. Здание было каменной постройки, и потому возникший после взрыва пожар не успел как следует разгореться, чем спас жизни некоторым людям, находившимся в этот момент внутри дома.

Только ближе к полуночи стали окончательно ясны последствия налета ночных бомбардировщиков противника. От взрыва русских бомб погибло или получило ранение почти все руководство 11-й армии, за исключением самого Манштейна. Эрих фон Левински вновь счастливо разминулся со старой дамой, в третий раз заглянувшей к нему в гости. Своим чудесным спасением он вновь был обязан своему адъютанту. Стоявший позади командующего в момент взрыва бомбы, он принял на себя главный удар рухнувшей потолочной балки. Несчастный лейтенант был раздавлен ею, тогда как сам Манштейн отделался сотрясением мозга и переломом челюсти. Мычащий и стонущий от сильной боли, он был извлечен из-под обломков дома и немедленно отправлен в госпиталь.

Своевременно оказанная медицинская помощь полностью устранила всякую опасность для жизни командующего, но вот исполнять свои обязанности он не мог. И дело тут было не в том, что из-за наложенных хирургами шин Манштейн плохо говорил. Ничто не мешало ему отдавать приказы на бумаге, но лучшего стратега Германии беспокоили сильные головные боли. Любой резкий поворот головы вызывал приступ рвоты, головокружение, чувство проваливания.

Все это, по словам врачей, было временным явлением, но для его устранения требовался полный покой в условиях санатория. Беспощадный вердикт эскулапов бил генерала серпом в самое сердце, и как он ни пытался преодолеть внезапно поразивший его недуг, но 26 июня был вынужден сдать командование армией Фреттер-Пико и отправиться на лечение. Самолет с больным генералом ещё находился в воздухе, когда, воспользовавшись возникшей паузой, Рокоссовский выбил немцев с их позиций в фортах и полностью восстановил оборону четвертого сектора.

Занявший место командующего 11-й армией генерал Фреттер-Пико оказался в чрезвычайно затруднительном положении. В его распоряжении были только одни сутки, по истечении которых корпус Рихтгофена покидал Крымский полуостров для участия в операции «Блау». Все попытки генерала задержать на несколько дней главные силы корпуса в Крыму наткнулись на яростное сопротивление фюрера. Из-за преступной халатности штабных офицеров фельдмаршала Бока некоторые штабные документы с планами наступления немецких войск оказались в руках противника. Время шло на часы, и Гитлер не желал слышать ни о какой-либо отсрочке.

– Двадцать восьмого июня самолеты Рихтгофена должны нанести свой удар по позициям противника под Воронежем! Таково мое решение, и я от него не собираюсь отступать! Любые попытки помешать этому я расцениваю как саботаж, который будет караться по законам военного времени, – категорически заявил на заседании ОКХ[3] фюрер, и Кейтель с Гальдером не рискнули с ним спорить.

Не желая нести личную ответственность за принятие решения, генерал собрал военный совет, на котором поставил вопрос о дальнейших действиях 11-й армии.

– В нынешнем далеко не простом положении, в котором сейчас находится наша армия, потеря авиационной поддержки означает невозможность продолжения штурма Севастополя. Поэтому мы должны в ближайшее время нанести русским удар такой сокрушающей силы, чтобы потом оставшимися силами мы смогли бы довести дело до победного конца. Сейчас весь вопрос состоит в том, где следует нанести этот удар? В районе Мекензиевых гор или в районе Сапун-горы, местах, где мы смогли достичь максимального успеха в прорыве обороны противника… – Обозначенная генералом от артиллерии тема разговора подразумевала возникновение жарких споров и дебатов, но ничего этого не произошло.

Из прежнего штабного руководства остались единицы, чье звание не превышало майорского. Естественно, их голос не мог тягаться с голосами полковников и генералов XXX корпуса, чье членство в новом составе штаба армии было преобладающим. Стоит ли удивляться, что все они в один голос заявили о необходимости предпочтения южного варианта северному. При этом приводился один и тот же аргумент в различных вариациях.


