Жена башмачника
Часть 44 из 89 Информация о книге
Чиро фыркнул. Если Луиджи думает, что медосмотр – варварство, как насчет самой войны? Очутившись наконец внутри, они заполнили заявления, разделись до нижнего белья и встали в новую очередь – к доктору. Многих ребят отсеивали сразу, выявляя недуги, не совместимые с армейской службой. Одни возмущались и спорили, другие вздыхали с явным облегчением. – Ты хоть раз держал в руках ружье? – спросил Луиджи. – Нет. А ты? – Стрелял птиц в Фодже, – признался Луиджи. Первым вызвали Луиджи. Чиро терпеливо ждал, но осмотр приятеля затягивался. Наконец занавеска отодвинулась и показался Луиджи. Он удрученно покачал головой: – Меня не хотят брать. С ушами что-то не то. – Сожалею, приятель. Через четверть часа Чиро присоединился к Луиджи на улице. В руках он держал предписание явиться в Нью-Хейвен, Коннектикут, первого июля. Он сложил бумагу и сунул в карман. – Взяли? – спросил Луиджи. – Да. Чиро радовался случившемуся: помимо прочего, армия была кратчайшим путем к гражданству. Но у радости был горьковатый привкус. Чиро беспокоило странное чувство – будто он бежит от того, что не способен определить, облечь в слова. В такие минуты ему непременно вспоминалась Энца, и он думал, как бы могла сложиться жизнь, если бы она дождалась его. – А я так хотел повоевать! – Луиджи в сердцах пнул ногой камешек. – Может, взять Паппину и уехать домой, в Италию… – И что ты будешь там делать? – спросил Чиро. – Не знаю. А здесь куда податься? Если ты не нужен армии, кому ты вообще нужен! – Продолжай работать на Малберри-стрит. И к моему возвращению ты станешь мастером. – Да, синьора забирает себе всю прибыль. Ты же не думаешь, что она возьмет нас в долю. Хотя именно ты подал идею насчет фургона. – Ремо научил меня всему, я его должник, – сказал Чиро. – Но мы щедро отплатили ему. Нам нужно открыть собственное дело, Луиджи. И я рассчитываю, что ты все подготовишь, пока я буду воевать. Это предложение явно подняло Луиджи настроение. Для парня вроде него война была главным шансом в жизни. Ему и в голову не приходило, что он может не вернуться, что мир после войны уже никогда не будет прежним. Для таких, как Луиджи, война была лишь одним большим приключением. Тележка цветочницы, стоявшая на углу Пятой авеню и Четырнадцатой улицы, тонула в букетах белых лилий и розовых гиацинтов, украшенных золотыми бантами. Сады перед особняками окаймляли кусты самшита с блестящей ярко-зеленой листвой. В цветочных ящиках на окнах распускались лиловые и розовые васильки, красные бальзамины и ярко-желтые бархатцы. Энца шагала к Десятой улице, с наслаждением вдыхая весенние запахи. Поднявшись по ступеням «Милбэнк-хаус», она встретила в вестибюле мисс де Курси, разбиравшую свежую почту. Та вручила Энце конверт. На нем стоял обратный адрес Метрополитен-опера. Энца бегом преодолела четыре пролета, чтобы открыть письмо вместе с Лаурой. – Ответили! – крикнула она, влетая в комнату. Лаура вытащила из волос шпильку и вручила ее Энце, та осторожно вскрыла конверт. Дорогая мисс Раванелли, Мисс Серафина Рамунни будет рада встретиться с Вами и с Лаурой Хири 29 апреля 1917 года, в десять часов утра. Пожалуйста, захватите с собой свои наборы для шитья и дополнительные образцы Вашего мастерства, в особенности те, что демонстрируют работу с пайетками и бисером, а также вышивку шелком. Всецело и искренне Ваша, мисс Кимберли Мейер, заведующая труппой. Девушки немедленно кинулись в церковь Святого Франциска Ксаверия и зажгли по свечке у ног святой Лючии, покровительницы портних. Как же они нуждались в этой работе! Временных заработков на кухнях явно не хватало, еще неделя – и они потеряли бы комнату в «Милбэнк-хаус». Утром в день собеседования они съели предлагавшийся пансионом щедрый завтрак, состоявший из омлета, кофе и тостов, а потом сложили в сумочки наборы для шитья и образцы. Им нужно было пройти три квартала, чтобы встретиться с Серафиной Рамунни, главной швеей костюмерного цеха. Энца и Лаура надели свои лучшие юбки и блузки. Энца завершила наряд соломенной шляпкой венецианских гондольеров с ярко-красной лентой, а Лаура выбрала широкополую шляпу, украшенную гроздью вишен из шелка. Всю ночь они разрабатывали план собеседования. Если мисс