Жизнь в лесу. Поледний герой Америки

«Нет», – смущенно улыбнулся Джейсон.

Он был из тех типичных юношей, какие приезжают к Юстасу на учебу. Джейсон пытался понять, как быть мужчиной в обществе, которое больше не предоставляет ему такой возможности. Точно так же, как Юстас, в подростковом возрасте пытавшийся придумать для себя ритуалы становления, Джейсон хотел участвовать в обряде или совершить символический поступок, который определил бы его взросление. Но его культура отрицала всякие ритуалы, а среда не научила ни одному из навыков, которые казались ему важными. По его собственному признанию, он пребывал в растерянности.

Джозеф Кэмпбелл годами задумывался об этой тревожной дилемме. Что делать юношам, выросшим в обществе, где ритуалы становления утрачены? Подростковый возраст – это переходный период, который таит немало опасностей. Но культура и ритуалы призваны оберегать нас от жизненных превратностей, внушая ощущение безопасности в тревожные времена и отвечая на сложные вопросы о собственной идентичности в меняющемся мире, чтобы преодоление трудных личных проблем не привело к изоляции от общества.

В примитивных сообществах ритуалы инициации, в ходе которых мальчик становился мужчиной, могли длиться целый год. Мальчиков подвергали ритуальному шрамированию и тяжелым испытаниям на выносливость или изолировали от общества для уединения и медитации. После они возвращались в общину, и их начинали воспринимать совсем по-другому. Так совершался безопасный переход от детства к зрелости, и мальчики четко осознавали, что произошло и что теперь от них ожидают, потому что у этой роли было совершенно четкое определение. А вот как современному американскому юноше понять, что он наконец стал мужчиной? Происходит ли это тогда, когда он получает водительские права? Или когда первый раз пробует марихуану? Или когда, не предохраняясь, занимается сексом с девчонкой, которая и сама понятия не имеет, считаться ли ей после этого женщиной или еще нет?

Вот Джейсон и не понимал. Он знал только одно: ему нужно какое-либо подтверждение, что он стал взрослым, – университетский диплом как подтверждение не годился. Джейсон не знал, где найти то, что искал, но он был уверен, что Юстас может ему помочь. У Джейсона была красивая девушка, и он мечтал о том, что однажды они вдвоем поселятся на Аляске. Но у его подруги были другие мысли о будущем. Молодая, из богатой семьи, она училась отлично, была феминисткой по умолчанию, как и все девушки ее поколения, и мечтала увидеть мир. Перед ней открывались безграничные возможности. Джейсон надеялся, что рано или поздно она захочет создать с ним семью, но мне эта перспектива казалась сомнительной. И действительно, спустя несколько месяцев она его бросила. Это не слишком способствовало укреплению самомнения юноши, который собирался стать мужчиной.

То, что Джейсон ощущал себя неуютно в своей шкуре, кажется мне типичным для многих американских ребят, которые видят, как их сверстницы с легкостью покоряют новый мир, и понимают, что за ними не так уж просто угнаться. Давайте представим, что видит Джейсон, окидывая взглядом новое американское общество. Не считая потребительского кризиса и плачевного состояния окружающей среды, столь глубоко оскорбляющих его чувствительную душу, он видит мир, переживающий мощнейшую культурную и гендерную революцию. Здесь главные по-прежнему мужчины, но это первенство ускользает от них буквально на глазах. В современной Америке за последние двадцать пять лет доход мужчин с университетским образованием снизился на двадцать процентов. Теперь это общество, где женщин с высшим образованием гораздо больше, чем мужчин, и новые возможности открываются перед ними каждый день. Общество, где треть жен зарабатывает больше мужей. Где женщины имеют все большую власть над биологическими и экономическими аспектами своей жизни и часто предпочитают воспитывать детей в одиночку или не иметь их вовсе. Зачастую женщины вообще исключают фигуру отца из процесса воспитания: они заменяют его анонимным донором спермы, обращаясь в соответствующее медицинское учреждение. Одним словом, это общество, где мужчина в традиционном смысле слова, то есть защитник, добытчик, отец, уже не нужен.

