Звоночек 4

— Выразите им благодарность и восхищение их танками, что ли, — пожал плечами посольский.

— Иди ты, знаешь куда?! — тихо, но с чувством послал я переводчика, поняв, что он мне в этом деле не помощник. Идите, идите… Куда? Без разницы, главное, чтоб поняли, куда ходить не стоит…Так и запишем:

«Чтобы быть непобедимыми, у германских танков должна отсутствовать возможность движения на восток.Генерал-полковник Любимов.»

Разобравшись с панцерами и штугами, в остальном, в том, что касалось автомобильной техники, полугусеничных тягачей и БТР, я не увидел в Германии ничего для себя нового, за исключением единственной машины. Это был Sd.Kfz. 9, который мы называли Тр(транспортёр)-9 с установленной на его грузовой платформе шестиствольной 20-миллиметровой зениткой, огневой производительностью в 6000 выстрелов в минуту. Причём, в отличие от отечественных дизель-гатлингов, автоматика пушки приводилась в действие лёгким и мощным электродвигателем фирмы «Сименс», питающимся от подключаемого к основному мотору тягача генератора. Минусом было отсутствие водяного охлаждения блока стволов. Основной способ ведения огня — с места. Но можно было стрелять и на ходу, хотя подвижность при этом сильно снижалась.

В итоге, мы предварительно отправили в посольство заказ на две машины каждой модели и на комплекты станков на все наши танковые, Пермский и Запорожский авиамоторные, заводы для выпуска планетарных механизмов, которые широко применялись в немецких танках и самоходках и в виде ПМП и в виде коробок передач. Хоть так осложнить им расширение выпуска бронетехники. А нам расшить узкие места с редукторами, нарастить выпуск авиадвигателей, да перевести БТТ с фрикционных на планетарные МП — пригодится. Отдельно купили образец и лицензию на 5-скоростную КПП Штуг 38(т) с предварительным выбором передач, из которой я надеялся сотворить БКП нового перспективного танка.

Кроме нас, танкистов, гатлинги калибра 20 и 37 миллиметров, кроме всего прочего, присмотрели себе моряки. Это тоже были электропушки жидкостного охлаждения блоков с близкими к нашим огневыми характеристиками, но вот сами установки были чрезвычайно интересными. Во-первых, они были стабилизированы. Во-вторых, 37-миллиметровые, оснащены СУО. В-третьих, в них было обеспечено непрерывное ленточное питание. Подбашенное отделение, промежуточный снарядный погреб, имело вращающийся, независимо от артустановки, полик и площадки под два передвижных ленточных бункера-ящика. По мере расхода боеприпасов из одного из них, к хвосту ленты вручную патроном стыковалось первое звено второго бункера. Пустой ящик, тем временем, удалялся из подбашенного отделения и спускался в основной погреб, а вместо него ставился другой. Бункера 20-миллиметровок имели ёмкость 500 патронов, а 37-миллиметровок — 150. Вице-адмирал Галлер, начальник «морской группы», вообще принёс в клювике такое, из-за чего я долго чесал у себя в голове. Пушки, броня, стабилизированные установки, подводные лодки, электроторпеды с магнитными взрывателями и магнитные мины, приборы управления артогнём и торпедной стрельбой, оптика, радиостанции, затребованные Галлером — этим меня было не удивить. Но вот то, что в Рейхсмарине оказались авианосцы — это был шок. Я, как сухопутчик, не интересовался флотом Германии, поскольку в войне с нами он был силой второстепенной, а между тем, впечатлившись расстрелом Эль-Ферроля, основательные немцы сразу же «пробили» себе «учебный» авианосец. Пусть это был всего лишь торговый пароход с установленной на нём сплошной полётной палубой, но до начала войны они смогли провести на нём множество опытов и сделать кое-какие выводы. Например, отказались от катапульт, в качестве единственного способа подъёма самолётов, и истребителя Bf 109 из-за узкой колеи шасси, делавшей опасными взлёт и посадку с качающейся палубы. И в полётах над морем, по мнению немцев, обязательно в составе экипажа должен быть штурман. «Штука» в морском исполнении такими недостатками не страдала, но, во первых, 500 кг бомб немцам показалось мало, а во-вторых, они приняли во внимание шести- и трёхствольные автоматы, посчитав, что либо пикировщикам придётся бросать бомбы с большой высоты, либо надо сильно поднять их скоростные и маневренные качества, чтобы избежать вражеского зенитного огня. Плодом этих выкладок стал Ме 109Z, церштёрер или цвиллинг, двухфюзеляжный двухместный истребитель-бомбардировщик, спарка двух Ме 109Т, соединённых перемычками общего центроплана и стабилизатора с немного изменённым крылом увеличенной, по сравнению с основной модификацией Ме 109Е, площади. Ног шасси осталось у каждой половинки лишь по одной, зато, за счёт переноса на середину фюзеляжей основных креплений при прежних размерах ниш в крыле, удлинённых и усиленных. Ширина колеи теперь была достаточная, а возросший установочный угол облегчал взлёт. Благодаря этому Ме 109Z мог нести одну авиаторпеду, одну 500-килограммовую или три 250-килограммовых бомбы на держателях под общим центропланом. И при этом, он сохранил все качества истребителя, даже при усиленном стрелковом вооружении, за исключением чуть меньшей скорости крена! Мог быть и пикировщиком, и торпедоносцем, и разведчиком и перехватчиком! Авиагруппы немецких авианосцев становились однородными со всеми вытекающими положительными моментами. Да, авианосцев! Немцы и без того, из за действий «Ворошилова» в паре с «Фрунзе» во время войны в Испании форсировали их постройку, а после вояжа Кожанова по Атлантике — и подавно! В результате Галлер 10 марта поучаствовал в торжествах по поводу введения в строй авианосца «Цеппелин» с 48-ю церштёрерами на борту. Его систершип «Штрассер» немцы намеревались ввести в состав флота в мае. В июне — «крейсерский авианосец Лютцов» с 24-мя церштёрерами, который летом 39-го стали достраивать в таком виде, используя корпус тяжёлого крейсера. Спустя ещё два месяца — его брата «Зейдлица». Редер явно хотел заполучить соединение, подобное экспедиционной эскадре Кожанова! При таком раскладе, рейд «Бисмарка», случившийся в «эталонном мире» в мае 1941 года вполне может превратиться в генеральное, причём, авианосное сражение между Германским и Британским флотами. И, учитывая то, что англичане располагают лишь «Си-Гладиаторами» и «Авоськами», я бы поставил на немцев! Да, пусть Рейхсмарине на данный момент имеет лишь «настоящий» «Цеппелин». Но, кроме него, шесть «вспомогательных» авианосцев из торговых судов. Четыре из них, «Эльба» и «Рейн», «Яде» и «Одер» «в девичестве» были пассажирскими лайнерами «Европа», «Бремен», «Гнейзенау» и «Потсдам», имеющими ход в 21–27,5 узлов. Ещё два из сухогрузов типа «Ганза», имеющих 16,5-узловый ход. Всего чуть больше двухсот палубных самолётов, тренирующихся в Балтийском море. Стоит прикинуть, как может закончиться для Ройял Марине «Везерюбунг»!

