1000 не одна ночь

Вскочила на ноги и бросилась обратно туда, где пожар бушевал и треск горящих деревьев вперемешку с воплями заставлял дрожать от страха. Там все еще идет бой. И я не пойму кто есть кто. Мне страшно что они все для меня на одно лицо пока вдруг Рифата не увидела. Бросилась к нему со всей мочи и замерла на секунду зажмурившись чтобы не видеть, как он перерезал горло одному из людей Асада.

— Аднан там! — выкрикнула, цепляясь за рукав черной джалабеи Рифата, — он ранен! Истекает кровью. Его надо спасти!

Бедуин свел брови на переносице, глядя на меня так, будто только что впервые увидел, а я силой потянула его за собой.

— Быстрее…я пыталась вытащить и не смогла. Помоги мне…пожалуйста!





ГЛАВА 16




На меня не обращали внимание я видела, как носятся бедуины с ведрами песка, как тушат пожар и забирают мертвые тела куда-то за черту деревни, за обугленные доски и развалившиеся в золу хижины. Все еще слышны рыдания женщин, молитвы и детский плач. И я не могу смотреть на все это, у меня душа разрывается на части. Я никогда не знала, что такое война и видела ее только по телевизору, читала о ней в газетах, но не сталкивалась лично…На самом деле это до безумия страшно стоять посреди руин чьей-то жизни и видеть этих несчастных, у которых не было даже шанса на спасение. Незащищенные, в этих хлипких домах, как на ладони посреди песков в извечной борьбе за выживание. От едкого дыма все еще нечем дышать, и я закрыла лицо краем куфии, чувствуя, как пульсирует в висках головная боль после нехватки кислорода, как подгибаются после стресса колени и нет сил стоять больше, а в хижину, куда отнесли Аднана и вошел Икрам со своей матерчатой сумкой, меня вряд ли впустят. Где-то совсем рядом доносился голос Рифата и еще одного воина. Я не прислушивалась, но все равно отчетливо слышала, о чем они говорят.

— Господина убить пытался один из наших, Муса. Что-то мне здесь воняет предательством. Есть среди нас тварь паскудная, которая и Асаду доносит, и наших вербует. Или не одна тварь, а несколько. Будь на чеку. Наджибу и Раису скажи, чтоб с хижины глаз не спускали. Дозор несли пока господин в себя не придет и на ноги не станет. Нам здесь задержаться придется, и кто знает не нагрянет ли Асад снова. Утром людей пошлем за еще одним отрядом. Укрепить позиции надо пока Аднан не пришел в себя.

— Понял тебя, Рифат. С телами что делать будем?

— Похороним своих по нашим обычаям на рассвете. Тела врагов закопаете в общую могилу за дорогой. Захочет пусть забирает своих мертвецов. Вдовам денег выплатишь. Господин очнется и разберется со всем. Сейчас деревню отстраивать надо.

Обо мне даже никто не вспомнил. И я вдруг поняла, что на самом деле им всем наплевать на меня. Даже если я сейчас сбегу или умру здесь никто не заметит. Только Аднан заметил бы. Медленно опустилась на песок и облокотилась о стену хижины, прикрывая глаза. На меня навалилась какая-то тоска безысходная. Перед глазами стояло перекошенное лицо бедуина с ножом в руке. Может было бы лучше, чтобы он меня там убил и тогда я стала бы свободной. Глаза начали сами собой закрываться и начала погружаться в вязкую дремоту.

— Эй…

И нет сил даже веки разомкнуть, горло все еще дерет от дыма и глаза слезятся. Кто-то поднес к моему рту флягу с водой.

— Пей, давай, Альшита. Губы от жажды потрескались и кожа сухая холодная.

Узнала голос Рифата, но сама себе не поверила, что это действительно он. А когда вода потекла в растерзанное горло и разлилась внутри захотелось застонать от наслаждения. Почувствовала, как меня подняли на руки и куда-то понесли, а потом уложили на подушки.

— Икрам, закончишь с Аднаном посмотришь, что с ней.

