Звоночек 4

— Пусть полковника успокоит тот факт, что если бы это зависело от меня, то я без колебаний присвоил бы ему звание не то что генерала, а целого маршала Франции. И это отнюдь не комплимент, а трезвая оценка морально-волевых качеств, — сказал я. — Стол у нас отнюдь не круглый, но это, надеюсь, не помешает нам воспользоваться примером легендарного прошлого. Предлагаю, чтобы избежать обид, обращаться друг к другу просто по именам. На равных. Предложение принимается?

Принимается ли такое предложение? Конечно принимается! Общаться на равных с командующим, если не сильнейшими, то одними из сильнейших бронетанковых войск в мире! Как можно отказать? Тем более, после прозрачного намёка на рыцарей круглого стола? Для романтичного в душе француза — это удар неотразимый. Или общаться на равных, с моей стороны, с де Голлем! В общем, официант с вином и бокалами подоспел весьма кстати. Наша маленькая компания сразу настроилась на конструктивный и, я бы сказал, даже позитивный лад. Но «французский» сценарий я, конечно, сломал, заставив собеседника играть по моим правилам и импровизировать. Любая его попытка вновь перехватить инициативу пресекалась мной на корню.

— Шарль решил встретиться с вами, поскольку ищет поддержки во взаимовыгодном для России и Франции деле, — начал было вновь переводить Крылов, но я его остановил.

— Коля, ну кто же в «Арагви» говорит сразу о делах? Это, как минимум неуважение к обычаям грузинского народа, к которому, напомню, относится и вождь Союза ССР товарищ Сталин. Мы же уважаем товарища Сталина?

Дождавшись неизбежного согласия, я тут же предложил за Иосифа Виссарионовича выпить, благо ресторанная кухня работала чётко и нам уже успели всё принести.

— Сперва надо оказать уважение собеседнику, спросить его о том, как живёт, благополучна ли семья, здоровы ли дети, — стал развивать я свою мысль. — Вот у меня, например, всё хорошо. Петька, сын, умудрился с коня навернуться, когда в Чапаева играли, руку сломать. Левую. Очень удачно! Потому, что не шею свернул, а перелом в школу ходить и учиться не мешает. Зато мешает озорству. А у вас, Шарль, где сейчас семья?

— В Комсомольске-на-Амуре в лагере переселенцев. Условия жизни там спартанские, но это много лучше, чем в английском лагере военнопленных, куда нас бросили вместе с жёнами и детьми, — ответил через переводчика де Голль. — По крайней мере, нет колючей проволоки и охраны с собаками и пулемётами. Кстати, местные собаки очень дружелюбны и многие вообще не лают. Анна, моя младшая дочь, от них в восторге. Во время наших злоключений, в английском лагере и во время плаваний по морям, она очень ослабела и мы боялись за её здоровье. В России же, став общаться с животными, она пошла на поправку не по дням, а по часам. Особенно Анне нравится кормить белок. Вы видели когда-нибудь белок? Это чудесные создания! Ни к кому не идут, кроме Анны. Если она одна, то прямо по рукам, по голове прыгают! У неё самой получается их в руках держать и гладить, чего никогда прежде не было! — синхронно переводил Крылов болтовню француза, который, заговорив о семье, особенно о дочери, никак не мог остановиться.

— Анна больна монгольским идиотизмом, — успел вставить в качестве пояснения морпех.

— Чем? — переспросил я, сильно удивившись.

— Монгольский идиотизм. Болезнь Дауна, — громче сказал Крылов, что вызвало новую волну словоохотливости француза. Оказалось, что кроме его соотечественников, составляющих малую часть населения Комсомольского лагеря иммигрантов, там же проживало множество японцев, корейцев и китайцев, среди которых он ни разу не видел подобного. Несмотря на то, что «пропускная способность» лагеря была велика. Французы жили там всего полтора месяца, а азиатское его население (которое, в отличие от европейского, было куда депортировать в случае чего) успело смениться три раза.