Недавно я была на баскетбольном матче женских команд в Нью-Йорке. В детстве я серьезно занималась баскетболом, но тогда WNBA, Женской национальной баскетбольной лиги, просто не существовало. Поэтому в последние годы я с интересом наблюдала за женским баскетболом и расширением лиги. Я люблю матчи вообще, но особенно мне нравится смотреть, как талантливые спортсменки соревнуются друг с другом и получают за это неплохие деньги. Но больше всего мне нравится наблюдать за зрителями, большинство из которых – полные энтузиазма спортивные девчонки лет одиннадцати. В тот вечер на матче с участием команды «Нью-Йорк Либерти» я увидела нечто удивительное. Группа двенадцатилеток подошла к ограждению напротив своих мест и развернула баннер, на котором было написано:



«W.N.B.A. = И КОМУ НУЖНЫ ЭТИ МАЛЬЧИШКИ?»



Арена просто взорвалась от восторга, а я почему-то подумала, что дед Юстаса Конвея перевернулся в могиле в этот момент.

Итак, при нынешней культурной ситуации неудивительно, что парнишка вроде Джейсона мечтал уехать на Аляску и там утвердить свое благородное и устаревшее право быть мужчиной. Но прежде чем стать первопроходцем, прежде чем выяснить свое предназначение, ему предстояло преодолеть очень долгий путь – и я не имею в виду «путь» в географическом смысле. Джейсон горел желанием учиться, и он был искренен. У него была потрясающая улыбка, и Юстасу нравились его компания и его песни с предостережениями об экологических катастрофах. Но у Джейсона было очень обостренное и болезненное, как свежий кровоподтек, самолюбие, из-за чего он проявлял надменность. Поэтому и учить его было трудно. А поскольку вырос он в комфортных условиях пригорода, ему совершенно, абсолютно, вопиюще не хватало практичности. Вскоре после приезда на Черепаший остров он взял напрокат один из рабочих фургонов Юстаса, чтобы съездить в Южную Каролину, и, случайно включив полный привод, проехал весь путь на скорости семьдесят пять миль в час.

Юстас потом сказал с изумлением: «Я не мог поверить, что фургон вообще выжил после такого обращения».

Когда Джейсон прибыл в место назначения, мотор сгорел.

«Ты разве ничего странного не заметил?» – спросил Юстас Джейсона, когда тот позвонил и сообщил, что блок двигателя «вдруг накрылся».

«Ну, он шумел, конечно, – ответил Джейсон. – Как-то странно шумел. Мне даже пришлось музыку включить на полную громкость, чтобы не слышать этот шум!»

На ремонт лучшего фургона у Юстаса ушло несколько тысяч долларов.

За девять месяцев ученичества Джейсон (он ушел намного раньше положенных двух лет, недовольный лидерством Юстаса) приобрел впечатляющие навыки в занятии примитивным сельским хозяйством и много чем другим, но также угробил еще два фургона. А когда Юстас попросил его компенсировать хотя бы часть нанесенного ущерба, крайне возмутился. Как смеет этот так называемый любитель природы проявлять привязанность к материальному? Ну надо же, какой лицемер!

«Не вымещайте на мне свои комплексы, Юстас, – писал ему Джейсон вскоре после отъезда с Черепашьего острова. – Я не должен так себя чувствовать. Мне нужны отношения, которые обогащают мою жизнь, а не заставляют чувствовать себя ничтожеством. Видимо, фургон для вас важнее меня… Как говорил Лестер, герой „Красоты по-американски“, это всего лишь долбапый диван!»

Эта ситуация повторялась в жизни Юстаса снова и снова. Всё начиналось с того, что его почитатели его боготворили, а потом, к ужасу своему, сознавали, что он вовсе не бог и не совершенство. Большинство людей, которые приходили к Юстасу, искали себя и, встретившись со столь харизматичным персонажем, думали, что поиск окончен и теперь они получат ответы на все вопросы. Именно поэтому они так поспешно и без колебаний доверяли свою жизнь Юстасу. Причем в эту ловушку попадали не только молодые люди.

«Целых пять дней я была как в раю, – писала одна типично впечатлившаяся юная особа после короткого визита на Черепаший остров. – Маленькие облачка моего дыхания парили меж белых сосен и сассафрасов. Спасибо, о Создатель! Спасибо, Юстас! Это повлияло на меня раз и навсегда. Я знаю, что это единственное место, где мне хочется быть. Если тебе когда-нибудь понадобится еще один помощник, обе мои руки в твоем распоряжении!»

