Жена башмачника
Часть 68 из 89 Информация о книге
В завершение его наконец проводили к доктору Ренфро. Когда в комнату вошел молодой человек лет тридцати, Чиро удивился. Он ожидал увидеть кого-то много старше, вроде доктора Грэма. – Вы молоды, – сказал Чиро. – Не для этой работы. Чувствуешь каждый год прожитой жизни. – Почему доктор Грэм прислал меня сюда? – Участок у вас на спине встревожил его. Вы сами никогда бы не увидели, но ниже лопаток текстура кожи отличается от остальных мест. Только доктор, который знает, что искать, может это определить. – Что именно, дотторе? Доктор разложил на столе результаты обследования, включил подсветку экрана и положил на него рентгеновский снимок. Чиро с удивлением разглядывал переплетение серых теней – свои внутренности, не имея ни малейшего представления, что здесь видит доктор. – Это я? – спросил Чиро. – Это ваш позвоночник. На рентгеновском снимке череда позвонков напоминала нить черного жемчуга. Доктор указал на затемненные области: – Ваша проблема здесь. – Он обвел черноту на снимке ластиком карандаша. – Это темное пятно – опухоль. Она небольшая, но это рак. Доктор Ренфро убрал снимок позвоночника и положил следующий. Легкие Чиро на нем были словно черные кожаные мехи, какими он раздувал огонь на монастырской кухне. – Мистер Ладзари, во время войны вы подверглись действию иприта. – Но у меня не было ожогов, как у других солдат! – У Чиро перехватило горло. – Совершенно верно, но этот вид рака очень коварен. У горчичного газа, который вы вдохнули, очень длительный инкубационный период, обычно от десяти до двенадцати лет. Яд постепенно вызывает ожоги на клеточном уровне, меняющие саму природу клеток. Я могу показать вам… – Нет-нет, спасибо, дотторе, я увидел достаточно. – У нас есть несколько перспективных методов лечения, – с энтузиазмом начал молодой доктор. – И сколько времени они мне подарят? – Трудно сказать, – признался доктор Ренфро. – Десять лет? – Нет, нет, не десять. – Значит, мне осталось очень мало. – Я этого не сказал. Но прогноз неблагоприятный, мистер Ладзари. Думаю, вам стоит пройти курс лечения. – Опираясь на все, что вы знаете, после того как сегодня изучили мое тело вдоль и поперек, у меня есть хотя бы несколько месяцев? – Примерно год, – тихо ответил доктор. Чиро встал, надел пальто, затем шляпу. Протянул руку доктору: – Спасибо, дотторе. – Я пошлю свой отчет доктору Грэму. Чиро занял свое место в поезде, идущем на север, в Дулут. Глядя в окно, он наблюдал, как равнины Южной Миннесоты в сумерках становятся чернильно-синими. Почему-то – хоть сам Чиро считал это глупым, – если при свете дня он как-то справлялся с плохими новостями, то в надвигавшейся тьме мысли о печальной правде вызывали панику. Поезд шел слишком медленно. Чиро хотелось поскорее попасть домой, к упорядоченной, осмысленной жизни. Он не знал, как сообщить обо всем Энце, и совершенно не представлял, как сказать Антонио. Будто объявился старый враг, сидевший в засаде. Чиро думал, что давно похоронил в памяти все следы Мировой войны и ужасы, которым был свидетелем. Он чувствовал, что доктор Ренфро мог часами говорить на свою коронную тему, но Чиро не интересовали бесчисленные вариации отравления горчичным газом. Как и на самой войне, единственное, что было важно, – это исход. Оказалось, что война не отпустила его, просто дала краткую передышку. Энца излечила его душу. Но не тело. Поднявшись по ступеням своего дома, Чиро ослабил узел галстука и вдохнул аромат шалфея и сливочного масла. Из кухни падал свет, Энца что-то негромко напевала. Чиро прислонился к стене, не решаясь войти, зная, что вот-вот разрушит покой жены. Так он стоял несколько минут, не осмеливаясь зайти и посмотреть в глаза Энце и Антонио. Энца, уловившая шум из передней, выглянула из кухни. – Чиро! Она вышла, вытирая руки кухонным полотенцем. В этот миг Энца была красивее, чем даже в день их свадьбы: новое платье, которое она недавно сшила сама, – темно-синее в белый горошек, простого фасона, с длинным рукавом и на застежке спереди, волосы подобраны кверху, открывая разрумянившиеся