– Противник уже привык к тому, что наступаем на его северные укрепления и сосредоточил там свои основные силы. Поэтому мы терпим постоянные неудачи на этом направления, и новое наступление там вряд ли принесет нам успех. Более перспективно южное направление. Согласно данным разведки, русские частично ослабили это направление, перебросив часть соединений в район Мекензиевых гор, что дает дополнительные шансы на успех при наступлении на Сапун-гору. В случае её взятия ничто не помешает нам продолжить свое наступление на Инкерман и район Английского кладбища, а это уже сам Севастополь, – утверждал новый начальник штаба армии генерал-майор Ранке, и его мнение полностью возобладало на этом совещании.

«Южане» победили «северян» не только благодаря численному превосходству и обилию золотого шитья на погонах, не последнюю роль сыграл в принятии окончательного решения и личностный фактор.

Все время штурма Севастополя Манштейн постоянно принижал командующего XXX корпусом, возвышая свое эго. Это была вполне понятная «генеральская» игра, в которую с удовольствием играли и гении военной мысли, и простые аристократические трудяги, получавшие свои ордена и звания не за блистательно одержанные победы, а за преданность и правильность исполнения полученных сверху приказов. Поэтому, воспользовавшись случаем, Фреттер-Пико с легкостью отправил в корзину все планы своего гениального предшественника, заменив их решением, одобренным военным советом армии.

Чтобы сохранить от противника в тайне свои намерения, в течение всего двадцать шестого июня и первой половины следующего дня немцы наносили удары как по северной части обороны Севастополя, так и по её южной части. «Карлы», «Гамма», «Дора» и зенитки привычно громили форт «Сталин», батарею Александера и «Белый утес», тогда как гаубицы и минометы с яростным усердием обстреливали советские позиции на Сапун-горе и Федюнинских высотах. Все было как обычно, но все же маленький ключик к разгадке намерений врага генерал Рокоссовский разглядел в действиях авиации противника. Заслушивая на вечернем совещании доклады подчиненных, он обратил внимание, что основная часть самолетов противника бомбили укрепления именно второго сектора обороны.

– Что вы по этому поводу думаете, Иван Ефимович? Господин Манштейн изменил свои наступательные планы или пытается таким образом ввести нас в заблуждение? – спросил он генерала Петрова.

– Мне кажется второй вариант, товарищ командующий. Путают нас фашисты. Пытаются таким образом ослабить наш северный кулак, – высказал свое мнение Петров, но у генерала Казакова было иное мнение.

– Слишком затратный и не совсем эффективный способ ввести нас в заблуждение. А вдруг мы не поймем их хитрый ход и не пойдем у него на поводу, а время поджимает.

– Поджимает, если верны данные нашей разведки о переброске корпуса Рихтгофена на материк. А если это не так и генерал Петров прав?

– Зная, какого невысокого мнения немцы о наших боевых способностях, они бы наверняка для страховки подбросили нам перебежчика с самыми достоверными сведениями о грядущем ударе с юга. На месте противника я бы так примерно поступил.

– Что скажет нам по этому поводу разведка? Что нового с полей? – быстро отреагировал на слова Казакова командующий.

– Ровным счетом ничего, товарищ командующий, – сокрушенно развел руками начальник разведки, – перебежчиков не было, а наши наблюдатели не зафиксировали перемещения немецких войск с севера на юг.

– Вполне возможно, что именно этой ночью перебежчики и появятся. Но раз их нет, вопрос остается открытым. Что будем делать?

– Я категорически против переброски каких-либо соединений на юг, – решительно заявил полковник Шадрин. – Мы с таким трудом восстановили контроль над главной линией обороны, что ослабление моего сектора – это игра немцам на руку.

– Я также против ослабления моего сектора, товарищ командующий, – подал голос начальник третьего сектора генерал-майор Коломиец, чем вызвал усмешку на губах Рокоссовского. В ожидании аналогичного протеста он посмотрел в сторону командующего вторым сектором полковника Скутельника, но тот промолчал, справедливо полагая, что командующему виднее.