Рамунни понравится только одна из них, то та, которой предложат работу, должна будет принять предложение. Если открытых вакансий для портних не будет, они согласятся ждать, пока место не освободится. Обе они мечтали когда-нибудь поработать в театре, но понимали, что потребуются годы, чтобы пробиться туда, – если им вообще повезет получить работу. Здание Метрополитен-опера, построенное из местного желтого камня – его добывали в штате Нью-Йорк, – занимало целый квартал на Западной Тридцать девятой улице. Архитектурное великолепие чувствовалось даже в деталях: резные двери, богато украшенные карнизы, палладианские арки. Размерами здание напоминало вокзал. На первом этаже было так много отделанных медью дверей, что театр пустел за минуты. Широкая круговая подъездная дорожка принимала и автомобили, и кэбы, и кареты, запряженные лошадьми. Всем им хватало места, чтобы высадить пассажиров перед началом представления и забрать после финальных оваций. Главный вход, охранявшийся лакеями, был окаймлен бархатными канатами. Энца и Лаура прошли через вестибюль, в котором служитель полировал белый мраморный пол машиной с мотором. Вверх уходила изогнутая лестница, покрытая рубиново-алым ковром, с натертыми до блеска медными перилами. Напоминавшая свадебный торт хрустальная люстра, с которой свисали сверкающие стеклянные капли, была опущена на системе тонких растяжек до уровня глаз. Уборщица осторожно протирала хрустальные подвески фланелевой рукавицей. Дверь театральной кассы была распахнута. Внутри продавцы билетов, устроившие перерыв, курили и пили кофе. Лаура подошла к окошечку: – Мы ищем Серафину Рамунни. Нам назначена встреча. Молодой человек в нарукавниках и коричневом галстуке стряхнул пепел и кивнул: – Она на сцене. Лаура и Энца прошли вдоль ряда ренессансных полотен в витиеватых рамах во внутреннее фойе. Открыв дверь, они ступили в темный зал – гигантскую позолоченную шкатулку с драгоценностями. Запахи свежей краски, льняного масла и дорогих духов с нотой гардении сливались в пьянящую смесь, ряды сидений, обтянутых красным бархатом, спускались к авансцене. Сцена зияла темной пещерой. Энца подумала, что только в церкви она испытывала подобное немое благоговение. Доски сцены поблескивали черным лаком. Прочерченные поверх них белые линии указывали, где будут стоять декорации. На авансцене виднелись небольшие крестики. Так, словно на военной карте, обозначалось место, где солист будет петь свою арию. С верхнего яруса прожекторы, как пушки, строго смотрели на эти отметки. Полукольцо частных лож, с легкой руки Холли Никербокер и других светских репортеров прозванное «бриллиантовой подковой», было зарезервировано по подписке богатейшими людьми Нью-Йорка. Ложи нависали над партером, как изящные золотые кареты, украшенные вычурными медальонами. Позади сидений висели портьеры из алого дамаста, заглушая звуки с лестниц и из огромных коридоров. Каждый ярус мягко освещали канделябры из граненого стекла, напоминавшие диадемы. Девушки спустились по проходу и обернулись, чтобы взглянуть на верхние ярусы. Пустые ряды простирались сколько хватало глаз. Театр вмещал четыре тысячи зрителей, и еще двести двадцать четыре билета на стоячие места продавались дешевле, но ценились не меньше. Грандиозное здание театра повергло Лауру в трепет. Должно быть, чтобы управляться с этим огромным хозяйством, требовались тысячи служащих. За сценой работало множество людей различных профессий – рабочих сцены, электриков, строителей декораций, бутафоров, гримеров и костюмеров. Под каждым горшком меда на Манхэттене прячется улей, подумала Энца. Если Лаура была воодушевлена перспективой работать в Мет, то Энца нервничала. Она страшилась за свой английский, волновалась из-за выбранных блузки и юбки. Мет и бродячие труппы, раскидывавшие шатры в лугах Скильпарио, или варьете, которые помнила Лаура из своего детства на побережье Нью-Джерси, разделяла пропасть. Серафина Рамунни стояла на пустой сцене перед лотком, заваленным тканями. Главному костюмеру театра было за тридцать. Красивая женщина с резкими чертами лица и отличной фигурой, чью стройность подчеркивали приталенный жакет и длинная юбка со встречными складками, в коричневых ботинках из телячьей кожи. Блестящие каштановые волосы удерживала черная бархатная лента. Она рылась в лежащих перед ней рулонах, помечая булавками те, которые собиралась купить. Невесомый шифон, прочный бархат, текучий атлас были развернуты перед ней как флаги. Почувствовав на себе взгляды, она обернулась: – С кем имею честь?