Звездные дороги

– Но не наедине, – заявил отец.

– В нашем присутствии, – добавила мама.

– Вполне устроит, – ответил Графф. – Но, думаю, Магдалена занимает его место.

Мгновение поколебавшись, Магда встала и вышла, хлопнув дверью чуть громче обычного.

Графф поманил к себе Яна Павла. Тот вошел и сел на диван между родителями.

Капитан начал рассказывать ему про Боевую школу – про то, что он полетит в космос и станет учиться на солдата, чтобы помочь сражаться с жукерами, когда случится очередное их вторжение.

– Однажды ты сможешь повести флот в бой, – сказал Графф. – Или возглавить отряд морпехов, врывающихся на вражеский корабль.

– Я не могу, – сказал Ян Павел.

– Почему? – спросил Графф.

– Я пропущу уроки, – ответил мальчик. – Мама учит нас прямо тут, в этой комнате.

Графф не ответил. От его пристального взгляда Яну Павлу стало не по себе.

– Но у тебя там будут учителя, – заговорила женщина с Флота. – В Боевой школе.

Ян Павел даже на нее не взглянул, продолжая наблюдать за Граффом. Сегодня вся власть была в руках капитана.

– Ты считаешь нечестным, что, пока ты будешь в Боевой школе, твоя семья будет все так же прозябать здесь? – наконец спросил Графф.

Ян Павел об этом не думал. Но теперь, когда Графф об этом сказал…

– Нас у родителей девять детей, – объяснил мальчик. – Маме очень трудно учить нас всех сразу.

– Что, если Флот сумеет убедить правительство Польши…

– В Польше нет правительства, – заявил Ян Павел и улыбнулся отцу, который в ответ тоже расплылся в улыбке.

– Нынешние власти Польши, – охотно поправился Графф. – Что, если мы сумеем убедить их снять санкции с твоих братьев и сестер?

Ян Павел попытался представить, как бы было, если бы все они могли ходить в школу. Маме точно стало бы легче. Не так уж и плохо.

Он посмотрел на отца.

Отец моргнул. Ян Павел понял, что означает выражение его лица – отец пытался скрыть разочарование. Что-то пошло не так.

Ну конечно же – наказание распространялось и на отца. Анджей как-то раз объяснял, что отцу не разрешают заниматься его настоящей работой – преподавать в университете. Вместо этого отец вынужден целый день трудиться клерком, сидя за компьютером, а по ночам заниматься нелегальной работой для католического подполья. Если они могли освободить от наказания детей, то почему заодно и не родителей?

– Почему нельзя поменять все эти дурацкие правила? – спросил Ян Павел.

Графф посмотрел на капитана Рудольф, затем на родителей мальчика.

– Даже если бы мы могли, – ответил он, – нужно ли это делать?

Мама слегка погладила Яна Павла по спине.

– Ян Павел желает всем добра, но, разумеется, согласиться мы не можем. Даже ради образования других наших детей.

Ян Павел тут же разозлился. Что значит – «разумеется»? Если бы родители потрудились ему все объяснить, он не совершал бы дурацких ошибок – но нет, даже после того, как пришли люди с Флота, чтобы доказать, что Ян Павел вовсе не глупый малыш, они продолжали относиться к нему как к несмышленышу.

Но он ничем не выдал своей злости. От отца в любом случае ничего хорошего ждать не приходилось, а мама начинала волноваться и хуже соображать.

И потому в ответ он лишь с невинным видом широко раскрыл глаза:

– Почему?

– Поймешь, когда станешь постарше, – сказала мама.

«А когда ты хоть что-то поймешь насчет меня? – хотелось ему крикнуть. – Даже после того, как тебе стало ясно, что я умею читать, ты до сих пор думаешь, будто я ничего не знаю!»

Но с другой стороны, он, видимо, и в самом деле пока не знал всего – иначе понял бы то, что казалось очевидным взрослым.