— Да, к монголам эта болячка не имеет никакого отношения. Вернее, такое же, как и ко всем остальным, — поддержал я беседу. — Однако, я бы поостерёгся девочку отпускать в лес одну. Там не только белки обитают, но и уссурийские тигры.

— Далеко там никуда не уйдёшь, мороз и снег держат людей лучше всякой охраны, — грустно усмехнулся француз.

— Но вы же сумели оттуда до самой Москвы добраться?

— Оттуда мы просто на машине выехали, — сказал Крылов, не дожидаясь ответа, собственно, де Голля, — на КПП даже не досматривают. До города два десятка километров по просеке в тайге, пешком не пройдёшь в лёгкой одежде. На машинах же, только те, кто надо, ездят.

— Интересно, Николай, какой интерес у советской морской пехоты к нашему гостю?

— У морской пехоты — никакого, — честно признал Крылов и начал объяснять. — Понимаете, Семён Петрович, родственники… Я вот на Родину вернулся, а брат двоюродный не захотел, или побоялся, во Франции остался. Но общаемся, письма пишем. И у многих других, кто вернулся, точно также. У кого сёстры за французов повыскакивали, у кого тётки, у кого родители ехать сюда не захотели, по разному. Но связи остались. И вот, после того, как «Свободную Францию» бросили за решётку, у неравнодушных к этому движению граждан республики на оккупированной немцами территории, не осталось никакой связи с руководящим ядром в Англии. Тогда они вышли на нас через родственников, среди которых тоже есть члены «Свободной Франции» с просьбой таковую связь организовать. За кое-какую плату, разумеется. Что и было сделано по линии военно-морских атташе. Также был организован выкуп французов и переброска в Североамериканские Штаты. Потом и к нам. Вот так. Генерал-адмирал Кожанов просил передать вам, что господин де Голль чрезвычайно важен для Разведотдела Главного штаба РККФ. По созданному каналу из Франции идёт чрезвычайно важная и наиболее полная информация за всё время работы по этой стране. И финансовые средства понемногу тоже.

Вот значит как. Красный флот качает сведения из Франции и ещё за это деньги берёт, хотя полагается совершенно иначе. Деньги и информация всегда движутся в противоположных направлениях. Но из любого правила есть исключения.

Пока я переваривал услышанное, полковник Крылов уже успел ввести в курс нашей беседы француза.

— Шарль, а почему вы не остались в Соединённых Штатах, которые ведут с немцами войну? — спросил я «в лоб», — Почему приехали в СССР, имеющий с Германией договор о ненападении? Даже более, на уровне государственной доктрины, отвергающий любые войны?

— Мы были намерены проследовать в карибские колонии, освобождённые от преступного режима Петена американцами, дабы оттуда начать новый этап борьбы за освобождение Родины, — с пафосом, даже не сказал, а продекламировал, явно заученный ранее текст, де Голль, но потом продолжил обыденно, грустью. — Увы, американцам оказались не нужны союзники-французы. Они были согласны видеть в нас лишь туземных управляющих СВОИХ владений. И саму Францию Рузвельт, очевидно, намерен обратить если не в колонию, то полностью зависимую от САСШ страну. Из-за принципиальной разницы позиций договориться не удалось. И мы были вынуждены вновь бежать, чтобы опять не оказаться за колючей проволокой. На сей раз — американской. Вариантов, по большому счёту, у нас не было. Страны Латинской Америки как союзники в борьбе бесполезны. Все иные державы являются явными или скрытыми врагами Франции. Оставалась только Россия. К тому же, память о недавнем братстве по оружию в Первой Мировой войне в сердцах французов ещё свежа.