– У меня нет веских причин для переброски войск с северной части обороны на южную сторону, но зная, с каким непростым противником мы имеем дело, не могу исключить сюрприза со стороны господина Манштейна. В виде высадки морского десанта в районе Балаклавы, как это имело место на керченском перешейке. Поэтому будет не лишним создание в районе Кадыровки тактического резерва за счет сил третьего сектора. Извините, товарищ Коломиец, но в наступление румын я не верю. Переброску следует произвести этой ночью и к семи часам утра доложить об исполнении, – вынес свой вердикт Рокоссовский. Верность решений командарма подтвердил следующий день. После завершения авиационного и артиллерийского обстрела советских позиций на подступе к Сапун-горе генерал Фреттер-Пико ввел в дело дивизии, ранее прибывшие под Севастополь по требованию Манштейна.

318-й и 360-й пехотные полки 213-й охранной дивизии вермахта не имели боевого опыта, так как были составлены из резервистов, но при этом они были полностью укомплектованы по нормам военного времени. Численное превосходство, созданное противником на этом участке фронте, обеспечило ему успех при прорыве советской обороны. Уничтожив массированным орудийным огнем минные поля и проволочные заграждения, не считаясь с потерями, немцы ворвались в окопы и траншеи, которые защищали подразделения 389-й стрелковой дивизии. Напор противника был столь стремителен и неудержим, что советские солдаты дрогнули и стали массово отходить к Сапун-горе. Подобное случилось в первый раз за все время штурма Севастополя, что было совершенно неожиданно для немцев.

– Русские бегут! – радостно понеслось по телефонным линиям к вящей радости Фреттера-Пико. Точно уловив наметившийся перелом в сражении, он ввел в бой подразделения 125-й пехотной дивизии, что принесло новые успехи. Преследуя отступающего противника, немцы смогли захватить высоту 135,7, одну из Федюнинских высот. Подобная участь могла произойти с позициями и на Сапун-горе, но благодаря энергичным действиям генерала Казакова этого не случилось. По приказу командующего он возглавил резервный кулак под Кадыровкой и, едва только узнал о прорыве линии фронта, стал действовать, не дожидаясь приказа. Быстро определив направление наступления врага, Казаков нанес удар во фланг атакующему противнику, и тут сказалось отсутствие у немцев боевого опыта. С наступлением на полуразрушенные окопы они справились, но вот во время встречного боя оказались не на высоте. Закаленные в боях с противником севастопольцы, при поддержке взвода танков Т-26, опрокинули немецких резервистов и обратили их в бегство. От полного разгрома резервистов спасло вступление в бой соединений 428-й пехотной дивизии, последнего боевого резерва, имевшегося в распоряжении Фреттера-Пико. Именно они, вместе с налетевшими «юнкерсами», последним приветом от XXX корпуса, не позволили подразделениям генерала Казакова полностью восстановить прорванную противником оборону этого сектора. Завязались ожесточенные схватки за каждый бугорок или лощину, которые в течение дня переходили из рук в руки, и наступивший вечер не зафиксировал ощутимого успеха ни одной из сторон.

Не смогли развить успех и подразделения, захватившие высоту 135,7. Быстрый ввод Рокоссовским из резерва фронта 130-й пехотной дивизии остановил продвижение врага на этом важном направлении севастопольской обороны. Как ни пытались немцы захватить высоту 125,7, это им не удалось.

Ободренный достигнутыми успехами, генерал Фреттер-Пико приказал перебросить к Сапун-горе всю осадную артиллерию. Так как транспортировка огромных «Карлов» в столь короткое время была невозможна, то всю тяжесть по дальнейшему взлому обороны противника взяла на себя «Гамма» и другие крупнокалиберные гаубицы. Свою роль в этом деле сыграла и «Дора». Двадцать восьмого июня она произвела целых двенадцать выстрелов по Сапун-горе, вместе с остальной осадной артиллерией. В этот день немцы выпустили 2420 тонн боеприпасов, что было одним из максимумов за все время штурмов.