Вполне понятно, что мне захотелось познакомиться с Ме 109Z поближе и ради этого пришлось связаться с нашими авиаторами Яковлевым и Чкаловым, двигателистами Микулиным и Климовым, «гастролировавшими» по немецким авиазаводам. А у тех своих открытий пусть не на вагон, но на маленькую тележку накопилось. Ещё на предварительной стадии я определил, исходя из «послезнания», круг моделей самолётов, который нас интересует. Это был, во-первых, истребитель Ме-109. Причём я сразу настропалил «разведчиков», что модель 109Е нас не интересует. Припомнил, что в «эталонном» мире его тоже купили, но в 41-м году оказалось, что немцы летают на более продвинутых модификациях. Авиаторы должны были добиться, чтобы им показали «мессер» с улучшенной аэродинамикой и более мощным двигателем. Насчёт последнего, ДБ-601, стоявшего на модели Е, мы имели кое-какие сведения ещё с Испании и теперь нам нужен был мотор с повышенной степенью сжатия, работающий на бензине с большим октановым числом. Мессершмитт явно не хотел делиться с нами своими последними разработками, но наша делегация надавила на присутствующего здесь же представителя рейхсминистра авиации, ткнув его носом в советско-германское соглашение, в котором немцы «подписались» абсолютно на всё. В итоге нашим показали отдельно «ферзух» с улучшенной аэродинамикой и старым мотором 601А и отдельно — улучшенный двигатель с гидромуфтой привода наддува, степенью сжатия 7–7,2 и взлётной мощностью в 1300 лошадиных сил, весивший 650 килограмм. Чкалов «подлетнул» и на «ферзухе» и на Ме-109Е, отметив, что первый немного получше, а в целом, оба хороши. В результате в торгпредство полетел запрос на четыре «ферзуха», но уже с новыми мощными моторами. Ме 110, который Вилли Мессершмитт всячески нахваливал, наши брать, как было заранее между нами договорено, не стали, но тоже облетали. Присмотрели вместо него «авианосный» 109Z.

