Зов кукушки

— А вы неплохо осведомлены.

— Ну, журналы, одно, другое, — неопределенно сказала Робин, возвращая назад фоторепортаж с похорон.

— Что за имя Диби? — вслух удивился Страйк.

— На самом деле оно образовано от его инициалов Д. Б., — уверенно объяснила Робин. — Его настоящее имя — Дэрил Брендон Макдональд.

— Вы, как я посмотрю, фанатка рэпа?

— Нет, — ответила Робин, не отрываясь от экрана. — Такие вещи сами собой запоминаются.

Закрыв вкладку, она вновь застучала по клавишам. Страйк вернулся к своей папке. Следующий снимок изображал Джеффри Хука, целующего рыжеволосую подружку возле станции метро «Илинг-Бродуэй»; рука тискала круглую, обтянутую джинсами ягодицу.

— Взгляните, на «Ютьюбе» есть короткое видео, — сказала Робин. — Диби Макк говорит о Луле после ее смерти.

— Ну-ка, ну-ка… — Страйк на метр придвинулся к ней вместе со стулом, но, спохватившись, отъехал на полметра назад.

Зернистое изображение три на четыре дюйма дрогнуло и ожило. В черном кожаном кресле, лицом к невидимому интервьюеру, сидел рослый темнокожий парень в толстовке с изображением кулака, образованного заклепками. Голова обрита наголо, на носу темные очки.

— …о самоубийстве Лулы Лэндри? — спрашивал интервьюер, явно англичанин.

— Это капец, ман, полный капец, — ответил Диби, едва заметно шепелявя, и провел рукой по бритому черепу. Голос у него был мягкий, глубокий, с хрипотцой. — Кто поднялся, того беспременно вальнут. А все зависть, брачо. Журналюги, мазафакеры, ее и столкнули. Пусть покоится с миром, я так скажу. Теперь у нее все ровно.

— По прибытии в Лондон вы, наверное, испытали настоящий шок, — сказал интервьюер, — когда… ну, вы понимаете… когда она пролетела мимо ваших окон.

Диби Макк ответил не сразу. Он замер, уставившись на собеседника сквозь темные линзы. А потом сказал:

— Меня там не было. Что за прогон?

Интервьюер нервно хохотнул, но тут же осекся:

— Нет-нет, ничего такого…

Оглянувшись через плечо, Диби обратился к человеку, не попавшему в кадр:

— С адвокатами, что ли, сюда заруливать?

Интервьюер льстиво заржал. Диби посмотрел на него без улыбки.

— Диби Макк, — с придыханием сказал интервьюер, — спасибо, что уделили нам время.

На экране возникла протянутая белокожая рука; ей навстречу поднялась рука Диби, сжатая в кулак. Белая рука мгновенно перестроилась, и два кулака стукнулись костяшками пальцев. За кадром раздался чей-то издевательский смех. Видео закончилось.

— «Журналюги, мазафакеры, ее и столкнули», — повторил Страйк, отъезжая на прежнюю позицию. — Любопытное мнение.

Он вытащил из кармана брюк мобильный, поставленный на режим вибрации. На экране высветилось имя Шарлотты и новое сообщение; от этого Страйк испытал выброс адреналина, как при виде затаившегося хищника.

Вещи заберешь в пятницу. Меня не будет с 9 до 12.

— Как вы сказали? — Страйк не расслышал, что говорила ему Робин.

— Я говорю: здесь жуткая статья про ее биологическую мать.

— Ну! Читайте.

Страйк вернул мобильный в карман. Склонившись над делом миссис Хук, он почувствовал, как у него загудело в голове, словно там ударили в гонг.

Уж очень подозрительно вела себя Шарлотта: изображала спокойствие. Она перенесла их нескончаемую дуэль на какой-то иной уровень, до которого прежде не додумывалась и не дотягивалась: «Давай решим это по-взрослому». Не исключено, что в дверях ее квартиры он получит нож в спину; не исключено, что войдет в спальню и у камина в луже запекшейся крови увидит ее труп с перерезанными венами.

Голос Робин лез в уши, как гул пылесоса. Страйк сделал над собой усилие, чтобы сосредоточиться.