Все советские позиции на Сапун-горе и Федюнинских высотах были буквально засыпаны снарядами. Казалось, что ничто живое не может сохраниться в этом лунном пейзаже, но когда немцы пошли на штурм, они встретили достойный отпор. Не успев за ночь создать минные поля и проволочные заграждения, защитники Сапун-горы сделали главный упор на заградительный артиллерийский огонь. Снова минометы, ротные, полковые и дивизионные орудия, срочно переброшенные с северной стороны гаубицы вели огонь по атакующему противнику.

Началась ожесточенная контрбатарейная борьба, Фреттер-Пико бросил все имеющиеся в его распоряжении самолеты, начиная от истребителей и кончая бомбардировщиками, после чего повторил атаку. В полной уверенности, что русской артиллерии заткнули рот, немцы вновь ринулись на штурм Сапун-горы. Огневой поддержки защитников высоты действительно стало меньше, но у генерала Рокоссовского ещё были козыри в этой игре.

На помощь защитникам пришел бронепоезд «Железняк», чьи орудия уверенно громили наступающие цепи противника, почти с каждым залпом сокращая их численность. Вместе с бронепоездом в отражении врага принял участие и дивизион гвардейских минометов. Десять машин дали свой убийственный залп по противнику. Это был последний залп легендарных «катюш» – по причине полного израсходования боеприпасов. От ответного огня были уничтожены или получили повреждения три реактивные установки, но своим ударом они сорвали атаку противника.

На приведение в чувство потрясенных новобранцев и уже бывалых солдат немецким офицерам пришлось потратить много времени. Только к семи вечера они смогли вывести своих солдат на передний край, которые после получасового артиллерийского удара пошли в третью атаку.

К этому времени генерал Рокоссовский успел перебросить к Сапун-горе резервы, необходимые для отражения наступления противника. Но не только они сыграли решающую роль в этом бою. Вместе с советскими пехотинцами и артиллеристами в срыве планов врага проявили себя и советские моряки.

Неизвестно, какой была беседа между Мехлисом и орденоносцем Октябрьским, но в этот день в Севастополь были отправлен крейсер «Молотов» вместе с эсминцем «Беспощадный» в светлое время суток. Столь смелый прорыв в осажденную крепость завершился успешно. Ни воздушное наблюдение, ни морские катера противника не заметили приближения советских кораблей к Севастополю, и их появление в районе Балаклавы стало подобно грому среди ясного неба. Удары с моря поставили жирную точку в наступательных планах этого дня немцев. Они отступили, но попытались уничтожить своих дерзких обидчиков. До наступления темноты поднятая в небо авиация и пригнанные из Феодосии катера пытались уничтожить советские корабли, укрывшиеся от вражеской атаки в Мраморной бухте. На их защиту поднялись все одиннадцать истребителей СОР, способных летать на этот момент, а также два штурмовика. Первые стремились прикрыть корабли с воздуха, вторые – отогнать немецкие торпедные катера. Общими усилиями, а также поставленной дымовой завесой это удалось сделать, но эсминец «Беспощадный» все же получил повреждения, которые не позволили ему вернуться в Новороссийск.



На вечернем заседании штаба армии генерал Фреттер-Пико походил на заправского боксера, что, пропустив два удара и получив рассечение брови, охваченный азартом, упрямо лезет в бой в надежде на победу.

В полной уверенности, что он схватил удачу за хвост и нужно ещё одно усилие для достижения окончательного успеха, генерал настойчиво требовал продолжить наступление на Сапун-гору. Также к этому шагу генерала настойчиво подталкивало желание утереть нос своему обидчику, Манштейну. Желание было страстное и искреннее, и потому генерал был готов продолжить штурм, несмотря на утрату эффекта внезапности. С чувством непонятого гения, Фреттер-Пико требовал неукоснительного исполнения своего замысла.

– Не говорите мне о потерях, идет война – и наша главная задача победить. А все ваши сомнения только уменьшают шансы на её достижения, – вещал Максимилиан своим генералам. – Поймите, мы добились главного, пробили брешь в обороне Рокоссовского, и нам осталось лишь расшатать её последние узлы, не считаясь с потерями.