С Юнкерсом и Хейнкелем проблем не возникло, там наш «пакет заказов» пополнился машинами Ю-87 вариантов В и С, Ю-88А и Хе-111Н с двигателями ЮМО-211 в 1200 лошадиных сил на взлётном режиме. А вот на фирме «Фокке-Вульф» случился затык. ФВ-190 нам отказались показывать несмотря ни на что. Пришлось мне жаловаться в Москву и там, не долго думая, просто приостановили все поставки до того момента, как немцы в полной мере не начнут выполнять соглашение, о чём Деканозов в тот же день проинформировал МИД Германии. Не в положении Гитлера было втягиваться в конфликт, поскольку никелевые рудники Печенги с начала войны с Антантой оставались для него единственным источником этого ценного и дефицитного ресурса. Тем более, что во время финской «революции» немцы «подъели» последние накопленные загодя запасы и сейчас их металлургия питалась, фактически, «с борта» пароходов, доставлявших руду в немецкие порты. «Сломались» немцы через три дня, выкатив на показ ФВ-190 «ферзух» с мотором воздушного охлаждения БМВ-139 и предсерийный ФВ-190В-0 с… дизелем ЮМО-208! Последний отличался от прототипа сдвинутой назад кабиной, увеличенным размахом крыла, дополнительной хвостовой секцией фюзеляжа и, конечно же, мотором, дававшим на взлёте 1500 лошадиных сил при собственном весе в тонну и всё ещё сохранявшим 1200 сил на высоте в 12 километров. Вариант «В» явно был заточен как высотный перехватчик и у меня не было никаких сомнений, что своим появлением на свет он обязан нашим БОКам, работавшим осенью над Финляндией. Для их перехвата вооружения из пары 13-мм крупняков и двух пулемётов 7,92-мм калибра хватало. На «В-0» Чкалову полетать разрешили, а вот насчёт «ферзуха» Курт Танк, генеральный конструктор, отказал, сославшись на ненадёжный опасный мотор, подверженный перегреву. Авиаторы пожаловались мне и, получив ЦУ, прощупали вопрос установки мотора 1550-сильного БМВ-801 на «ферзух» специально для СССР. И этих тварей по паре в наш «пакет», два «высотника» плюс пару обычных истребителей с БМВ-801.

Зацепившись за ЮМО-208, который, несмотря на 300 килограмм больший вес, имея всего шесть цилиндров 130х2х160, оказался мощнее нашего московского 1400-сильного дизеля с восьмью «котлами» 130х2х97, Микулин стал «крутить» фирму «Юнкерс» и нарыл такого… Конечно, мы изначально настраивались выудить всё, что немцы достигли в плане авиадизелей, но того, что они столь далеко продвинутся, не ожидали. Судя по тому, что на «Юнкерсе» обнаружились образцы «наших» моторов итальянского и шведского производства, пусть обычные автомобильные и танковые, немцы, получая сведения о русских успехах в авиации, заочно соревновались именно с нами и достигли замечательных успехов. Видимо, арийская гордость не позволила им «обезьянничать» напрямую, приняв «русскую» схему, но в конструкции «немецких чемоданов» с двумя коленчатыми валами то и дело проскакивали наши принципиальные решения. Вот, скажем ЮМО 207, шестицилиндровый, размерностью 110х2х160. Познакомившись с ним, Микулин прямо сказал, что немцы просто взяли планку чуть-чуть больше, чем на моторах Чаромского, каждый цилиндр у которого был 100х2х75. При этом, наш мотор АЧ-100-6, стоящий на И-18, всё-таки, имел 12 цилиндров и максимальную мощность 1050 лошадиных сил при весе в 550 килограмм. А «немец» ЮМО 207, имея всего шесть котлов, на взлёте выдавал 1200 лошадиных сил, правда, весил тоже немало — 800 килограмм. И всё за счёт оптимизации внутрицилиндровых процессов, совершенствования конструкции поршней и всего КШМ, повышения средней скорости поршня, достигшей у немцев 16 м/с и оборотов. Для сравнения, на наших моторах с чугунными поршнями средняя скорость поршня держалась в районе 10 и только на варианте АЧ-100-6А, с алюминиевыми, выросла до 12–13 м\с. А что сказать про мотор ЮМО-217, который, идейно, копировал наш АМ-37? Это была спарка двух «чемоданов», объединившая в одном блоке четыре коленвала и 12 цилиндров. Этот авиадизель, благодаря более лёгкому, по отношению к рабочему объёму двигателя блоку, общим агрегатам наддува и питания топливом, развивал на взлёте уже 2500 лошадиных сил, а весил относительно варианта «моно», на четверть меньше, всего 1200 килограмм, перевалив планку в 2 л.с. на 1 кило веса. А вариант 227 по схеме «дельтик», выдававший с теми же удельными показателями уже 3600 лошадиных сил? А 5000-сильный 237, выполненный в виде «кубика» из четырёх блоков? Это, скажу я вам, очень, очень впечатляло и заставляло задуматься! Даже несмотря на то, что эти моторы имели ресурс не более 100 часов и стоили дорого. Даже очень дорого, судя по цене, выведанной Микулиным. Чтобы как-то улучшить показатели, пусть не по цене, так хоть по ресурсу, на фирме «Юнкерс» перешли на мотор ЮМО 208 с 130-миллиметровым диаметром цилиндра при том же ходе поршня, перенеся на него все наработки по предшественнику, но немного снизив степень форсирования не потеряв в мощности за счёт увеличения рабочего объёма. В настоящий момент «в наличии» имелись, собственно, 208 и 218-спарка, дававшая на взлёте 3000 коней при весе 1550 килограмм. Остальные варианты, включая «десятитысячник» — звезду 248 из шести блоков, имевших один общий и шесть периферийных коленчатых валов, к счастью для нас, существовали только на бумаге.