Понятно, что после столь восторженной прелюдии люди возмущаются, когда узнают, что жизнь на Черепашьем острове трудна, а Юстас – всего лишь обычный человек с такими же, как у них самих, недостатками, у которого тоже куча вопросов, на которые нет ответа. Мало искателей переживают этот шок, который я называю «ударом пыльным мешком из-за угла имени Юстаса Конвея». (Кстати, Юстас взял на вооружение эту мою фразу, и теперь он даже шутит, что всем новичкам на Черепашьем острове надо бы раздавать специальные шлемы для защиты от неизбежного разочарования. А когда люди будут спрашивать, зачем им этот шлем, он, многозначительно кивая, будет отвечать: «Узнаете в свое время».)

По той же причине Юстасу сложно поддерживать длительные дружеские отношения. В его жизни есть сотни, пожалуй, даже тысячи людей, которых можно разделить на две категории: очарованные последователи и разочарованные еретики. Большинству людей представляется невозможным перестать воспринимать Юстаса как икону и подружиться с ним просто как с обычным человеком. Он мог бы рассчитывать на немногих людей, которых считает близкими друзьями, но даже эти отношения часто висят на ниточке – из-за давней его боязни предательства (которая мешает ему установить полностью доверительные дружеские отношения) и уверенности, что никто не понимает его по-настоящему (что тоже не помогает). Даже человек, которого Юстас называет лучшим другом, не понимает его до конца, как он считает. Я говорю о Престоне Робертсе, добродушном, чутком человеке и опытном леснике, с которым Юстас познакомился в колледже.

В колледже Престон и Юстас мечтали о том, как вместе станут хозяевами заповедника и вместе будут растить детей, бок о бок со своим приятелем Фрэнком Чэмблесом, в компании которого Юстас совершил поход по Аппалачской тропе. Но когда дело дошло до покупки Черепашьего острова, Престон и Фрэнк почти в этом не участвовали: Фрэнк купил маленький участок земли рядом с заповедником и через несколько лет, к недовольству Юстаса, продал его с выгодой. После этой сделки Юстас практически исключил Фрэнка из своей жизни, и тот так и не понял почему.

Престон Робертс же купил землю рядом с Черепашьим островом, и она до сих пор ему принадлежит. Он принимал участие в возведении многих построек заповедника и несколько лет преподавал в летнем лагере. Иногда он сопровождает Юстаса в конных или пеших походах; друзья наслаждаются общением друг с другом и природными красотами. Престон восхищается Юстасом и готов отдать за него жизнь. Но он, несмотря на неоднократные приглашения, так и не согласился переехать на Черепаший остров и поселиться там с семьей. Жена Престона говорит: «Мой муж всегда боялся, что, если ему придется работать с Юстасом каждый день, их дружбе быстро придет конец».

Действительно, такое близкое общение вынесет далеко не каждый. Особенно это касается учеников. Особенно если учесть, что ученики, приезжающие на Черепаший остров, изначально не отличаются устойчивой психикой.

«Большинство людей, которые хотят приехать сюда и жить здесь, – как-то сказал мне Юстас, – самые антисоциальные, неприспособленные и несчастные люди в обществе. Им кажется, что Черепаший остров – место, где они наконец станут счастливыми. Они пишут мне письма о том, как ненавидят все человечество… можешь себе представить, как трудно организовать какую-либо работу с такими людьми? Сюда мечтают попасть подростки, сбежавшие из дому. Сейчас вот какой-то заключенный пишет мне письма и говорит, что хочет приехать. Я привлекаю изгоев, разочарованных в жизни».

Когда я навещала Юстаса в августе 1999 году, у него был юный ученик, которого он прозвал Прутиком. Прутик вырос в какой-то совершенно невообразимой семье психопатов в Огайо и сменил десятки приютов, а также имел массу проблем с законом. Юстас взял его в ученики, потому что основное положение его философии гласит: любой может освоить жизнь среди природы, если есть желание и хороший учитель. Но Прутик попортил Юстасу немало крови. Парнишка был агрессивным, лживым гаденышем, и другие ученики (в то время на острове находились еще трое учеников, стандартное количество для каждого года) попросили Юстаса его выгнать, потому что он подрывал всю работу. Стоит ли говорить, что Прутик к тому же ничего не умел. Но Юстас хотел дать ему шанс и посвятил много часов работе с ним, пытаясь его успокоить, научить пользоваться инструментами и ладить с людьми.