— «…продала трогательную историю своего романа с неким чернокожим юношей всем бульварным изданиям, какие только могли ей заплатить. Однако бывшие соседи Марлен Хигсон не усматривают в ее истории ни намека на романтику. „Гулящая была, — рассказывает Вивиан Крэнфилд, которая жила этажом выше Хигсон в то время, когда та забеременела Лулой. — Мужики к ней шастали днем и ночью. Она даже не знала, кто отец, — любой мог ее обрюхатить. Ребенок был ей в тягость. Помню, сидит, бывало, малышка одна в подъезде и плачет, а мать с очередным хахалем кувыркается. Девочка-то совсем крошечная была, только ходить научилась, из подгузников еще не выросла… соседи, как видно, в органы опеки сообщили, и очень вовремя. Повезло ей, что нашлись добрые люди, в семью взяли“. Эти откровения, безусловно, шокируют Лулу Лэндри, которая в своих интервью подробно рассказывает о воссоединении с родной матерью после многолетней разлуки…» Это было написано, — пояснила Робин, — еще при жизни Лулы.

— Угу, — пробормотал Страйк, резко захлопнув папку. — Пройтись не желаете?





2





Камеры видеонаблюдения, похожие на зловещие обувные коробки, посаженные на кол, пустыми одноглазыми взглядами смотрели перед собой. Их развернули в противоположные стороны, чтобы объективы захватывали всю Олдербрук-роуд с безостановочными потоками транспорта и пешеходов. По обеим сторонам улицы сплошными рядами тянулись магазины, бары и кафе. На выделенных полосах рокотали двухэтажные автобусы.

— Вот здесь камера зафиксировала Бегуна, о котором сообщает Бристоу, — отметил Страйк и повернулся спиной к Олдербрук-роуд, чтобы рассмотреть более тихую Беллами-роуд, уходившую вместе с роскошными высокими домами в самое сердце жилого района Мейфэр. — Он засветился в этом месте за двенадцать минут до ее падения… пожалуй, это кратчайший путь от Кентигерн-Гарденз. Тут ходит ночной автобус. Такси, конечно, надежнее. Другое дело, что такси — не самое мудрое решение, если ты только что прикончил женщину.

Он вновь уткнулся в разлохмаченный путеводитель. Похоже, Страйка ничуть не волновало, что его примут за туриста. А хоть бы и так, подумала Робин, ему-то что, с такими габаритами.

За недолгий срок своей работы в качестве временной секретарши Робин уже сталкивалась с просьбами, выходившими далеко за рамки ее служебных обязанностей, а потому слегка задергалась, когда Страйк предложил ей пройтись. Но вскоре она сняла с него все подозрения в низменных намерениях. Долгий путь до этого района они, по сути, проделали молча; Страйк явно думал о своем и лишь изредка сверялся с картой.

Когда они дошли до Олдербрук-роуд, он все же высказал одну просьбу:

— Если заметите или сообразите нечто такое, что я прошляпил, обязательно скажите, ладно?

Робин даже затрепетала: она гордилась своей наблюдательностью, недаром у нее с детства была мечта, которая пока не сбылась, но для этого великана, шагавшего рядом с ней, стала делом жизни. С умным видом она принялась разглядывать улицу из конца в конец, пытаясь представить, что можно делать в таком месте около двух часов ночи, в мороз и снегопад.

— Сюда, — указал Страйк, не дав ей возможности отличиться, и они бок о бок двинулись по Беллами-роуд.

Улица исподволь сворачивала влево, открывая примерно шесть десятков домов, почти одинаковых, с блестящими черными дверями и короткими перилами по обеим сторонам чисто-белых ступеней, на которых стояли кадки с затейливо подстриженными вечнозелеными растениями. Кое-где виднелись мраморные львы, а также латунные таблички с именами и профессиями жильцов; в окнах верхних этажей светились люстры, а одна дверь стояла нараспашку, открывая черно-белый кафель пола, выложенный в шахматном порядке, картины в золоченых рамах и георгианскую лестницу.

На ходу Страйк обдумывал информацию, которую Робин утром нашла в интернете. Как он и подозревал, Бристоу покривил душой, сказав, что полиция даже не пыталась разыскать Бегуна и его пособника. Среди многочисленных, зачастую экзальтированных текстов, сохранившихся в интернете, затесались призывы к тем двоим выйти на связь с полицией, но результатов, похоже, это не дало.