Зато турбореактивных ЮМО не нашлось вовсе ни в каком виде. Несмотря на всю мою настойчивость, немцы, в отчаянии, повторяли, что при всём желании не могут дать того, чем не располагают. Это как же? Разведка докладывала, что реактивный самолёт летал у них ещё в прошлом году! Впрочем, глядя на размах работ по дизелям у Юнкерса, я подумал, что если где-то что-то прибавилось, то только за счёт чего-нибудь другого. И этим «другим» ТРД вполне могли оказаться. Материальные и интеллектуальные ресурсы-то не резиновые! Пришлось направить свои стопы к Хейнкелю, поскольку про то, что первый ТРД три немца собрали в гараже(очень примечательный факт, глубоко врезавшийся в память) и подались с ним именно на эту фирму, я знал из «эталонной» истории. Предоставленный нам там для ознакомления HeS-3 не вызвал у нас помыслов о нашей славянской ущербности по сравнению с немцами, поскольку имел весьма и весьма скромные характеристики. Сами хозяева тоже не считали его чем-то выдающимся, однако отмечая, что сам принцип ТРД имеет громадные перспективы. Купить уже готовый экземпляр этого мотора, состоящего, всего лишь, из центробежного компрессора и центростремительной турбины, можно было, без проблем и за соответствующие деньги, хоть сейчас. Другой подобный мотор, но с осевыми компрессорами и турбиной, по наводке нашей разведки, судя по всему, окопавшейся прямо под столом у Геринга, мы обнаружили на фирме БМВ, куда заезжали за 801-й «звездой». Увы, это был нерабочий полуфабрикат, который даже на стенде отказывался функционировать стабильно, грозя, того и гляди, устроить пожар. Там же обнаружились прототипы турбовинтового и туброкомпрессорного моторов. Последний из них, тоже не рабочий, ушатанный на испытаниях и фактически списанный в утиль, мы попросили не выбрасывать, высказав заинтересованность в его приобретении. Санкцию на прочие моторы БМВ, ТРД и ТВД, опять пришлось ждать из министерства авиации, но и этот вопрос, к нашему глубокому удовлетворению, был улажен.

Конечно, Яковлев с Чкаловым потребовали представить все самолёты, на которых были установлены заинтересовавшие нас дизельные и реактивные двигатели и, среди гражданских машин, тяжёлых летающих лодок, оснащённых моторами с повышенным ресурсом и сниженными показателями, откопали уже не опытный, а предсерийный Хе-177А-0, двухмоторный (2 ЮМО-218) дальний пикирующий бомбардировщик, полный (возможно, даже лучший) аналог нашего Ту-2. Это был последний самолёт, запрошенный нами, продать который немцы, в отличие от прочей авиатехники, соглашались лишь в единственном числе. Конечно, кроме самолётов «в сборе», мы наметили заказать все авиадвигатели, в комплекте и в виде отдельных деталей и агрегатов, турбокомпрессоров с промежуточным охлаждением воздуха, механических нагнетателей, инжекторов, автоматов управления двигателем, даже, по отдельности, поршней с шатунами, турбинных колёс и лопаток, приборы навигационные и контрольные, авиавооружение, пулемёты МГ-17, -81, -131 и -151, радиооборудование, в кооперации с нефтехимиками — образцы топлива и, особенно, масла (две 60-тонных цистерны только дизельной смазки для высокофорсированных ЮМО-207), патенты и лицензии, аппаратуру и оборудование для воспроизведения технологий в СССР, одну свехзвуковую аэродинамическую трубу, стенды и приборы для испытаний самолётов и двигателей.