— О, Шарль, вы не представляете, как хорошо с памятью у русских! — поддержал я вдохновенную концовку речи де Голля. — Город, где мы сейчас ужинаем, столица России, в 1812 году был разграблен и сожжён наполеоновскими мародёрами, которые почти все остались лежать в нашей земле по опустошённой ими же Смоленской дороге. Замечу, что когда Русская армия тремя годами позже вошла с ответным визитом в Париж, она не стала грабить и убивать всех подряд, в том числе, раненых, не устроила пожара и не ободрала всё золото в храмах, как дикие европейцы. А ещё мы помним, как охотники-камчадалы с матросами одного только фрегата и горстью солдат вышвырнули десант, пытавшийся захватить Петропавловск. А какого рожна, Шарль, вам понадобилось в 1853 году под Севастополем, а? Кстати, напомнить тебе, дорогой друг, чем закончилось наше с вами «братство по оружию во время Первой Мировой войны»? Оно закончилось интервенцией, на которую вы решились уже в декабре 17-го года, когда мы, несмотря на смену правительства, всё ещё были союзниками! Подумали, что Россия ослабла и самое время её поделить? А что делали лично вы, Шарль, француз, в рядах польской армии в 20-м году, когда пшеки оторвали от России добрую половину Белорусских и Украинских земель? Я, кстати, тоже бывал у вас. Не в самой Франции, а в Бизерте, забирал кое-что, что вы никак отдавать не хотели. Так себе городишко. А как вы, французы, предали, сначала чехословаков, а потом и поляков, толкнув их, при этом, на войну с нами? Спасибо вам, кстати, за танковые транспортёры «Берлие», очень мне пригодились! Так что, дорогой друг, давай не будем трогать историю и сосредоточимся на текущем моменте! Какое у вас ко мне дело?

Устроенные мной этим вечером эмоциональные «качели» окончательно вывели француза из душевного равновесия. Он на глазах впадал в уныние, ещё большее, чем прежде. Правда, смыться уже не порывался.

— Шарль сказал, что люди, рекомендовавшие обратиться именно к вам, по видимому, сильно ошиблись…

— Бросьте, дружище! Неужто вам сказали, что я в лепёшку расшибусь ради первого встречного европейца? По мне, так Господь Бог создал ваши дикие варварские народы, не умеющие жить иначе, кроме как паразитируя на других цивилизациях и грабя их, в наказание Человечеству. Вас всех, людоедов, надо просто стальным забором под током обнести, чтобы сожрали друг друга, как крысы в железном ведре. Что, собственно, и происходит. Европейская экспансия на Человечество, к началу 20-века достигла естественных пределов и открылся конкурс на «крысиного короля». Две мировые войны за неполные полвека! Браво! Надо объяснять, почему СССР, выстроив собственную несокрушимую защиту, всячески избегает лезть в ваши дрязги? Но увы, несокрушимость барьера ясна лишь людям вменяемым, а безумные европейцы к таковым не относятся. Поэтому я спрашиваю, какое у вас ко мне дело и что вы можете предложить?

— Я не позволю так оскорблять мою Родину! Франция — великая страна, давшая миру… — де Голль, в запале, вскочил таки на ноги.

— Ооо?! Неужели, наконец таки, дуэль? — рассмеялся я, не дослушав перевод Крылова. — Как в старые добрые мушкетёрские времена? Знаете, задолго до ваших трёх мушкетёров с Д'Артаньяном, у нас уже были три богатыря. И вот, повздорил как-то один из них, Илья Муромец, с вашим гасконцем и тот вызвал его на дуэль. Д'Артаньян подошёл к Муромцу и начертил у него на груди крестик, сказав, что именно в это место нанесёт удар шпагой. В ответ на это, Илья попросил своего секунданта, Алёшу Поповича, обсыпать соперника мелом, сказав, что сейчас Д'Артаньяна булавой отделает!

Сказав это, я также с вызовом поднялся на ноги и, вдобавок, подался вперёд, оперевшись на стол на «французской» половине, нарушив, тем самым «личное пространство» собеседника.

— Господа! Товарищи! — полковник Крылов, втиснувшись между нами, стал раздвигать нас руками, причём, в отношении стоящего прямо де Голля это получалось гораздо лучше, тот, сдвинув стул, вынужден был отступить на шаг. — Что вы делаете! Люди же смотрят!