И в чем-то это помогло. Когда Прутик приехал на Черепаший остров, он был чахлым, апатичным, ленивым подростком. Но стоило ему по-настоящему потрудиться, и у него даже мышцы брюшного пресса обозначились под кожей. (Превращение тщедушных мальчиков в мускулистых молодых людей происходит на Черепашьем острове постоянно, и Юстасу очень нравится за этим процессом наблюдать.) Вскоре никчемный мальчишка научился запрягать лошадь в плуг, ухаживать за свиньями, готовить еду на открытом огне. Как-то вечером Прутик даже сварил для меня суп из желтых личинок по древнему рецепту индейцев чероки. Но трудно было даже представить, сколькому ему еще предстояло научиться.

Однажды вечером мы с Юстасом отправились на далекое поле: я хотела посмотреть, как он учит Прутика обращаться с дисковым плугом. С помощью мула и тягловой лошади они попытались оттащить плуг на поле через лес, водрузив его на крепкие старые аппалачские сани. Им нужно было преодолеть примерно полмили. Эта работа требовала особой осторожности, потому что животные были неповоротливы и упрямы, сани неустойчивы, цепи, кожаные ремни и веревки путались, а края тяжелого старого плуга были острыми как бритва. Однако, даже зная обо всем этом – ведь к тому времени он прожил на острове уже полгода, – Прутик явился в шлепанцах.

– Лично я никогда не стал бы тащить дисковый плуг по каменистому полю в шлепанцах, особенно с таким упрямым мулом в упряжке, как Питер Рэббит, – сказал Юстас, наблюдая за тем, как Прутик делает работу. – Но если он хочет остаться без ноги, это его личное дело.

– И ты ему ничего не скажешь? – спросила я.

Юстас устало вздохнул:

– Десять лет назад сказал бы. Прочел бы целую лекцию о том, в какой обуви следует заниматься сельским хозяйством, как уберечься от травм, работая с животными и тяжелыми инструментами… Но теперь мне так всё это надоело – надоело иметь дело с людьми, у которых нет и молекулы здравого смысла. Да, я мог бы подсказать Прутику и подсказывать ему сто раз в день, но в данный момент я достиг такого состояния, когда у меня просто не осталось сил. Могу лишь следить, чтобы люди не убились, не покалечили меня и друг друга.

Знаешь, когда Прутик только приехал, он упрашивал меня сразу отправить его в самую лесную глушь – хотел жить среди природы. А оказалось, что он не знает ничего. В настоящей глуши он бы и пяти минут не продержался. Он даже не знает границ своего невежества. Вот с чем мне приходится иметь дело постоянно, и это касается не только Прутика, но и других.

После чего повернулся к Прутику, который уже начал вспахивать большое поле странным манером – описывая маленькие круги.

– Вот в чём дело, Прутик, – сказал Юстас. – Каждый раз, когда ты разворачиваешь мула и лошадь, ты давишь им на рот, напрягаешься сам и передаешь чрезмерное усилие на плуг. Попробуй пахать как-нибудь по-другому, без этих вот маленьких кругов. Можно, например, сделать длинную борозду от одного конца поля к другому, двигаясь в одном направлении, ведь также удобнее. Понимаешь, о чем я? Можно даже вспахать вот этот склон, но я тебе советую идти в горку – ты же еще не научился как следует управлять плугом и не хочешь, чтобы тебе пришлось догонять мула?


Прутик попытался делать то, что ему сказал Юстас, а тот повернулся ко мне и продолжил:

– У него целая вечность уйдет, чтобы вспахать это поле. А я мог бы сейчас сидеть у себя в кабинете и писать одно из семисот писем, которые должен отправить, или заполнять одну из семисот своих налоговых деклараций. Но вместо этого торчу здесь и слежу за Прутиком, потому что не могу доверить ему ни скот, ни плут. Зачем мне это нужно? Затем, что в один прекрасный день, надеюсь, он освоит этот навык, и я смогу отправить его пахать поле, будучи уверенным, что он знает, что делает, и работа будет выполнена правильно.