В «струю» с авиаторами удачно попали наши артиллеристы. В этой области нас, во-первых, интересовали станки для производства стволов большого относительного удлинения. Ведь с гаубицами, мортирами и миномётами у нас было всё просто замечательно, а вот в плане дальнобойной и, особенно, зенитной артиллерии — не очень. Фактически, зенитки выпускал единственный завод, три других, которые могли бы это делать без большого брака по стволам, были заняты морской и тяжёлой сухопутной артиллерией. Во-вторых, нас интересовало всё, что касалось клиновых затворов для орудий раздельно-гильзового заряжания. В этом направлении у нас был сплошной мрак, непроходимый и непонятный. Клиновый затвор для унитара? Пожалуйста! Всё работает! В любом калибре. А когда снаряд и заряд отдельно — перестаёт. Иногда сразу, иногда после десятка-другого выстрелов. До смешного доходит. 107-миллиметровая танковая пушка нового образца с полуавтоматическим клиновым затвором, по заданию, должна была сохранять, подобно предшественнице с поршневым затвором, способность вести огонь не только танковыми унитарами, но и выстрелами полевых гаубиц-пушек Ф-22. И она сохраняла, правда клиновый затвор всё равно приходилось закрывать вручную, для чего был введён специальный механизм блокировки автоматики. В противном случае, либо клин не закрывался, либо гильза после выстрела не экстрагировалась. И понять почему это происходит, на фоне корректной работы с унитаром, ни на Уралмаше, выпускавшем пушки, и в родном КБ Грабина, сколько ни бились, не могли. Но, как раз с этим проблем не возникло, немцы нам были готовы поставлять и станки, и чертежи, и технологии. Вопрос был только в количественных показателях и сроках. В принципе, за год получить пять комплектов для Уралмаша, Перми, Краматорска и Нижнего, было реально. Из образцов вооружения мы присмотрели 50-мм противотанковые пушки с длиной ствола в 60 калибров, 88-миллиметровые 70-калиберные и 105-миллиметровые зенитки, которые тоже обещали нам без душевного трепета. Но когда, по моему наущению, речь зашла о 24-х дюймовых мортирах и пушках, калибром 800–900 миллиметров, тут у немцев натуральная истерика приключилась! Русские посягают на святое! Мало того, кроме артсистем им всё, на чём их делают, подавай! К счастью, в это же время случился инцидент с «Фокке-Вульфом» и дважды уговаривать германцев не пришлось. 610-миллиметровая мортира нашлась одна. Совсем не «Карл», а полустационарная система. И её нам согласились уступить. 800-миллиметровую 50-калиберную пушку, в виде полуфабрикатов, почти готового ствола и противооткатных устройств, «Крупп» продавать отказался наотрез, несмотря ни на что. Гитлер запретил! Снаряды, пару штук — пожалуйста, а вот ствол — ни-ни. Он Германии самой нужен! На этом этапе пришлось подключаться и мне лично, и Деканозова подтягивать. Сошлись на том, что все станы, инструмент и приспособления, на которых обрабатывался ствол и противооткатные устройства, после доделки демонтируют и отправят в Союз. Вы, немцы, народ — умелец, сделаете себе всё новое! Гитлер, через Риббентропа, не сразу, но дал своё согласие, видимо, молясь в душе, чтоб русские унтерменши никогда не сумели сделать качественную отливку такого запредельного веса.

На этом фоне, когда речь зашла о «мелочах», приборах артразведки, управления огнём, боеприпасах и взрывателях, запросы наших пушкарей, в большинстве случаев, быстро удовлетворялись. 88-мм выстрелы к Флак 18, нужные для сравнения с точно такими же отечественными снарядами, готовы были дать чуть ли не в любых количествах. Для прочих пушек (в том числе авиационных скорострельных) и гаубиц, фугасные, ОФ и бронебойные — тоже без проблем. Вот когда речь зашла о подкалиберных с вольфрамовым сердечником для ПАК-38 и польских/французских 75-миллиметровых пушек с патентами, лицензиями и технологическими линиями, тут немцы «присели», но, помявшись, отдали. А в случае с кумулятивами и, особенно, взрывателями к ним, пришлось опять припугнуть прекращением поставок. Тем не менее, Грабин с Вороновым получили от поездки практически всё, что хотели.

Да, практически всё, что хотели. Кроме боеприпасов, снаряжённых БОВ нервно-паралитического действия, зарином, зоманом и табуном. Наши химики, занимаясь чем душа пожелает, изначально БОВ не трогали, сосредоточившись на порохах и взрывчатке, особенно технологиях получения гексогена, топливе и смазке, включая сюда перегонку угля на бензин и каталитический крекинг нефти, удобрениях для сельского хозяйства, авиационных лаках и красках. Они ездили по заводам и лабораториям, присматривая технологии и нужные им приборы, посещали фирмы, эти приборы и аппараты изготавливающие, но боевую химию не трогали. Это мы тоже обговорили заранее, потому, как известной с Первой Мировой отравой советских товарищей не удивить — её у нас полно. А вот про зоман с зарином, да про табун, отраву нового поколения, никто кроме меня и слыхом не слыхивал. Я дал нашим «разведчикам» названия веществ, но предупредил, что интересоваться ими можно будет только по моему особому распоряжению. И вот, когда Гитлер сломался на «Доре», я послал всего одну телеграмму со словом «Разрешаю».