Да, люди смотрели. Не зря я выбрал именно этот зал и это место. Не только ради того, чтобы сидеть с «защищённой спиной», чувствуя себя более уверенно. Сюда, на уровне второго этажа, выходил балкон «личного кабинета» Берии и поднявшись, я увидел над перилами его лицо в глубине помещения. Ничего, пусть посмотрит, как я сейчас этому трёхцветному петуху клюв начищу! Ишь ты, вздумали меня «в тёмную» играть!

— Шарль предлагает вам взять ваши слова обратно, — перевёл Крылов громкий выкрик француза.

— Наверное, даже требует! — усмехнулся я, зло буравя взглядом де Голля. — Щаззз! А поперёк хребта его оглоблей не перетянуть?! Будет тут мне всякий очередной вождь каннибалов пыль пускать в глаза!

— Семён Петрович, — возмутился даже Крылов, — вы уж совсем перегибаете палку!

— Что? Коля, ты разве советских газет не читаешь?! Интервью турецких беженцев не видел?!! А хочешь, я тебе расскажу, что такое «польский орёл»? А?! — набросился я уже на морпеха.

— Так то ж немцы! — возразил он мне в полном недоумении.

— Все они одним дерьмом мазаны и из него же и слеплены! Они испокон веков, как собаки, сбиваются в одну свору, прежде, чем полезть на восток и огрести в очередной раз! И сейчас я вижу то же самое! То, что флаг не трёхцветный, как в 1812 году — пустая формальность. Тогда немцы были в армии Наполеона, сейчас французы в армии Гитлера… Какая нам, русским, спрашивается, разница?

— Семён Петрович! — запаниковал Крылов, поняв, что дело идёт к полному фиаско переговоров с далеко идущими последствиями. — Вы меня без ножа режете! Мы дали французам гарантии безопасности в СССР! И очень рассчитывали на вас в общем деле!

— Это вы поторопились, Николай Иванович, — ответил я тихо, с показной самоуверенностью садясь обратно за стол. — Кто вам дал такое право? Законы СССР трактуют ситуацию однозначно — не прошедшие «фильтр» высылаются обратно. Разведданные, полученные из Франции, мне глубоко неинтересны, поскольку танкисты и танкостроители из галлов, откровенно, паршивые. Пришёл сюда только потому, что Шарль не побоялся бросить вызов, совершил поступок, достойный уважения. С ним лично я, тоже лично, готов что-то обсуждать, но от рекламы одного из углов европейской помойки меня увольте! Так ему и переведите. И давайте уже перейдём к делу. Излагайте кратко и по существу.


Последовавшее за этим довольно бурное объяснение между де Голлем и Крыловым, дало мне время расправиться с остатками первой и, большей частью, второй порции пельменей-переростков. Еда уже лезла внутрь не так споро, можно сказать, с трудом. Сытый же человек, как известно, склонен к добродушию.

— Шарль хотел бы вашего содействия в признании советским правительством «Свободной Франции», как законных представителей Французской республики, — с видимой осторожностью, помня пожелание о ясности и краткости, выдал Крылов, когда «позиции сторон» за столом были вновь заняты. — По крайней мере, с вашей помощью, переговоры на эту тему можно, хотя бы, начать…

— Шарль, вот скажи мне, зачем правительству СССР признавать «Свободную Францию» законными представителями Франции натуральной? Оно что, дипломатические отношения с лагерем под Комсомольском-на-Амуре устанавливать будет? — сказал я с досадой. — СССР вполне устраивает правительство Петена. С ним, как минимум, можно торговать.

— Но, всё может измениться, если между Германией и СССР разразится война. Имеются сведения из надёжных источников, что такое развитие событий практически неизбежно, — поправил мои выкладки француз. — Тогда «Свободная Франция», организуя сопротивление оккупантам и коллаборационистам, сможет внести весомый вклад в совместную борьбу против Гитлера и Петена.

