Ждите неожиданного

– Ты очень красивая девушка, – продолжал Богдан таким тоном, как будто Лена виновата в том, что она красива. – И неглупая. Ты не такая, как эта Таша, и уж совсем не такая, как Ксения. Хотя Ксения всё же, пожалуй, приносит некоторую пользу.

– Какую же?

Тут Богдан затруднился ответить. Он сделал жест рукой и протянул:

– Ну-у-у, её многие знают, она знаменитость, она может формировать точку зрения общества, следовательно, может быть использована. Таша использована быть не может.

– Да ну тебя, – сказала Лена.

– Нет, не может, – продолжал Богдан. – Она слабохарактерная. Она слишком мягкая, няшная, мимимишная. От таких тоже следует избавляться. Не знаю, в сельское хозяйство её, коров доить! Доверять им рождение детей нельзя, они наплодят себе подобных, и человечество выродится.

– А по-моему, Таша как раз сильный человек, – возразила Лена. – У неё обстоятельства сложные, я сегодня их видела, эти обстоятельства!.. Но она борется как-то, справляется.

– Да наплевать на неё, она меня не интересует. Меня интересуешь ты.

Лена посмотрела на него:

– В каком смысле?

– Я собираюсь на тебе жениться.

Лена вздохнула, подпёрла щёку рукой и отвернулась. Далеко-далеко на реке качалась зелёная звезда бакена, где-то на берегу играло радио – надежда, мой компас земной, а удача – награда за смелость.

– Да, – повторил Богдан твёрдо. – Ты вполне пригодный для этого человек.

– А ты? – спросила Лена, не поворачиваясь. – Ты пригодный?

– Я? Я да.

И замолчал.

– Пойду я, пожалуй, – сказала Лена, дослушав песню про надежду. – Поздно уже.

Богдан взял её за руку. У него была очень горячая, как будто температурная ладонь.

– Ты должна выйти за меня замуж, – повторил он убеждённо. – Уйти от этой старухи, заняться делом и приносить пользу обществу. Иначе ты пропадёшь, а мне не хочется, чтобы ты пропала.

– А если ребёнок, за которым я буду ухаживать и приносить пользу обществу, окажется дураком? Или негодяем? Это засчитывается как принесение пользы?

Богдан немного подумал.

– Не знаю, – признался он честно. – Но в любом случае это лучше, чем сидеть со старухой.

– Пойду я всё-таки.

– А драгоценности – просто миф. Забудь о них. Их нет и никогда не было. Старуха им не хозяйка.

– Ты что? – спросила Лена с подозрением. – Их сам украл?

– Я? – рассмеялся Богдан. – Мне бы и в голову не пришло.

Она сделала движение, чтобы уйти.

– Подумай над моим предложением, – сказал Богдан и опять поймал её руку, которую она было вытащила. – Ты человек, а не бессловесная скотина.

Тут Лене вдруг пришло в голову, что если б у неё был Матвей, за которого её так активно сватает Розалия Карловна, не пришлось бы выслушивать всю эту чушь.

Наверняка Матвей знает, что нужно говорить и делать в таких случаях!

И подумав так, она повеселела.

Они вернутся в Москву, поедут на дачу, и в первый же его приезд, как только он сделает ей предложение, – он уже делал четыре раза и получал отказ, – она сразу же согласится. Прямо в ту же секунду!..

– Пока, – сказала она Богдану и побежала по лестнице на свою палубу.

Богдан, весь дрожа от возбуждения – Лена страшно его будоражила, – сделал ещё круг.

На носу стояла Таша – слабая, никчёмная, няшная и мимимишная, – ветер трепал её кудри. Он подумал, не подойти ли, и решил не подходить.

Он ещё раз обошёл палубу. Из каюты Ксении доносились какие-то странные звуки, но он не обратил на них внимания.

Таша, отделавшись наконец от Владислава, долго стояла на носу и сильно замёрзла. Теплоход шёл ходко – ночью всегда кажется, что он идёт очень быстро, – и она думала, как хорошо, что матери не удалось увезти её в Москву.


Если бы не Розалия Карловна, возможно, и удалось бы.

А может, и нет! Всё же за эти несколько дней на теплоходе она набралась сил – как будто река, и небо, и окружающие люди поделились с ней своими. Мать появилась в её жизни сразу после смерти деда, до этого она её видела только в раннем детстве, и Таше показалось, что мир перевернулся – вот именно так.

Мир перевернулся с ног на голову.