Если ему не хотят ничего говорить родители – может, скажет капитан?

Ян Павел выжидающе посмотрел на Граффа.


И тот все ему объяснил.

– Все друзья твоих родителей – неподчинившиеся католики. Если твои братья и сестры вдруг пойдут в школу, если твой отец вдруг вернется в университет – что они подумают?

Значит, дело было в соседях? Ян Павел с трудом мог поверить, что родители готовы пожертвовать собственными детьми и даже собой, лишь бы соседи не стали их презирать.

– Мы можем переехать, – сказал Ян Павел.

– Куда? – спросил отец. – Есть неподчинившиеся вроде нас, и есть те, кто отрекся от своей веры. Других вариантов нет. И я предпочту жить, как мы живем сейчас, чем пересечь эту черту. Речь вовсе не о соседях, Ян Павел. Речь о наших убеждениях. О нашей вере.

Ян Павел понял, что ничего не выйдет. Он думал, что идею насчет Боевой школы можно обратить на пользу семье. Ради этого он готов был отправиться в космос и не возвращаться много лет – лишь бы помочь родным.

– Ты все равно можешь полететь, – сказал Графф. – Даже если твоя семья не хочет освободиться от санкций.

И тут отец взорвался. Хотя он и не кричал, но в голосе его чувствовались горячность и напор:

– Мы хотим освободиться от санкций, идиот! Мы просто не хотим стать единственными! Мы хотим, чтобы Гегемония перестала твердить католикам, что они должны совершить смертный грех, отрекшись от Церкви. Мы хотим, чтобы Гегемония перестала вынуждать поляков вести себя как… как немцы!

Подобные речи были Яну Павлу хорошо знакомы, и он знал, что отец частенько завершал свою тираду словами: «вынуждать поляков вести себя как евреи, атеисты и немцы». Отец явно хотел избежать последствий, которые могли бы возникнуть, выскажись он перед людьми с Флота так же, как высказывался перед другими поляками. Ян Павел прочел достаточно книг по истории, чтобы понять почему. И ему вдруг пришло в голову, что, хотя отец и немало страдал от санкций, возможно, гнев и обида превратили его в человека, который больше не годился для работы в университете. Отец знал другой набор правил и предпочел не жить в соответствии с ними. Но отец также не хотел, чтобы образованные иностранцы знали, что он не живет по этим правилам. Он не хотел, чтобы они знали, что он обвиняет во всем евреев и атеистов. Однако обвинять немцев было вполне допустимо.

Внезапно Яну Павлу захотелось только одного – покинуть родной дом. Отправиться в школу, где ему не придется слушать предназначенные для других уроки.

Единственная проблема заключалась в том, что война нисколько не интересовала Яна Павла. Читая книги по истории, он пропускал эти главы. Тем не менее школа называлась Боевой, и он не сомневался, что там ему придется учиться воевать. А потом, если он успешно ее закончит, – служить во Флоте. Подчиняться приказам таких же мужчин и женщин, как эти офицеры. Всю жизнь делать то, что велят другие.

Ему было всего шесть, но он уже знал, что терпеть не может делать то, чего требовали другие, когда понимал, что они ошибаются. Ему не хотелось быть солдатом. Ему не хотелось убивать. Ему не хотелось умирать. Ему не хотелось подчиняться глупцам.

И в то же время ему не хотелось торчать почти весь день в тесной квартире. Мама очень уставала, и никто из детей не учился столько, сколько мог бы. Им никогда не хватало еды, все носили старую, потрепанную одежду, зимой недоставало тепла, а летом всегда стояла жара.

«Они все думают, будто мы герои, – размышлял Ян Павел, – как святой Иоанн Павел Второй во времена нацистов и коммунистов. Будто мы защищаем нашу веру от всей лжи и зла этого мира, так же как папа Иоанн Павел Второй.