Страйк, в отличие от Бристоу, не находил в действиях полиции никаких упущений. А сработавшая автомобильная сигнализация доходчиво объясняла, почему парни дали деру и не спешили о себе заявлять. К тому же Бристоу, вероятно, плохо представлял качество съемки: камеры видеонаблюдения, как подсказывал богатый опыт Страйка, зачастую выдавали мутное черно-белое изображение, которое не позволяло даже приблизительно установить внешность человека.

А еще Страйк заметил, что Бристоу ни в своих записях, ни в личной беседе ни словом не обмолвился об анализе образцов ДНК, взятых в квартире его сестры. Вероятно, следов чужой ДНК обнаружено не было, коль скоро полиция с такой готовностью исключила Бегуна и его пособника из числа подозреваемых. Однако Страйк прекрасно знал, что с готовностью отбросить такую «мелочь», как анализ ДНК, можно и без злого умысла: если ты, к примеру, допускаешь возможность контаминации, а то и умелое заметание следов. Если видишь только то, что тебе удобно, и закрываешь глаза на нежелательные, упрямые факты.

Впрочем, результаты утреннего копания в «Гугле», вероятно, объясняли, почему Бристоу зациклился на Бегуне. Лула в поисках своих биологических корней сумела найти родную мать — совершенно одиозную личность, даже если сделать поправку на извечную погоню прессы за сенсацией. Несомненно, те откровения, что Робин нашла в интернете, могли больно ударить не только по самой Лэндри, но и по ее приемной семье. Бристоу, которого Стайк при всем желании не мог считать человеком уравновешенным, полагал (возможно, в силу своей неуравновешенности), что у Лулы, во многом такой удачливой, не было никаких причин сводить счеты с жизнью. Что она сама накликала беду, когда попыталась вызнать тайну своего появления на свет, что разбудила дремавшего в далеком прошлом демона, который ее и убил. Не потому ли Бристоу так психанул, увидев поблизости от своей сестры чернокожего парня?

Углубляясь все дальше в этот анклав богатых, Страйк и Робин дошли до угла Кентигерн-Гарденз. Эта улица, как и Беллами-роуд, распространяла вокруг себя ауру внушительного, замкнутого, благополучного мира. Высокие дома Викторианской эпохи, краснокирпичные стены с каменным архитектурным орнаментом, а начиная со второго этажа — четыре яруса тяжеловесных вертикально вытянутых окон с небольшими каменными балкончиками. Каждую глянцево-черную входную дверь обрамлял белый мраморный портик; к каждому входу вели от тротуара три белоснежные ступеньки. Повсюду царили чистота и порядок; все дышало ухоженностью, которая достигается только большими деньгами. Припаркованных автомобилей были считаные единицы: из небольшой вывески следовало, что такая привилегия дается только по особому разрешению.

Без полицейского кордона и толпы репортеров дом номер восемнадцать гармонично сочетался с соседними.

— Упала она с балкона верхнего этажа, — сказал Страйк, — то есть метров с двенадцати.

Он изучал элегантный фасад. Балконы трех верхних этажей, как заметила Робин, были очень узкими: между балюстрадой и высокой балконной дверью едва протиснулся бы взрослый человек.

— Тут есть одна загвоздка. — Страйк прищурился, разглядывая верхний балкон. — Если столкнуть человека с такой высоты, нельзя быть уверенным, что он разобьется насмерть.

— Ну как же… почему? — засомневалась Робин, вообразив это кошмарное падение с верхнего балкона на мостовую.

— Вы не поверите. Я месяц провалялся в одной палате с неким валлийцем, которого сбросили примерно с такой же высоты. Переломы ног и таза, сильное внутреннее кровотечение, но парень до сих пор живехонек.

Робин покосилась на Страйка, надеясь услышать, из-за чего он месяц провалялся в больнице, но детектив уже думал о другом: он хмуро изучал входную дверь.

— Кодовый замок, — пробормотал он, заметив квадратную металлическую пластину с кнопками, — а над дверью — камера. Бристоу никакой камеры не упоминал. Может, недавно установили?