Три дня спустя я ночевал в посольстве и поздно вечером впервые встретился с резидентом нашей военно-морской разведки в Берлине капитаном второго ранга Крюгером. Как то так получалось, что с чекистами, с людьми Артузова из ГРУ, я пересекался, а вот с моряками не приходилось. С ними «контачил» наш адмирал Галлер. Причём, не допущенные к секрету считали, что разведкой ВМФ «рулит» морской атташе каперанг Воронцов. Конечно, я, глава закупочной комиссии, был поставлен в известность, что начальник берлинской резидентуры РУ ГШ ВМФ при посольстве обитает, числится официально на сугубо технической должности. Даже, услышав фамилию, посмеялся про себя, припомнив фильм «Кошмар на улице Вязов». Ведь посольство тоже стояло на улице с «древесным названием» Унтер ден Линден, что на русский переводится «Под липами».

На коротко постучавшую и вошедшую ко мне уборщицу с ведром и шваброй я, занятый чтением доклада радистов по элементной базе и немецкой аппаратуре, в частности, радиолокаторам, не обратил внимания, сказав:

— Да, да, заходите, — снова опустив глаза на бумагу. Беспокоиться нечего, если ангелы-хранители Панкратова пропустили — значит всё в порядке.

— Здравствуйте, товарищ генерал-полковник, — услышал я в ответ смутно знакомый голос после того, как женщина притворила за собой дверь.

— Аня?! — не веря, спросил я, подняв глаза.

— Капитан второго ранга Анна Крюгер, начальник разведки ВМФ в Берлине, — слабо улыбнувшись, поправила меня бывшая немецкая «медовая приманка». — Пришлось ещё пару раз замужем побывать, чтоб обрубить хвосты…

— Да ты проходи, проходи, присаживайся, рассказывай, — начал суетиться я. — Чаю хочешь? Эх, что ж ты с ведром то? Все ж свои здесь…

— Свои, свои, — кивнув, согласилась Анна и улыбка сразу куда-то исчезла с её лица. — Да жизнь научила… Чай не буду. Я по делу пришла, предельно коротко, — сказала она мне абсолютно без каких либо эмоций.

— Хорошо, слушаю… — присел я на диван, растерявшись от жёстких ноток в её голосе. На встречу давних друзей, почти любовников, это походило всё меньше.

— Прошу впредь о том, что собираетесь раскрыть нашу осведомлённость в делах, которые у немцев проходят по разряду совершенно секретных, предупреждать меня или резидентов ГРУ и НКВД, — впечатывала она мне прямо в мозг каждое слово так, что даже «прошу» отдалось у меня между ушей эхом «приказываю».

— Чтобы мы имели возможность подготовиться к мероприятиям, подобным тем, что РСХА проводит сейчас, задействовав все свои силы, — дав мне пару секунд усвоить первое требование, пояснила она. — Руководит ими лично Гиммлер, поскольку Рейнхард Гейдрих, шеф РСХА, сегодня выброшен, как щенок, с должности и отправлен в авиацию, оперативно подчинённую Редеру, как бывший моряк и лётчик. Гитлер, по сообщению нашего агента, орал на всю Рейхсканцелярию, что Гейдрих способен только… гм… пархатых евреев ловить. В то время, когда его жену ублажает резидент русской разведки. Вы понимаете, в какую больную точку ударили? На заводах Круппа и на фирме Фокке-Вульф трясут всех до последнего подмастерья! Вчера в Гестапо взяли одного из профессоров Марбургского университета только за то, что у него дома нашлись какие-то пробирки и реактивы! Проверяют все химлаборатории и даже химиков-любителей, ищут некое вещество под названием «зоман». Вы, товарищ генерал-полковник, понимаете, что сейчас всю Германию перетряхивают, невзирая на лица, чины и звания? Что сейчас каждый «честный немец» ловит русских шпионов?! У нас, несмотря на директиву лечь на дно и заморозить все операции, в трёх конторах восемь провалов за последние двое суток! Таких одномоментных потерь наши разведсети в Германии не несли с самого начала работы!!

— Ань, мне жаль, но что мы можем сделать? Мы для того сюда и посланы, чтоб залезть немцам в самую глубокую… душу, — растерявшись от напора разведчицы, которую я всё ещё воспринимал как женщину, когда то побывавшую, пусть формально, в моей постели, а вовсе не как капитана второго ранга, пролепетал я неуверенно.

— Что ты можешь сделать?! — жёстко спросила она, наклонившись надо мной и глядя прямо в глаза. — Где зоман? Где его искать?!

— Зачем тебе? — попытался я тянуть время, лихорадочно соображая, как выкрутиться.

— Никто из наших такого названия не слышал, значит наших и близко к нему нет! Мы аккуратно сдадим немцам зоман и тех, кто им занимался, использовав их как громоотвод! Пусть энергия уйдёт в безопасное для нас русло!

— Видишь ли… Данные весьма скудные и неполные… — принялся я юлить. — Возможно, зоман — это иное название зарина или табуна… Только в какой-нибудь другой стране…

— Чёрт!!! — выдохнула она, сев рядом на диван и, не глядя на меня больше, погрузилась в свои мысли.