Но до этого еще плыть и плыть. Сама видишь – он же в шлепанцах! Ты только посмотри на него…

Вообще-то Прутик был не просто в шлепках, а еще и в шортах и без рубашки, а за ухо у него была заложена сигарета. После паузы Юстас снова заговорил:

– Мне нравится думать, что я учу этих людей каким-то навыкам, которые пригодятся им в жизни, но, когда вспоминаю сотни побывавших здесь за годы, не могу представить, чтобы хоть кто-нибудь из них действительно смог бы вести первобытный образ жизни в одиночку. Лишь одному это, возможно, когда-нибудь удастся, Кристиану Калтрайдеру. Вот это был блестящий ученик. Он сейчас строит дом из бревен на своей земле, и я очень за Кристиана рад. Всему этому он научился здесь. Был еще парень по имени Эйви Аски – вот тоже потрясающий ученик! Сейчас ищет землю на продажу в Теннесси, и как знать, может, и у него всё получится. Посмотрим.

Прутик приближался к нам с плугом, вспахивая неровную борозду.

– Молодец, – сказал ему Юстас, – у тебя получается намного лучше, чем я ожидал.

Он похвалил Прутика совершенно ровным тоном; лицо Юстаса ничего не выражало. Но за этими словами я расслышала пугающие ноты едва сдерживаемого гнева, нетерпения и досады, которые обычно слышу в голосе Юстаса в это время дня, когда солнце садится, дела пора заканчивать, а кто-нибудь снова напортачил. В это время дня становится совершенно ясно, что на самом деле Юстас хотел бы выстроить своих ученичков в ряд и всыпать им по первое число, чтобы вбить хоть каплю сообразительности в их бестолковые головы.

Но он, конечно, не сделал бы этого никогда.

– Молодец, Прутик, – повторил он. – Рад, что ты был таким внимательным.



К Юстасу постоянно приходят ученики, которые прежде даже ведра в руках не держали. Он дает каждому простейшее задание в мире – пойти и наполнить ведро водой. А потом с ужасом смотрит, как новичок несет полное ведро. Многие не умеют делать и этого. Держат тяжелое ведро перед собой, вытянув руку параллельно земле, и растрачивают силы и энергию на то, чтобы удержать груз в таком положении. Когда Юстас видит это, его буквально передергивает. Или взять молоток. Бывают на Черепашьем острове и такие люди, кто раньше никогда не видел молоток. Они не знают, что с ним делать. Они приходят к Юстасу и говорят, что хотят вести «самодостаточную жизнь», но, когда он просит их вбить гвоздь, берут инструмент за самый верх рукоятки и с размаху ударяют по гвоздю.

– Когда я это вижу, – мрачно говорит Юстас, – мне просто хочется лечь и умереть.

Когда он учит детишек в обычной школе, он иногда играет с ними в старую индейскую игру: надо покатить обруч и кидать в него палочки, пока он катится. И снова и снова сталкивается с тем, что порой ни один ребенок из класса не может понять, как катить обруч.

– Это же просто бред – дети не могут взять в толк, как катить обруч! – возмущается Юстас. – Я им показываю, а они берут его и бросают. Просто подбрасывают обруч, и тот, естественно, падает на землю в двух футах. И они смотрят. Дядя, почему он не двигается? Они вообще не понимают! Даже если им показать. Если показывать очень долго, кое-кому из детей, может, и придет в голову, что обруч надо запустить, чтобы он покатился. А уж если повезет, какой-нибудь вундеркинд даже додумается его раскрутить! – Я видел это тысячу раз, – продолжает Юстас. – Смотрю на этих детей и думаю: неужели эта немыслимая деградация реальна? Кого мы воспитываем в Северной Америке? Слушай, да я тебе гарантирую, что любой африканский ребенок знает, как катить колесо! Это же вопрос понимания законов природы. Весь мир живет за счет основных законов физики: сила рычага, инерция, кинетическая энергия, термодинамика. Если не понимать эти фундаментальные принципы, нельзя ни забить гвоздь, ни принести ведро, ни раскрутить обруч. А если ты не можешь этого сделать, значит, ты потерял связь с природным миром. А это, в свою очередь, означает, что ты утратил свою человечность и живешь в среде, законы которой не понимаешь. Можешь себе представить, как меня всё это ужасает? Людям понадобились миллионы лет, чтобы понять, как работает колесо, и всего пятьдесят, чтобы забыть…