— Допустим, что перспектива войны существует. Собственно, иначе я бы с вами не разговаривал, — вздохнул я. — Верно ли я понял, что в случае войны, в случае признания «Свободной Франции» в качестве законного представителя, французы будут чистить сапоги немцам менее усердно? А после нашей неизбежной победы Франция, фактически воевавшая против нас, или, под руководством Петена, помогавшая воевать против нас немцам, окажется союзником СССР со всеми вытекающими из этого последствиями?

Де Голль вспыхнул, но… сдержался. К моему немалому удивлению. Видимо, «вправление мозгов» со стороны Крылова возымело действие. Или этот потомок иезуитов сам сообразил, что гонором тут ничего не добьёшься.

— Вы недооцениваете возможности и решительность Сопротивления.

— Возможно недооцениваю, возможно, оцениваю трезво, возможно, даже переоцениваю, — стал рассуждать я. — В любом случае, это оценка, не описываемая конкретными количественными показателями. Знаете, у нас в СССР плановое хозяйство. Мы всё планируем. Всё, что не поддаётся планированию — как бы и не существует. Итого, ваш вклад в нашу, возможно, общую будущую победу равен нулю.

— Что же вы, в таком случае, хотите? — по-деловому приступил к торгу де Голль.

— В первую очередь о том, чего я не хочу. Я не хочу, чтобы ради освобождения Франции гибли советские бойцы. Словами Керсновского в «Истории русской армии», любая из европейских провинций «не стоит костей единственного русского гренадёра». Антона, к сожалению, запамятовал отчество, вы, Шарль, должны знать. Он в двадцатых учился в Сен-Сире, где вы, как раз, преподавали. Ирония судьбы, но в кампанию 40-го года его тяжело ранили, когда он сражался за Францию, — сказал я с сожалением и сделал вывод. — Это значит, что за освобождение Франции вам, Шарль, придётся воевать самим. И платить за это и кровью, и золотом.

— Я не очень понимаю, что вы, Семён, имеете в виду…

— Это очень просто. До начала войны ваши люди в СССР пройдут обучение по советским уставам и будут сформированы в части, которые, как только загремит, отправятся на фронт. Оружие, боеприпасы, амуницию, продовольствие и обучение оплатите Советскому Союзу после войны. А ваш вклад в победу, при подписании мирного договора, будет исчислен пропорционально размеру вашего участия. Такой подход мне кажется абсолютно справедливым.

— Но… Но нас слишком мало. Всего около двух тысяч, среди которых женщины и дети! Если вы требуете от нас только прямого участия в войне, то мы заведомо будем пренебрежимо малой величиной, по сравнению с многомиллионными армиями! — запротестовал де Голль.

— Раз так, то и Франция в послевоенном мире также будет пренебрежимо малой величиной, — развил я его мысль. — Если вас, как у нас, русских, говорят, полторы калеки, то какой смысл вообще что-то затевать? Пользы от вас будет, в любом случае, меньше, чем вреда от коллаборационистов, что вообще ставит под сомнение статус Франции, как победительницы. Вы, Шарль, хороший человек. И мой вам совет — езжайте в Бразилию. В Рио. На пляж. Какой смысл упираться ради страны, за которую никто не готов умирать?

— Это не так! — возмутился де Голль. — У Франции много патриотов, готовых ради неё на всё! Но они сейчас находятся под гнётом оккупации…

— И, за кое-какую плату, куют оружие для немцев. Что время зря терять, правда? — перебил я переводившего Крылова, подколов француза, но сразу же внёс и конструктив в беседу. — Как я уже говорил, так называемое Сопротивление на оккупированной территории меня не интересует, но, пока не началась война, нарастить численность своих сторонников в СССР вы можете, если с умом развернёте там соответствующую агитацию. Как известно, СССР принимает всех, готовых и достойных жить в социализме. Такая у нас государственная политика. Но наши посольства и консульства вполне могут на время закрыть глаза и отправлять в Союз вообще всех. Кто-то поедет за гражданством первого в мире государства рабочих и крестьян, а кто-то поедет, чтоб освободить Францию и вернуться в неё победителем в войне. Вот и посмотрим, чего на самом деле стоит французский патриотизм. Хоть на дивизию-то наберёте?