— Наверное, слить немцам информацию, будто зоман является аналогом зарина, но производства, скажем, Великобритании или США, будет лучшим выходом, нежели подставлять кого-то на территории, где вы работаете, — полез я с непрошенными советами, не в силах выносить такое вот молчаливое обвинение меня во всех грехах. — Пусть Канарис, проверяя, шею себе свернёт.

— Может ещё подскажешь, как это сделать не допустив провала агентов? — повернувшись ко мне, язвительно спросила меня «товарищ резидент».

— Нет ничего проще, — развёл я руками. — Я и скажу. Пока что никаких отравляющих веществ из тех, что мы запросили, нам не показали. Если у них зомана нет, то и не покажут. Вот тогда будет уместно спросить о нём и тут же разъяснить, что это британский аналог.

— Вот и займись этим завтра же с самого утра! — повернувшись ко мне и ткнув в грудь острым пальцем, прямо приказала мне она, после чего встала, подхватила швабру с ведром и пошла к двери.

— А ну смирно! — сам вскочил я на ноги, растеряв все прошлые романтические иллюзии. — Я — генерал-полковник! Ты — кавторанг!! Какого чёрта?!!

— Спокойной ночи, Сёмочка, — с обворожительной улыбкой промурлыкала Аня, наплевав на все мои приказы, и выскользнула за дверь.


— Тьфу! — огляделся я вокруг в поисках предмета, который не жалко было б запулить ей вслед. — Вот и пойми баб!

Анин приказ я честно выполнил. С утра самолётом вылетел в Дюссельдорф, неподалёку от которого находилась интересующая нас лаборатория и, встретив там посланцев химпрома, жёстко поставил вопрос перед сопровождавшими их немцами доколе они собираются затягивать демонстрацию нам искомых веществ. Зомана у немцев действительно не оказалось и «дезу» им в уши удалось влить непротиворечиво. Зато вся лабораторная технология производства зарина и табуна(промышленной у немцев, к сожалению, а может быть, к счастью, не было), в итоге была нам предоставлена вместе с небольшим объёмом образцов по пять литров каждого вещества.

До окончания работы нашей закупочной комиссии оставалось ещё четыре дня и, вынудив немцев сотрудничать с нами по «химии», я решился замахнуться на большее, на то, что никакими нашими предварительными планами предусмотрено не было. Но сперва мне надо было вернуться в посольство и посоветоваться с Аней. Прилетев в Берлин к обеду, я сразу направил свои стопы к Воронцову, на голубом глазу спросив его:

— Не знаете, куда уборщица подевалась? А то я, кажется, у себя в комнате бутылку шампанского разбил…

Я уже начал нервничать, подумывать, что меня не поняли, когда через час с лишним Аня явилась, в «камуфляже», с ведром и шваброй.

— Ну и зачем ты Воронцову про шампанское сказал? — с ходу упрекнула она меня, даже не поздоровавшись. — Замучает теперь подколками и подозрениями ревнивец. Женатый между прочим. И… сразу предупреждаю, никаких глупостей, если они у тебя на уме!

— Капитан второго ранга Крюгер! Выйдите и снова зайдите как положено! — расставил я все точки над «зю», попутно мелко мстя разведчице за то, что вертела мной, как хотела, во время прошлой нашей беседы. Я тут командир, точка!

— Я не в форме, — обворожительно улыбнулась Аня в ответ, взглянула на меня с открытым вызовом и элегантно опустила в кресло свою соблазнительную попку, на которую, уверен, облизывались все встречавшие её хоть раз в жизни мужики. — Хотя… Знаешь, есть у меня мечта форму надеть! Она красивая! И пройти, ни от кого не скрываясь, у всех на виду!

Не знаю, как «у всех», но у меня сейчас на виду была пара стройных ног, которые хулиганка, демонстрируя во всей красе даже больше, чем допускали приличия, закинула одну на другую. Ну как такую «построить»?! Кричать? Ругаться? Топать ногами? Взыскание ей объявить? Вздохнув, я махнул на свои потуги рукой, сказав:

— Ладно, к делу. И без глупостей. С твоей стороны…

Какой то миг и вот уже передо мной сидит не соблазнительница, а серьёзная женщина «за тридцать». Потрясающая метаморфоза и всего два небольших движения — выпрямить спину и обнять колено руками! Даже подол юбки, как мне показалось, стал чуточку длиннее. Аня ничего не ответила мне на словах, но всем своим видом показала готовность слушать дальше.

— Как у вас дела на фронте борьбы с контрразведкой? — спросил я для начала.

— Сидим в глухой обороне. Та сторона проявляет исключительную энергию и активность по всем возможным направлениям и на всей территории. Хвосты, обрубили, кажется, удачно. Новых провалов за последние сутки нет. Ни у нас, ни у смежников. Однако, к некоторым нашим агентам подобрались близко, копают вокруг, приходится рисковать людьми и проводить экстренные эвакуации.

— Активна, значит, контрразведка… Работают много… Как думаешь, не устают?