— Может пока никто не видит…у меня есть такой яд никто не поймет. Лишняя она здесь. Всем бы стало лучше и Асад бы угомонился.

Услышала и дышать перестала. Словно кровь вдруг прекратила носиться по венам и застыла на несколько мгновений. Стало опять страшно уже привычно накатила волна адской паники. Господи! За что они все меня так ненавидят? Что я им такого сделала?

— НЕТ! …Не смей! Она ему жизнь спасла. На ноги ее поставишь и пусть рядом с господином остается. Если что-то случится я тебе лично башку отрежу. Хижину охранять будут снаружи. Закончишь — мне отчитаешься.

Не верилось, что это говорил тот, кто смотрел на меня с нескончаемым презрением в глазах всего лишь несколько часов назад.

— У меня раненых с десяток. Рук не хватает. Воду привезти надо.

— Будет тебе вода. А с руками ничем помочь не могу. Деревню отстраивать будем и мертвецов хоронить. Сам справишься затем тебя при отряде и держат. Как он?

Невольно напрягла слух и затаилась в ожидании ответа.

— Ничего серьезного. Сил наберется и через пару часов в себя придет. Время главное не потеряли, и я успел кровотечение остановить и прижечь рану. Крови потерял, но восстановится быстро.

— А с ней что может быть?

— Скорей всего дыма надышалась и страха натерпелась. Я потом ей виски солями смажу и отвару дам выпить. Оклемается. Она живучая хоть и выглядит тщедушной. Та еще ведьма белобрысая. В мозги ему въелась едва здесь появилась. Опасная она.

— Да какая от нее опасность. Девчонка. Не наше это дело выбор шейха обсуждать. Рот на замке держи. Лекарю язык не особо нужен смотри как бы ты без него вдруг не проснулся однажды утром.

— Я лишь свое мнение сказал.

— При себе его держи. Если господин узнает точно без языка останешься или без рук.

Услышала, как Рифат ко мне подошел и наклонился напряглась невольно. Но тут же услышала, как бедуин вышел из хижины, остался только Икрам, бормотал что-то неразборчиво и склянками-банками тарахтел.

— Спасла она его. Тоже мне. Может сама тем ножом и пырнула. Не верю я этим шармутам чужестранкам.

— Он меня защитил…я нож в руках держать не умею.

Резко обернулся ко мне, и длинноватая, острая козлиная бородка недовольно дернулась едва на меня посмотрел. Не ожидал видимо, что я на его языке говорю. Да, я полна сюрпризов старик Хоттабыч. А разозлишь и бороду тебе ощипаю.

— Чтобы убивать особого умения не надобно.

— Для вас. А я б даже если и умела…


— Ложь. Убила бы и глазом не моргнула не такая уже ты и святая. Видел, как глаза ненавистью полыхали. На свободу все хотят, и ты хочешь. Как выпадет удобный случай даже думать не станешь.

Возится вокруг Аднана, чем-то мажет и свечой вокруг водит, а та чадит беспощадно, дым черный струйкой вверх поднимается.

— Силы нечистые вокруг него сгущаются. Зло рядом ходит. Может это ты и есть зло.

Снова взгляд на меня бросил полный какой-то бессильной ярости, продолжая водить над Аднаном свечку. Невежество — рассадник суеверий. И я для него чуть ли не исчадием ада выгляжу. На самом деле это мне кажется, что я в преисподнюю попала. И задумалась над словами его о свободе. Хочу ли я ее? И что мне с ней делать без паспорта, без денег в стране чужой. Куда бежать и выпустят ли. Даже сейчас, когда Аднан лежит рядом без сознания я чувствую себя совершенно потерянной и ненависть ощущаю даже кожей и кончиками волос.

Подошел ко мне со свечкой своей, а она вдруг погасла и мне смешно стало. Неожиданно как-то я и сама не ожидала усмехнулась. Старик назад отшатнулся. А потом снова свечку зажег возле меня ею повертел, только чадить она почему-то перестала, и он брови седые свел на широкой переносице. Явно не ожидал.

— Не нужна тебе моя помощь. Сама в себя пришла. Я ж говорил живучая.