Старейший закон природы гласит: навыками нужно пользоваться, иначе они забудутся. Дети не могут выполнить простейшее действие, потому что им незачем этому учиться. В их комфортабельной устроенной жизни это совершенно не нужно. Их родители также неспособны обучить их физическим навыкам, потому что, скорее всего, они сами ими не обладают. Эти навыки им не нужны, их никто никогда этому не учил – да и есть ли в этом реальная необходимость в наше время? Еще сто лет назад в Америке каждый мужчина носил с собой нож. Всегда. И неважно, предназначался ли нож для того, чтобы снять с медведя шкуру, или для того, чтобы отрезать кончик сигары: нож был главным инструментом, необходимым для жизни, и люди знали, как за ним ухаживать, как его точить и как с ним обращаться. А кому нужен нож сейчас?..

И раз уж на то пошло – кому нужна лошадь? Зачем вообще знать, что это за зверь такой – лошадь? Во время своих конных путешествий Юстас выяснил, что с лошадьми комфортнее всего себя чувствуют люди лет семидесяти – восьмидесяти, которые выросли рядом с рабочим скотом или слышали истории о лошадях от родителей. Каждому последующему поколению идея использования лошади казалась всё более чуждой, экзотической, немыслимой. А молодые люди вовсе не знали, как вести себя с лошадьми, как защититься в случае чего и вообще не могли осознать при виде лошади, что перед ними другое живое существо.

«Представляешь, как будут мыслить их дети? – спросил Юстас. – Лет через двадцать лошадь станет для людей чем-то вроде верблюда, невообразимого зверя, которого можно увидеть только в зоопарке».

С каждым поколением люди становятся всё более беспомощными. И всё же Юстасу кажется, что он мог бы справиться с этой беспомощностью, если бы не один большой недостаток, который он замечает у американцев всех возрастов: они не умеют слушать. Они невнимательны. Не умеют сосредотачиваться. Даже если они утверждают, что хотят учиться, им не хватает самодисциплины.

«Сложнее всего заставить молодежь доверять мне и беспрекословно меня слушаться, – говорит Юстас. – Если со мной работают четверо и я говорю: „Ладно, ребята, катим это бревно на счет три“, один обязательно начнет катить его сразу, двое будут катить его на себя, а четвертый вообще отойдет в сторону и начнет ковырять в носу. Они постоянно ставят под сомнение мой авторитет. Всегда хотят знать, почему мы делаем так, а не эдак? Послушайте, я знаю почему, и этого достаточно. У меня нет времени объяснять каждое свое решение. Но когда я говорю, что прав, никто мне не верит. Если я говорю, что прав, можете быть уверены: это так – я не ошибаюсь никогда. Если я в чем-то не уверен, я так и скажу, но обычно я уверен на сто процентов. Люди сердятся и говорят: „Юстас считает, что всё может быть только так, как он говорит“. Но это же правда. Всё может быть только так, как я говорю. И я верю, что работа делается лучше всего, когда люди подчиняются одному начальнику, как в армии. Это самый эффективный и рациональный способ организации труда. Будь я, скажем, генералом, мои подчиненные были бы куда более дисциплинированными, и я проследил бы, чтобы все делали в точности, как я говорю. Тогда работа стала бы спориться».

Чтобы организовать жизнь на Черепашьем острове, Юстас берет под контроль все аспекты существования своих учеников, совсем как его дед, придерживавшийся такой же политики в отношениях с сотрудниками и воспитанниками лагеря «Секвойя».

«Доходит до того, – вспоминает один из учеников, – что ты всерьез начинаешь бояться сходить без разрешения в туалет. Не дай бог окажется, что ты сидел под кустом в лесу, пока Юстас искал тебя, чтобы научить пользоваться ножным жерновом или ковать подкову».