— Я уверен, что на призыв откликнется значительно больше истинных французов! — с пафосом сказал де Голль. — Но сможете ли вы всех их перевезти? Сможете ли вы Армию Свободной Франции содержать?

— Какие проблемы? — усмехнулся я. — Черноморские проливы вновь открыты. Пароходство работает, суда совершают рейсы в Марсель. А за содержание, а также, обучение, вооружение, снабжение всем необходимым по нормам РККА, как я уже сказал, Франция заплатит после войны.

— Не получится ли так, что вы нам предъявите тогда неподъёмный счёт? — насторожился француз.

— По нормам РККА и по советским ценам, — уточнил я. — Наши союзные армии будут в абсолютно одинаковом положении. И динамику расходов на, как вы сказали, Армию Свободной Франции, от вас никто скрывать не собирается. В СССР есть соответствующие организации, которые могут даже всё рассчитать, в части мирного, довоенного времени, и сообщить вам заранее. Сколько будет стоить формирование дивизии, корпуса, танковой бригады и так далее. Потом, возможно, часть расходов на свою армию вы сможете начать выплачивать заранее. Наверняка найдутся те, кто не хочет жить в оккупации, но на фронт идти не готов. Мы можем принять их в качестве гостевых рабочих на время войны. Это касается также членов семей, которые ваши новоявленные бойцы наверняка потащат с собой. А вы сможете получать с них взносы на свои цели. Кроме того, во Франции нет состоятельных людей? Или им плевать на независимость собственной страны? Возможно, мы договоримся об использовании вашей армии на выгодном, с материальной точки зрения, направлении. Например, от Ирана, где стоит РККА до французской Сирии всего ничего. Сущие пустяки. Вам потребуется лишь разгромить немцев в Месопотамии и вы будете уже на, формально, своей земле. Возможно, вам удастся переманить на свою сторону колониальные части, ныне подчиняющиеся Петену и воюющие на стороне немцев. Если вы лично, Шарль, готовы взяться за это большое дело, то я поддержу вас в переговорах с Советским правительством. По крайней мере, будет, что обсуждать и таковые переговоры можно будет начать. Как вы того и хотели.

— Мы ворвёмся в Сирию и никакие боши не смогут нам в этом помешать! Потом мы ударим в Палестину! В Египет! Мы вышвырнем макаронников из Африки, как паршивых щенков! Мы освободим, Тунис, Алжир, Марокко, всю французскую Африку от прихвостней Петена! — с весёлой злостью стал выкрикивать де Голль, воображая себя, наверное, «на лихом коне». — Вступим в переговоры с англичанами и обменяем им Египет, Палестину, Месопотамию на наши экваториальные колонии. В них мы наберём ещё солдат, Армия Свободной Франции войдёт в Марсель просто на торговых судах, как армия-победительница. И ни одна собака не посмеет в нас выстрелить! А оттуда уж мы сумеем подпалить Гитлеру хвост, пока этот шакал лязгает зубами в Польше!

Я терпеливо пережидал этот поток красноречия, сопровождаемый интенсивной жестикуляцией столовым ножом и вилкой, занимаясь борьбой с последним хинкали, но в конце не выдержал.

— Вы бы, дорогой Шарль, не кричали, — сказал я тихо. — А то ваши грандиозные планы завтра же будут обсуждать в германском генштабе. Вы понимаете, чем это чревато?

— Вы, дорогой Семён, настоящий друг Франции! — спохватившись, де Голль ударился в другую крайность, перегнулся через стол так, что едва не макнул «бижутерию» в сковородку, и зашептал. — Хоть вы к ней и несправедливы. И говорите обидные, незаслуженные слова! Зато, вы предлагаете честные условия и даёте реальный шанс! Признаюсь, был о вас худшего мнения, когда вы заговорили о фронтовых частях. Подумал, что хотите просто бросить нас в мясорубку. Но ваша идея относительно южного направления — блестящая! Мы будем истинными союзниками, а не приживалками и нахлебниками!