— Нужна.

И снова его подвижное лицо все эмоции тут же отразило — взъерошенные брови теперь поползли вверх и ноздри расширились.

— Расскажи, как за господином ухаживать. А сам можешь к раненым своим идти.

— Не пристало женщине за мужчиной ухаживать, если она не знахарь. Смотреть на раздетых мужчин и трогать их нашим женщинам запрещено.

— Вашим не может и запрещено, а я не из ваших. Мне можно. Научи и иди людей спасать.

— С чего бы мне тебя одну с беспомощным господином оставлять? Не доверяем мы тебе. Чужая ты. И своей не станешь никогда.

Правду он говорил. Конечно чужая. Да я и не хотела им своей становиться. Они тоже для меня чужаки и не просто чужаки, а люди, живущие по варварским законам и обычаям. Мне никогда к ним не привыкнуть.

— Умный ты старик и в то же время глупый. Если Аднана не станет меня никто здесь не пощадит. Изнасилуют всем отрядом и в песках умирать бросят, а может и вовсе игрушкой для всей деревни оставят. Пока он жив, и я жива буду.

Несколько секунд, не моргая мне в глаза смотрел, а потом протянул мне склянку с мазью.

— Подержи — я перевяжу его.

Едва закончил повязку накладывать я, чуть пошатываясь, от слабости подошла к ложу Аднана и пустилась на колени, склоняясь ниже и всматриваясь в его лицо. На темной коже выступили капельки пота и глазные яблоки подрагивают под веками, словно сниться ему что-то очень беспокойное.

— Делать не нужно пока ничего. Смачивай ему губы водой и испарину вытирай. Как в себя придет меня позовешь я посмотрю еще раз. И смотри мне я тебя со свету сжить могу так быстро, что глазом моргнуть не сумеешь, если что не так с господином будет.

— И не только ты… — посмотрела, как он уходит из хижины, прихватив свою сумку, сшитую из цветных лоскутов и нахлобучивает сверху на куфию еще кусок ткани. Наматывая ее вокруг. — я помочь с ранеными могу. До рассвета подежурю, а потом приду в лазарет. Можно?

Долго он на меня смотрел и странно. Темные глаза вдруг потеряли то глуповато-простецкое выражение, которое раньше в них было. Словно он передо мной разыгрывал невежду суеверного.

— Приходи.

И вышел из хижины. А я снова к Аднану склонилась, лоб вытерла куском ткани влажным, скулы, подбородок и промокнула кожу на груди и плечах. Сейчас я могла его рассматривать без опасения, что кто-то заметит и прежде всего он сам.

Могла позволить своим эмоциям рваться наружу. Притом, что сама их плохо понимала. Я действительно испугалась, что он может умереть. Испугалась так сильно что до сих пор от мысли об этом у меня сердце в камень сжимается, и паника накатывает ледяными волнами.

Я вообще не осознавала, что чувствую к нему. Даже сейчас, глядя на него я не понимала, почему я испытываю это непреодолимое влечение к своему палачу. Ине могу со всем этим справиться. Не могу сопротивляться. Смотрю на руки его сильные, на запястья и на тыльную сторону темных ладоней с тонкими жгутами узловатых вен под грубой кожей и мне хочется, чтобы он снова ко мне прикоснулся. Заставил трепетать от его ласк и наглых касаний этих умелых рук… в которых та танцовщица так громко и жалобно стонала. Кислота вспыхнула в венах и снова обожгла меня болью. Мне до безумия захотелось оказаться на ее месте и в то же время я ненавидела себя за то, что чувствую это дикое непреодолимое и противоестественное желание. Этот человек может с легкостью причинить мне боль, разорвать мое тело и мою душу в клочья.