И Юстас этого не отрицает. Сама слышала, как он вразумляет учеников, как правильно завязывать шнурки. Ну сами посудите, зачем тратить время на развязавшиеся шнурки, когда работы по горло? Кстати, все утопические общины в Америке – те, что продержались больше недели, – управлялись именно так. Дисциплина, порядок, послушание – они выживали исключительно за счет этого. В женской спальне общины шекеров в XIX веке висела такая поучительная табличка:

«Все должны встать при первых звуках колокола. Молча преклоните колени в том месте, куда опустили ноги, когда встали с кровати. Не говорите, если только не хотите задать вопрос сестре, дежурной по спальне. В этом случае говорите шепотом. Надевайте сначала правый рукав. Делайте первый шаг правой ногой. При повторном звоне выстройтесь в шеренгу и идите, уступив место по правую руку старшему. Ступайте на цыпочках. Положите левую руку на живот. Правая должна быть опущена вдоль тела. Дисциплинированно идите в мастерскую. Не задавайте ненужных вопросов».

О да, Юстас был бы в восторге, если бы на Черепашьем острове царил такой порядок. Но он не может контролировать всё и вся. Для него заставить учеников катить бревно на счет три – уже хорошо.

Если честно, большинство учеников боятся Юстаса. Когда он не слышит, они обсуждают его испуганным шепотом, сгрудившись, как придворные, которые пытаются угадать настроения короля. Делятся советами, как выжить на острове; гадают, кого выгонят следующим. Не зная, как угодить требовательному хозяину, они так боятся обратиться к нему напрямую, что просят совета у его подруг, братьев, близких друзей, задавая этим привилегированным приближенным сакраментальные вопросы: что ему от меня нужно? почему я вечно попадаю впросак? что сделать, чтобы ему угодить? Юстасу известно, что за его спиной болтают, – и он просто ненавидит эту болтовню. Он считает ее неподчинением в абсолютном смысле.

Именно поэтому летом 1998 года он повесил на доску объявлений Черепашьего острова такое письмо:

«Сотрудники, жители и гости Черепашьего острова. Я, Юстас Конвей, очень недоволен. Моя подруга Пейшенс провела на острове пять дней, и за это время к ней не раз подходили многие из вас, чтобы обсудить свои претензии ко мне. Для нее и наших не так давно завязавшихся отношений это слишком трудная задача и совершенно ненужный груз. Это просто отвратительно, что таким образом вы пытаетесь до меня достучаться. Если у вас претензия ко мне, обращайтесь ко мне, а не к Пейшенс. Если мы не можем решить проблему и договориться, не надо через нее пытаться это сделать. Если вы не можете держать в себе негатив по поводу наших с вами отношений, увольняйтесь и проваливайте. Я не стану терпеть такое поведение. Тот факт, что такие вещи вообще происходили, вызывает у меня глубокую обиду, горе и печаль. Лучше уж я всыплю вам по первое число, чем вы будете валить свои проблемы на Пейшенс. Если моя реакция кажется вам слишком бурной, что ж, я готов взять на себя социальную и эмоциональную ответственность. Надеюсь, я ясно выразил свои требования. Спасибо за внимание, искренне ваш, Юстас Конвей».

Ни рубашек. Ни обуви. Ни разговорчиков.



С учетом изложенного выше может показаться, что на Черепашьем острове способны выжить лишь люди одного типа – безвольные хлюпики, которые готовы месяцами послушно выполнять любые приказы, ни разу даже не пикнув в знак протеста. Но это не так. Безвольные люди здесь ломаются, и ломаются быстро. Они изо всех сил пытаются угодить Юстасу, а когда понимают, что не получат желаемого поощрения, предаются жалости к себе, чувствуя совершенное опустошение от ощущения, что их использовали. (Обычно для таких учеников все кончается истерикой: (я всё отдал, по вам и этого мало!) Но есть те, кто ломаются быстрее хлюпиков: заносчивые люди с большим самомнением, которые упрямо отказываются подчиняться. Им кажется, что их индивидуальность будет уничтожена, если им придется хотя бы на минуту смириться с чужим авторитетом. (Эти обычно устраивают бунт: Я не собираюсь быть вашим рабом!)