— Ну, что вы, дорогой Шарль, вы мне льстите, — сказал я совершенно спокойно, глядя французу прямо в глаза. — Ведь это ваши честные условия и ваша блестящая идея, которые вы и предложите Советскому правительству. А там — как пойдёт. Быстрее договоритесь — быстрее сможем приступить к делу. Для начала, я предлагаю вам написать письмо на имя Предсовнаркома товарища Сталина. Когда оно будет готово, я лично передам его прямо в руки. Вне всяких официальных каналов. Обязан вас предостеречь от всякой помпезности. Также, вы должны изложить предельно откровенно все имеющиеся сведения, касающиеся перспективы нападения Германии на СССР, прямые и косвенные. И указать их источники. На пользу пойдёт и то, что вы укажете все ресурсы, которыми располагаете. Речь не о деньгах. Речь, например, о доверии и поддержке «Свободной Франции» народом, доступе к разведывательной, технической и технологической информации. Надеюсь, французские фирмы не пожадничают поделиться своими наработками ради того, чтобы солдаты Армии Свободной Франции и бойцы РККА сражались более качественным и эффективным оружием? Подумайте очень хорошо надо всем, что может склонить чашу весов в вашу пользу.

— Я напишу письмо сегодня же! Завтра оно должно быть у господина Сталина на столе! — агрессивно насел на меня вождь французов и прочая, прочая.

— Помилуйте, Шарль, — взмолился я. — Я же не могу просто так завалиться к товарищу Сталину на посиделки! Надо записаться на приём и дождаться аудиенции. Как и во всякой, уважающей себя стране. Но, разумеется, я воспользуюсь первым же удобным случаем, чтобы передать ваше послание.

— За нашу победу! — провозгласил Шарль де Голль, поднимая последний бокал вина и тут же стремительно прощаясь. — Извините, не могу терять ни минуты времени!

Крылов открыл было рот, глядя вслед убегающему на своих длинных ногах французу, но я, снисходительно, разрешил затруднения морского пехотинца.

— Ладно, Николай, иди уже за своим подопечным. Я заплачу, сочтёмся потом, — сказал я и улыбнулся, пока полковник вставал. — Зато мы теперь знаем, что значит «уходить по-французски». Эх, Европа голозадая!

Рассчитавшись за весь столик я отнюдь не поспешил уходить, а поднялся мимо прятавшегося за занавеской прикреплённого на второй этаж.

— Нина Теймуразовна, дорогая, вы выглядите просто бесподобно! — сделал я комплимент жгучей брюнетке, входя в кабинет Берия. — Если бы не моя дорогая супруга, честное слово, не устоял бы и наверняка погиб в бесплодных попытках отбить вас у Лаврентия Павловича!

— Ну, что вы такое говорите, Семён Петрович, — притворно смутившись, ответила мне жена наркома внутренних дел. — Всем давно известно, что в вашем вкусе исключительно голубоглазые блондинки!

— Вижу, что французской учтивостью, которой я нахватался у нашего зарубежного гостя, вас не проймёшь, — улыбнулся я, оценив подколку. — Тогда попрошу прямо. По-большевистски. Не могли бы вы попудрить носик пять минут, пока я переговорю с Лаврентием Павловичем?

— Дорогая, мы ненадолго, — кивнул нарком, давая понять, что присоединяется к моей просьбе.

— Ну и? — спросил Берия, когда жена вышла.

— Всё равно ведь всё узнаешь, не так ли? — спросил я. — Поди, все соседние столики твои люди заняли?

— Бери выше! Весь ресторан! Ты ведь не сообщил, в каком именно зале ужинать собираешься, — улыбнулся Берия. — Ох, и влетаешь ты со своими фокусами наркомату в копеечку! Зато у сотрудников, особенно у сотрудниц, праздник!