Минуту-другую он примерял свои догадки к неприступным краснокирпичным фасадам этих запредельно дорогих крепостей. Прежде всего: почему Лула Лэндри поселилась именно здесь? Сонная, традиционная, душная улица Кентигерн-Гарденз была естественным пристанищем совершенно особой категории богатых: здесь обитали российские и арабские олигархи, главы гигантских корпораций, курсирующие между городскими квартирами и загородными имениями, а также состоятельные старые девы, медленно увядающие среди своих художественных коллекций. Ему показалось странным, что такое место жительства выбрала для себя девушка двадцати трех лет, которая, по всем данным, водилась с хипповой, богемной публикой, чье хваленое чувство стиля родилось на улице, а не в модном салоне.

— По-видимому, дом надежно охраняется, да? — предположила Робин.

— Наверняка. А вдобавок той ночью здесь толпились папарацци.

Страйк прислонился спиной к черным перилам дома номер двадцать три, чтобы получше рассмотреть дом восемнадцать. На том этаже, где находилась квартира Лулы, окна были самыми высокими, а ее балкон, в отличие от двух других, не украшали кадки с декоративными кустами. Достав из кармана пачку сигарет, Страйк предложил Робин закурить; она помотала головой, но про себя удивилась: в офисе она ни разу не видела босса с сигаретой. Он глубоко затянулся и сказал, не отводя взгляда от черной двери:

— Бристоу считает, что в ту ночь кто-то вошел и вышел незамеченным.

Робин уже не сомневалась, что здание охраняется на совесть, и решила, что Страйк сейчас начнет высмеивать версию клиента, но этого не произошло.

— Если так, — продолжил Страйк, сверля глазами дверь, — значит все было заранее спланировано, причем тщательно. Никто не станет полагаться на случай, когда нужно миновать шеренгу папарацци, кодовый замок, пост охраны, запертую внутреннюю дверь, а потом проделать обратный путь. Как-то не вяжется. — Он почесал подбородок. — Такой дальновидный расчет — и такая грубая работа.

Робин неприятно поразило это циничное определение.

— Столкнуть человека с балкона можно под влиянием момента, — пояснил Страйк, будто почувствовав, как она внутренне содрогнулась. — От злости. В приступе слепой ярости.

В компании с Робин ему было легко и приятно не только потому, что она внимала ему с раскрытым ртом и не дергала его, когда он молчал, но еще и потому, что аккуратное колечко с сапфиром у нее на пальце выглядело деликатной точкой: до этого предела — пожалуйста, дальше — ни-ни. Его это вполне устраивало. По крайней мере, с ней он мог позволить себе одно из немногих оставшихся удовольствий — слегка распушить перья.

— А что, если злодей уже находился в доме?

— Это куда более правдоподобно, — сказал Страйк, и Робин осталась необычайно довольна собой. — А если злодей уже находился в доме, то нам остается заподозрить либо дежурного охранника, либо чету Бестиги, либо кого-то неизвестного, кто прятался внутри. Для супругов Бестиги, а также для охранника Уилсона проникновение в дом и обратно не составляет труда; единственное — они должны были вернуться в то место, где им положено находиться. Риск того, что Лула хоть и покалечится, но выживет и расскажет всю правду, оставался в любом случае, но если преступление совершил один из них, то логичнее допустить убийство незапланированное, совершенное в состоянии аффекта. Ссора, ослепление, жестокий выпад.

Затягиваясь сигаретой, Страйк продолжал разглядывать фасад, прикидывая в уме расстояние между балконами на втором этаже и на четвертом. Сейчас его мысли занимал продюсер Фредди Бестиги. Если верить сведениям, которые раскопала в интернете Робин, Бестиги спал у себя дома, когда Лула Лэндри перегнулась через балконные перила двумя этажами выше. По крайней мере, его жена не считала Бестиги виновным: ведь это она подняла тревогу и утверждала, что убийца все еще прячется наверху; муж в это время стоял рядом с ней. Тем не менее в момент гибели девушки он был единственным мужчиной, оказавшимся поблизости. По опыту Страйк знал: «чайники» всегда ищут, у кого был мотив, а профессионал в первую очередь прикидывает, у кого была удобная возможность.

Невольно подтвердив свою принадлежность к «чайникам», Робин спросила:

— Но кто будет затевать ссору среди ночи? Нигде не сказано, что у Лулы были конфликты с соседями, правда? Тэнзи Бестиги на убийство явно не способна, вы согласны? Неужели она, столкнув Лулу с балкона, тут же побежала бы к охраннику?