Но что, если мы просто глупые упрямцы? Что, если все остальные правы и нам не следует иметь больше двух детей в семье?

Но тогда я бы просто не родился.

В самом ли деле я живу на свете, потому что этого хочет Бог? Может, Бог хотел, чтобы рождались любые дети, а весь остальной мир не позволяет им родиться за их грехи, из-за законов Гегемона? Может, это как в истории про Авраама и Содом, когда Бог готов был спасти город от разрушения, если найдутся двадцать праведников или даже десять? Может, мы и есть праведники, которые спасают мир самим своим существованием, служа Богу и отказываясь кланяться Гегемону?

Но я хочу не просто существовать, – подумал Ян Павел. – Я хочу что-то делать. Я хочу всему научиться, все знать и творить добрые дела. Я хочу, чтобы у меня был выбор. А еще я хочу, чтобы такой же выбор был у моих братьев и сестер. У меня никогда больше не будет подобной возможности изменить мир. Как только эти люди с Флота решат, что я им больше не нужен, у меня уже не будет другого шанса. Нужно что-то делать, и прямо сейчас».

– Я не хочу здесь оставаться, – сказал Ян Павел.

Он почувствовал, как напрягся рядом с ним на диване отец, а мать едва слышно судорожно вздохнула.

– Но и в космос я тоже не хочу, – продолжал он.

Графф не пошевелился, лишь моргнул.

– Я никогда не учился в школе. Я не знаю, понравится ли мне там, – объяснил мальчик. – Все мои знакомые – поляки и католики. Я не знаю, каково это – жить среди других.

– Если ты не поступишь в Боевую школу, – сказал Графф, – мы ничем не сможем помочь остальным.

– А мы не можем уехать куда-нибудь и попробовать? – спросил Ян Павел. – Куда-нибудь, где мы могли бы ходить в школу и никого бы не волновало, что мы католики и нас девять детей?

– В мире нигде нет таких мест, – горько проговорил отец.

Ян Павел вопросительно посмотрел на Граффа.

– Твой папа отчасти прав, – ответил тот. – Семью с девятью детьми всегда будут презирать, куда бы вы ни уехали. А здесь, где так много других неподчинившихся семей, вы поддерживаете друг друга. В этом проявляется солидарность. В каком-то отношении будет даже хуже, если вы уедете из Польши.

– Во всех отношениях, – заявил отец.

– Но мы могли бы поселить вас в большом городе, а потом отправить в одну и ту же школу не больше двух твоих братьев и сестер. И если они будут вести себя достаточно осторожно, никто не узнает, что их семья нарушает закон.

– То есть если они станут лжецами? – спросила мама.

– О, простите, – сказал Графф. – Я не знал, что в вашей семье никто никогда не лгал, защищая ее интересы.

– Вы пытаетесь нас соблазнить, – сказала мама. – Разлучить семью. Отправить наших детей в школы, где их будут учить отрицать веру, презирать Церковь.

– Мэм, – заметил Графф, – я пытаюсь убедить весьма многообещающего мальчика поступить в Боевую школу, поскольку миру угрожает кошмарный враг.

– В самом деле? – спросила мама. – Я постоянно слышу про этого кошмарного врага, про этих жукеров, про чудовищ из космоса – но где они?

– Вы не видите их потому, – терпеливо объяснил Графф, – что мы отразили первые два их вторжения. И если вы когда-либо их увидите, то только потому, что в третий раз мы проиграем. Хотя даже тогда вы их не увидите, поскольку они сотворят на поверхности Земли такой кошмар, что на ней не останется в живых ни одного человека, чтобы увидеть, как на нее ступит нога первого жукера. Мы хотим, чтобы ваш сын помог нам это предотвратить.

– Если Бог насылает этих чудовищ, чтобы убить нас – может, это в чем-то подобно временам Ноя? – сказала мама. – Может, мир настолько погряз во зле, что должен быть уничтожен?