… – Лаура Хири, а это Энца Раванелли. – Вы по поводу места швеи? Они кивнули одновременно. – Я мисс Рамунни. Следуйте за мной в мастерскую. Девушки смотрели на нее снизу вверх, не понимая, куда идти. – Вы можете подняться сюда. Ступеньки вон там. Энца вслед за Лаурой поднялась на сцену, чувствуя себя недостойной ступить на нее. Все равно что приблизиться к дарохранительнице в соборе. Она посмотрела вниз, в тускло освещенную оркестровую яму. Черные лакированные пюпитры были завалены белыми листами нот и походили на открытые книги. Лаура поспешила за мисс Рамунни за кулисы и вниз по лестнице в подвальный этаж. Энца же улучила минутку и обернулась, чтобы бросить последний взгляд на огромный зал. Верхние ярусы напоминали огромное маковое поле. – Кто написал письмо? – спросила Серафина. – Я, – смущенно призналась Энца. – Его читала вся костюмерная. Лаура ободряюще взглянула на Энцу. Хороший знак. – Мы получили от него большое удовольствие. Еще никто не пытался искать здесь работу, упоминая в качестве навыка прослушивание записей Карузо. – Надеюсь, я не совершила ошибку, – сказала Энца. – Образцы вашей работы спасли вас, – улыбнулась Серафина, проводя девушек в лифт, ведущий в подвал. – Обычно в запросах по поводу работы я не приветствую юмор, намеренный или нет. Костюмерный цех в подвале Мет был огромен, целая пещера во всю длину здания. Раскроечные столы, ряды примерочных с зеркалами, где актеры могли рассмотреть себя под любым углом, швейные машины и отделочное помещение, где костюмы отпаривали, гладили и развешивали, – это была настоящая страна чудес, непохожая на все, что девушки видели до сих пор. Ткани любой выработки и текстуры: отрезы герцогского атласа сливочного цвета, рулоны жемчужного бархата, мягкие простыни серебристого фая, куски дымчато-голубой органзы – все это лежало на рабочих столах, стояло в рулонах, было сложено в корзины или уже раскраивалось в ожидании швеи. Всюду были расставлены манекены, облаченные в наряды разной степени готовности, на стенах висели акварели, изображавшие Тристана, Леонору, Мандрагору и Ромео, – как святые в портретной галерее Ватикана. Двадцать новейших, совершенных, блестевших черным лаком зингеровских швейных машин, снабженных яркими настольными лампами и мягкими стульями с низкими спинками, выстроились в ряд вдоль дальней стены, как танки на поле сражения. Трехстворчатое зеркало и круглая платформа для примерки стыдливо прятались в стороне за занавеской. Три длинных рабочих стола, готовых принять не меньше пятидесяти портних, делили центр комнаты на части; между ними были оставлены проходы. Одна костюмерша разглаживала муслин на специальной доске, другая, за швейной машинкой, даже не подняла голову от работы, в то время как в следующей комнате еще несколько возились около стиральных машин с валиками для отжима, развешивая многоярусные юбки на специальных сушилках. Лаура и Энца, оценив увиденное, тотчас же влюбились. Они уже умирали от желания здесь работать. Серафина выдала каждой по квадрату ткани и по коробочке прозрачного бисера. Рядом она положила нитки, иголки и ножницы. Затем открыла книгу рисунков для вышивки на странице с узором «арлекин», прославившимся благодаря Мадлен Вионне. – Воспроизведите рисунок веера, – распорядилась Серафина. – Покажите мне, на что способны. Девушки с помощью мела разметили ткань на треугольники. Лаура вдела нитку в иголку. Энца порылась в коробочке в поисках нужного бисера. Отобрав сколько нужно, она отнесла его Лауре, а та взамен вручила ей иголку, тут же вдев нитку еще в одну, для себя. Не обменявшись ни словом, они начали пришивать бисеринки, работая проворно и ловко. – Увидев ваши образцы, я предположила, что вы отлично вышиваете. – Мы умеем делать все. На машинке и на руках, – заверила Лаура. – Сможете вышивать бисером по наброску? – Да, я могу, мисс Рамунни, – сказала Энца. – Любой рисунок дизайнера я могу перенести на ткань и превратить в готовую вещь.