Квартира на Спиридоновке, дача под Звенигородом, счета – всего этого было так много, и всё это можно было заполучить целиком, избавившись от Ташиных притязаний на наследство. Дед был легкомыслен и безалаберен, кроме того, как многие врачи, он почему-то был уверен, что жить будет вечно. Он умер скоропостижно, не оставил никакого завещания, а Ташина мать приходилась ему дочерью, и эта самая дочь развила такую активную деятельность, что Таша на несколько недель угодила в институт нервных болезней – как раз там мать выцарапала справку о её «временной невменяемости», уверив врачей, что Таша пыталась покончить с собой. Валентина заявила, что если Таша не откажется от своей доли наследства в ее пользу, то она оформит над дочерью опеку, чтобы заграбастать всё.

Она подкупала каких-то оценщиков, приводила подозрительных юристов, собирала справки – кипы, тонны, курганы справок! – и всё для того, чтобы Таше не досталось ничего, а всё досталось ей.

Ей всё и досталось.

Какое ещё судебное заседание! Всё же было решено!

…Или не всё?.. Или она, Таша, просто о чём-то не знает?..

Одно она знала совершенно точно – чтобы хоть немного… отстраниться, поправить душу, которая просто пропадала от горя, чтобы как следует повспоминать деда, единственного человека, которого любила, она должна сесть на теплоход и поплыть.

На припрятанные деньги она купила путёвку, отложив все дела на потом. Потом ей нужно будет переделать кучу дел!.. Она должна где-то жить, что-то есть, как-то работать.

Пока был жив дед, она училась в аспирантуре и доучивалась, когда появилась мать. С тех пор Таше стало не до поисков работы.

Когда мать забрала всё, на что Таша могла безбедно жить, и остались только вот эти припрятанные на самый последний-распоследний случай деньги, она и решила, что отправится в путешествие.

И пусть оно будет последним. И пусть больше таких путешествий у неё никогда не будет. Но сейчас она здесь.

Когда от холода мелко застучали зубы, Таша пошла к своей «резервной каюте».

Какие-то подозрительные звуки доносились из окна каюты Ксении, Таша остановилась и прислушалась.

Потом позвала тихонько:

– Ксения? Ты спишь?

Никакого ответа, только бульканье и всхлипы.

Тогда Таша постучала в дверь, и тоже ничего. Она вновь сунулась в окно.

– Ксения? Ты что?

Бульканье то прекращалось, то возобновлялось вновь, Таша решилась и перелезла через высокую раму внутрь. Звуки были странные и очень подозрительные.

В каюте Таша почему-то не догадалась зажечь свет.

Ксения лежала, свесившись с кровати – обе руки на ковре.

Таша наклонилась и взяла её за плечи:

– Ты что?!

Изо рта у Новицкой шла пена, глаза закатились, она была холодная, скользкая, очень тяжёлая.

Таша стала тащить её, чтобы положить основательно на кровать, но у неё не получалось, Ксения сползала на пол, руки падали и стучали о ковёр.

И эти жуткие, булькающие звуки, как будто она захлёбывалась!

– Очнись! Ну?! Ну же! Держись, держись.

Тут по телу Ксении как будто прошла волна, и она вся затряслась, забилась в конвульсиях сухой рвоты, пена вновь показалась изо рта.

Таша держала её за плечи.

Тут пиликнул дверной замок, и на пороге возник человек. В спину ему светил палубный фонарь, Таша не могла разглядеть, кто это, только чёткий силуэт.

– Ей плохо! – закричала Таша. – Нужно врача!

В один шаг человек оказался рядом с ней и изо всех сил её ударил. Таша отлетела к стене, ударилась затылком, но сознание работало абсолютно чётко. Человек наклонился над Ксенией, стал что-то с ней делать, прижимать её коленом, и тут Таша, размахнувшись, дала ему по голове какой-то крохотной вазочкой, стоявшей на круглом столе.

Вазочка разлетелась на мелкие кусочки. Человек обернулся и опять попытался её ударить, но она увернулась, присела и толкнула его в колени, он упал на кровать, на Ксению.

Теперь он бешено дёргал ногами, стараясь попасть Таше в лицо, и, кажется, попал в плечо, потому что стало больно, и Таша взвыла, вцепилась ему в штанину, но он вырвался, в один прыжок оказался у двери, сверкнула полировка, и он пропал.

Таша попыталась встать.

Зажёгся свет, залил помещение, Таше показалось, что это она сама его включила.