— Возможно… — подумав недолго, ответила Аня. — Улавливаем тенденцию к стремлению больше работать вширь, нежели вглубь. Охват большой, но без очевидных зацепок сильно не роют. Любой донос, долго не разбираясь, «отрабатывают», надеясь видно, что среди десятка непричастных хоть один настоящий шпион всё-таки найдётся. Население активно вовлекается в процесс, ещё больше перегружая контрразведку.

— Есть мысль ещё больше РСХА занять, — закинул я удочку. — Они потеют в сторонке, а вам жить чуточку легче.

— Каким образом? — спросила разведчица строго по существу.

— Есть ещё, как минимум, одна крайне важная и болезненная для немцев тема, которую моя комиссия ещё не охватила.

— Какая?

— Вам что-нибудь известно о ракетной программе? — ответил я вопросом на вопрос.

— По моим сведениям, она закрыта. До конца 37-го года на полигоне Куммерсдрф был сектор. Но после серии неудачных экспериментов ликвидирован, оборудование вывезено, — без запинки отчиталась она. — Мы со смежниками, конечно, наработками между собой не делимся, но я передам им твой интерес. Ответят, не сомневаюсь, в ближайшее время.

— Хорошо, — кивнул я. — Когда ответят, тогда и поговорим. Ступай.

Встав с кресла, Аня, вместо того, чтобы убраться восвояси вместе со своим ведром, удивительно грациозно, несмотря на то, что одета в робу уборщицы, обошла стул на котором я сидел, наклонившись, обняла меня и прошептала в самое ухо:

— Но ты же именно мне расскажешь всё-всё, что знаешь, правда?

— Ань, прекрати! — отстранился я с досадой. — Конечно, расскажу. Совсем незачем применять здесь твои женские штучки…

— Ну, так рассказывай! — она обошла меня, проведя ладонью по спине и так и оставив её на моём плече, встала, игриво поставив на носок одну ножку и требовательно посмотрела прямо в глаза.

Ну, что ты будешь делать! Признайся, Семён, нравится тебе эта баба! Нет! Поле изменять не буду! Хотя… Если наша борьба взглядов ещё хоть пять секунд продлится, нет никаких гарантий, что я не попытаюсь перевести её в партер! Сделает она мне эту ма-аленькую уступку ради одного большого секретика? Тьфу! Проклятье! Что за хрень в голову лезет?! Нет, терпеть это невозможно!

— Уговорила! — рассердился я сам на себя, встав перед альтернативой либо всё рассказать, либо тащить Аню в койку, но потом всё равно всё рассказать. — Отойди на три метра! Лучше на пять! Чертовка!

Она рассмеялась, но послушалась и действительно отошла на всю максимальную дистанцию, которую я обозначил, не удержавшись, однако от предложения:

— В наказание за свою шалость я могу и в угол встать. Хочешь?

— Выпороть тебя надо! — почти крикнул я, однако, без всякой задней мысли.

— Да! Как скажешь! — Аня повернулась боком и, наклонившись, приподняла попу. Хорошо хоть юбку не задрала!

Увидев это, вообразив себе взаимодействие портупеи с её округлостями, я с удивлением понял, что такая фантазия с участием Ани меня… возбуждает! Чёрт! Я нормальный! Со здоровой психикой!

— Капитан второго ранга Крюгер! Смирно!!! — скомандовал я, с огромным трудом взяв эмоции под контроль. — Объявляю взыскание за непотребное поведение перед лицом старшего по званию! — емаё, да меня даже «перед лицом» заводит. — В виде лишения доступа к информации до тех пор, пока смежники не дадут свой ответ! Перегнула палку! — ну вот, опять, — Круу-гом! Шагом!! Арррш!!! За дверь!

Кавторанг, резидент и прочая, прочая, выскочила пулей, осознав, очевидно, что переборщила. Только она исчезла, я схватил графин и, наклонившись над здоровой кадкой с неизвестным мне экзотическим растением, подаренным посольству каким-нибудь Риббентропом или ещё кем, полностью вылил его себе на голову. Уф! Полегчало! Ещё б льда в галифе напихать — совсем было бы прекрасно! А ведь она сама завелась! Иначе как объяснить, что суперпрофи, да со стажем, не сумела вовремя остановиться или хотя бы подобрать для меня безопасную дозу? Эх, значит, не всё ещё быльём поросло… Я, по прежнему в её глазах, как минимум, альфа-самец и ей нравлюсь!

Придя к такому выводу, я сразу успокоился. Если есть уязвимость, то её можно использовать. Подленько, конечно, по отношению к (возможно) любящей (дубль) безответно женщине. Но не я ж первый в эти игры начал играть! В общем, спустя полчаса, когда Анна вернулась, я был уже в полном сознании и душевном равновесии.

— Разрешите, товарищ генерал-полковник? — заглянув ко мне, спросила она, прежде чем окончательно войти.

Никак медведь в лесу сдох! Смотри-ка, исправляется!