Но те, кто на острове живет и процветает – а таких немного, – представляют собой довольно интересный вид. Это люди, обладающие трезвым самосознанием; у всех них совершенная тишина в голове. Они мало болтают и не ищут похвалы, но очень уверены в себе. Они способны погрузиться в море знаний и не утонуть. Они словно решили по приезде хорошенько упаковать и спрятать куда-нибудь подальше свое уязвимое и чувствительное «я», пообещав себе не доставать его в течение двух лет, пока период ученичества не подойдет к концу. Так поступил Кристиан Калтрайдер, любимый ученик Юстаса Конвея.

«Когда я сюда приехал, я был довольно робким малым, – вспоминает он. – Но мне также было очень интересно, я горел желанием учиться и впитывал всё как губка. Я хотел учиться, и это было главное. Когда Юстас показывал мне, что делать, я шел и делал. Не тратил время на разговоры – просто слушал, наблюдал, делал, что говорят. Разумеется, Юстас полностью контролировал мою жизнь постоянно, но я не позволял себе раздражаться по этому поводу. Я сказал себе: „Пусть будет так, раз это нужно для моего образования. Юстас контролирует процесс обучения, а не мою личность“. Это очень тонкое различие. Отдаете ли вы Юстасу всего себя или всего лишь позволяете одолжить себя на время? Я решил, что препоручаю ему себя на время в качестве ученика, и поэтому мой опыт так сильно отличается от того, что переживают большинство из тех, кто приезжают на остров. Другие приезжают и смотрят на него как на бога. Хотят ему угодить и отдаются всей своей сущностью. Вот в чем причина разочарований. Недовольство накапливается постепенно, со временем. Люди начинают чувствовать истощение из-за тяжелых физических нагрузок и психологического стресса, связанного с утратой самоидентификации. Но мне это никогда не грозило».

«Если не ставить стену между собой и Юстасом, – объяснила Кэндис, еще одна воспитанница Юстаса, решившая сделать свое обучение на Черепашьем острове успешным, – тогда он высасывает из человека всё до капли. Нужно спрятать от него часть себя – собственное „я“, наверное, – туда, где он не сможет его найти. И не поддаваться. Я приняла решение. Я останусь здесь на полные два года, как бы тяжело ни было. Не хочу стать еще одной ОБУЮ Кой».

«Что за ОБУЮКа?» – спросила я.

«Озлобленная бывшая ученица Юстаса Конвея, – ответила Кэндис. – Я сюда приехала учиться, этим и занимаюсь. Даже когда веду себя по-идиотски, Юстас справедлив и терпелив. Я стараюсь держаться тихо и в сторонке – здесь это единственный способ работать и получать что-то взамен. Надо воспринимать его лидерство всерьез, не думая, что лишь на тебя оказывается давление».

Именно такие качества характеризуют хорошего солдата – не бесе мысленное, а осмысленное подчинение. Может быть, поэтому одной из самых блестящих учениц Юстаса была молодая женщина по имени Сигал, которая до приезда в Северную Каролину служила в израильской армии. Вот это была наилучшая подготовка! Сигал восприняла руководство Юстаса Конвея так же, как службу в армии. «Надо держаться очень скромно», – сказала она.

Но если подумать, это не так уж просто. Мало людей способны усмирить свое эго. Этот талант особенно редок среди современных американских ребят, которым с младенчества внушают, что каждое их желание священно и важно, – такова наша культура. Родители, учителя, политики, СМИ всегда задавали им лишь один вопрос: чего вам хочется? В свое время я работала официанткой и наблюдала этот процесс повсеместно. Родители, не обращая внимания на остальных клиентов, прерывали заказ и начинали сюсюкаться с двухлетним ребенком: а ты чего хочешь, лапочка? Они умиленно смотрели на ребенка, с нетерпением ожидая ответа. О боже, что же он скажет? Что он хочет? Весь мир затаил дыхание! Юстас Конвей верно говорит, что сто лет назад никто не дал бы детям такой власти. Даже пятьдесят лет назад. Да я сама с уверенностью заявляю: в те редкие случаи, когда моя мать и шестеро ее братьев и сестер с фермы на Среднем Западе иногда попадали в ресторан в детстве и кто-то из них отваживался попросить что-нибудь у отца… Впрочем, им бы это и в голову не пришло.