Но разве можно сопротивляться самой себе, когда никто не слышит и не видит меня со стороны? Ведь он так невероятно красив. Даже такой измучанный раной и ожогами, бледный даже не смотря на темную кожу, с осунувшимся лицом, слабый и такой человечный. Я прилегла рядом и подперла голову рукой, продолжая смотреть на него с какой-то отчаянно алчной наглостью. Не удержалась и провела кончиками пальцев по его руке, по пальцам, очерчивая их, рисуя на них узор его же собственных вен. Сильные руки, натруженные. Опасливо посмотрела на спокойное, словно высеченное из камня лицо на длинные черные ресницы на чуть подрагивающих веках и не удержавшись провела ладонью по его четко очерченной широкой скуле, тронула губы. Сочные, полные и такие мягкие под подушечками моих пальцев. Мои собственные начало покалывать от непрошенных воспоминаний о том, как он целовал меня. О том какие они жадные эти губы и голодные. Как умеют пожирать дыхание и заставлять дрожать всем телом от вожделения. Очертила их чувственный контур.

Очень осторожно, стараясь не разбудить. Это как касаться огня. Едва-едва пытаясь не обжечься и в то же время точно зная, то в любую секунду пламя может обуглить меня до костей. Скользить кончиками пальцев по ключицам, по его гладкому и горячему плечу, по выступающим бицепсам, чувствуя, как под моими ладонями рельефно выделяются упругие мышцы. И удивленно замирая от того что мне до безумия нравится трогать его тело. Нравится так сильно, что мое сердце оголтело колотится у меня в горле. На секунду остановилась, чтобы приподняться чуть выше на подушке и вдруг мое сердце ухнуло вниз на невероятной скорости и дух захватило от неожиданности.

— Еще…у тебя очень нежные руки…Альшита.





ГЛАВА 17




Я вскинула голову и встретилась взглядом с чуть приоткрытыми темно-зелеными дьявольскими глазами, которые были словно подернуты дымкой, возможно из-за боли или потому что к нему едва вернулось сознание. Смотрит на меня из-под тяжелых, чуть подрагивающих век и я отражаюсь в черных блестящих зрачках белым силуэтом. Я немедленно отняла руку и затаила дыхание. Но он пошарил по покрывалу и нашел ее, сильно и требовательно сжал за запястье.

Его слова контрастировали с этой хваткой. Несмотря на слабость она оказалась очень сильной, но я бы и не пыталась отнять руку. Я все еще пребывала в смятении от осознания, что он спас мне жизнь таким образом. Совершенно не задумываясь закрыл собой. Мне казалось раньше, что люди способны на такие поступки только в фильмах и в книгах…И я никогда не думала, что кто-то может совершить для меня нечто подобное. Я опустила взгляд на его повязку, пропитавшуюся кровью и снова посмотрела ему в глаза.

— Что означает эта ласка? Праздное любопытство или намеренный соблазн?

Голос чуть севший, хрипловатый. И я не знаю, как сказать, что ни то и не другое. Как сказать, что мне просто захотелось дотронуться до его тела. Наверное, это прозвучит неправильно и непонятно для такого, как он. Я не знала, что принято говорить в его мире. Что именно должна отвечать женщина на такой вопрос. А Аднан ожидал от меня ответа, продолжая смотреть своими невыносимыми глазами. Почему мне всегда невозможно найти место от его взгляда? Почему кажется, что он им жжет насквозь и знает, о чем я думаю. И даже сейчас, когда лежит раненый и беспомощный, я все равно кажусь себе букашкой против него. Маленькой и очень слабой. Все равно эта мощь висит даже в воздухе, и в каждой молекуле, насыщенного его запахом и травами, кислорода. Когда ибн Кадир был вот так близок ко мне, время замедляло свой ход или совершенно останавливалось, и я сама впадала в транс, теряя всякое желание и способность сопротивляться. Словно все вокруг вдруг переставало иметь значение, и он переключал мое внимание только на себя. Какими-то потусторонними силами, потому что я этого не хотела.

— Говори правду, Альшита. Эти ответы всегда самые правильные. Правду иногда так сложно произнести, но нет ничего сильнее и острее ее. Посмотри мне в глаза.

Я подняла на него взгляд и тут же опустила веки. Не могу смотреть, сегодня это совершенно невыносимо. Нечто более сильное чем страх заставляет сердце сжиматься и болезненно разжиматься. Я бы и не смогла соврать.