щеки. – Что сказал доктор? – спросила она. – У меня рак. Они говорят, что я заработал его на войне, надышавшись горчичным газом. – Сказав правду, Чиро словно лишился остатков сил. Он пошатнулся, ухватился за спинку стоявшего в прихожей стула. Энца потрясенно молчала. Ужасные новости застали ее врасплох. Целый день она читала «Розарий» с чувством полной уверенности в поддержке – после утверждений доктора Грэма, что беспокоиться совершенно не о чем. Она обняла мужа. Чиро был весь в поту, кожа холодная, липкая, точно смерть уже дышала совсем рядом. – Нет, – только и смогла вымолвить Энца и заплакала. Чиро долго прижимал ее к себе, вдыхал исходящий от ее волос аромат свежего сена, а она прятала лицо у него на груди. – Где Антонио? – На баскетбольной тренировке. – Как думаешь, мы должны ему сказать? Энца провела Чиро на кухню, налила ему стакан вина, второй – для себя. Как и всегда в критической ситуации, Энца взяла себя в руки первой. Она уже не плакала, полная решимости бороться с бедой. Но в душе у нее бушевали отчаяние, страх и гнев. Она села в кресло, подобрала ноги, обхватила колени. – Чиро, я думала, мы везучие. – Мы были везучими. Какое-то время. – Должен же где-то быть доктор, который тебе поможет! Я позвоню Лауре. – Нет, милая, доктора в Рочестере – лучшие в мире. К ним едут из Нью-Йорка. Я поговорил с пациентами, пока ждал обследований. – Ты не можешь так просто сдаться, – сказала Энца. Все эти боли в спине, долгие годы, – она должна была сообразить, в чем дело. Энца думала, что это всего лишь усталость, следствие многочасовой работы, и все, что ему нужно, – просто отдых. Но они с Чиро так и не собрались устроить себе каникулы. Сначала надо было выплачивать ссуду, потом Антонио пошел в школу, занялся спортом… Они так быстро неслись вперед, что не обращали внимания на знаки. А может, просто не хотели их видеть. Может, Чиро всегда понимал, что обречен, и лишь хотел, чтобы его оставили в покое. И вот рентген, уколы, кровь, боль – все это налетело на них как торнадо. Энца казнила себя за то, что ничего не предпринимала раньше. Почему она не послала мужа к доктору Грину? Может, он сумел бы помочь. Она спрятала лицо в ладонях. – Ты ничего не смогла бы сделать, – сказал Чиро, прочитав ее мысли. – Ничего. – Что же мы скажем Антонио? – спросила Энца. – Я поступлю так, как хочешь ты. – Мы скажем ему все. Я всегда честно отвечал на все его вопросы. Он знает о моих отце и матери, о своем дяде, о монастыре. Он знает, что я увидел перед тем, как меня изгнали из монастыря, и знает, что за этим стояло. И сейчас я не собираюсь пудрить своему мальчику мозги. Если мне предстоит умереть, хочу, чтобы он знал – я думаю о нем и поэтому делюсь с ним всей правдой. Энца всхлипнула: – Всей? – Всей. Абсолютно. Они услышали, как щелкнул ключ в замке и внизу открылась входная дверь. Энца в отчаянии взглянула на Чиро: – Ты уверен? Он не ответил. Антонио ворвался в гостиную и бросил спортивную сумку, на ходу перечисляя все, что случилось за день. – Ма, я заработал двенадцать очков и сделал четыре результативные передачи. Тренер сказал, что я войду в первый состав. Правда, здорово? – Антонио вошел в кухню. – Папа, ты дома! – воскликнул он, увидев, что родители сидят бок о бок. Чиро протянул руки навстречу сыну. Они обнялись. – Как все прошло в Рочестере? Антонио подошел к буфету, взял краюху хлеба, намазал маслом и впился в нее зубами. Чиро улыбнулся, вспоминая, как точно так же делал в монастыре Сан-Никола. Он подумал, что именно этого будет ему не хватать. Вот этой картины – как сын ест хлеб. – Хочешь? – Антонио протянул хлеб отцу. – Нет, Тони, не хочу. – Что происходит? – Антонио взглянул на мать. Она не могла сдерживать слезы. Энцу захлестывала боль – не из-за себя, из-за сына. – Мама! Папа! Что случилось? – Помнишь, я рассказывал тебе о войне? – Ты был во Франции. Девушки там хорошенькие, но до мамы им далеко. – Антонио достал из ледника молоко, налил в высокий стакан. – И еще я тебе рассказывал об оружии. Энца отобрала у сына стакан, выдвинула стул и знаком велела Антонио сесть: – Послушай отца.