Приказ начальника – закон для подчиненного. К утру следующего дня все было готово для наступления, но вместе с властью Фреттер-Пико от своего предшественника унаследовал и ночное проклятие. И в отличие от Манштейна, это проклятие, в лице ночных бомбардировщиков У-2, очень больно ущипнуло генерала. В результате налета «сталинских вампиров» была уничтожена одна из любимых игрушек фюрера – гаубица «Гамма». Переброшенная в спешном порядке в район Сапун-горы, она не получила должной маскировки, в результате чего и получила два прямых попадания. Конечно, виновные были моментально найдены и наказаны, но это не меняло суть дела. Сверхтяжелая гаубица прекратила свое существование, и за это нужно было объясняться перед самим Гитлером. Только взятие Сапун-горы, а затем и всего Севастополя могло оправдать гибель любимого детища фюрера. Именно потому Фреттер-Пико отдал приказ о начале штурма, хотя многие из его подчиненных увидели в гибели «Гаммы» дурной знак.

Сосредоточив мощный огненный кулак, новый командующий 11-й армией намеревался стереть с лица земли русские укрепления на Сапун-горе, но судьба послала ему ещё один тревожный знак. Во время обстрела узлов сопротивления противника у шести 280-миллиметровых гаубиц и одного 305-миллиметрового орудия разорвало ствол. Возможно, это было досадным стечением обстоятельств, когда в результате интенсивной нагрузки не выдерживал орудийный металл. Явление в артиллерийском деле привычное, хотя не столь частое, что наводило на мысль о возможной диверсии – добавлении в орудийный ствол песка. Все эти версии имели право на существование, но выход орудий из строя заметно ослабил огневой удар немцев. Когда штурмовые группы бросились на штурм советских укреплений, многие огневые точки обороны не были подавлены. Это привело к срыву штурма, но немецких генералов это нисколько не смутило. Подтянутые к передовой линии 170-миллиметровые гаубицы были готовы открыть огонь по вновь выявленным огневым точкам врага и полностью уничтожить их.

Немецкие артиллеристы уже дали пристрелочные залпы, как в это время со стороны Кадыровки в наступление перешли войска генерала Казакова.

За прошедшие сутки генерал очень многое успел сделать. Посланные им разведчики добыли «языка», чья откровенность позволила узнать, что соединениям Казакова противостояли солдаты 213-й резервной дивизии. Пользуясь временным затишьем, немцы бросили свои лучшие части на Сапун-гору.

Также важные вести принесли генералу саперы. Они выявили отсутствие минных полей на этом участке фронта и проделали проходы в проволочных заграждениях противника.

Выждав удобный момент, когда все внимание противника было приковано к Сапун-горе, без артиллерийской подготовки советские солдаты атаковали противника. Их наступательные действия поддерживали два взвода танков Т-26. Собранные со всего СОР, они отправились в свой последний поход за Родину, за Сталина, с твердой верой в лучшее будущее своего народа. Некоторые из них имели две башни и являлись анахронизмом танкового дела, но это не помешало им смять проволочные заграждения немцев и уничтожить их пулеметные гнезда. При поддержке пехоты они смело атаковали позиции врага, и, хотя для многих из них эта атака стала последней, они с честью исполнили свою «лебединую песню».

Вчерашние запасники не выдержали внезапной атаки советских войск и обратились в бегство. Для исправления сложившего положения и отражения угрозы флангового удара немцы были вынуждены прекратить наступление.

И вновь начались жаркие схватки, которые позволили немцам остановить наступление противника и даже потеснить его на сто – сто пятьдесят метров, но на это ушли все их силы. Общие потери германских войск в этот день составили около полутора тысяч человек убитыми, ранеными и без вести пропавшими. Для немецких войск это были серьезные потери, но даже это не охладило наступательный пыл генерала Фреттера-Пико. Ему нужно было оправдаться перед фюрером за понесенные потери, и ради этого он предпринял ещё одну попытку. Ничуть не брезгуя плагиатом, он использовал идею Манштейна морского десантирования в тыл противника. Сто тридцать лодок были готовы для проведения этой операции, и грех было ими не воспользоваться.