1000 не одна ночь

Старик поджал губы, все еще не решаясь мне что-либо поручить, пока не послышались жуткие стоны, и он махнул рукой, сдаваясь.

— Много с колото-резаными ранами надо промывать и зашивать, воду носить, менять повязки с мазями, проверять чтоб не было жара. Сможешь?

Я кивнула, стараясь справиться с тошнотой, подступившей к горлу от одной мысли, что увижу развороченные раны и много крови.

— Тогда приступай. Чего стала? Зашивать умеешь?

Я ничего не ответила, только расширенными глазами на старика смотрела. На долю секунды захотелось убежать и спрятаться. Что я тут делаю? Это ведь не я совсем. Я не умею. Я не такая.

— Ищи чем раны промывать и повязки делать. Там на ящике ножницы, нож, нитки, иголки и спирт.

— А где я…где я повязки возьму?

— С мертвецов одежду поснимали их в саване хоронить будут. Иди выбери там почище и режь на полоски.

В голове пронеслась мысль, что это полная антисанитария и в то же время понимание, что по-иному здесь и не будет, а еще ужас от того что мне придется копаться в вещах убитых.

— Иди давай. Времени нет совсем. Эй, Казим, вон того, второго в первом ряду вытаскивай отсюда он полчаса уже, как умер.

Я вздрогнула и обернулась на раненых, один из воинов схватил окровавленного мужчину за ноги и потащил прочь из-под навеса. Потащил, как мешок. Словно тот никогда не был человеком и мне захотелось закричать, чтоб осторожней, что нельзя так к телам относится.

— Эй, русская, ты передумала уже? Время идет.

Обернулась к Икраму, тяжело дыша.

— Почему с телом так…так неаккуратно?

— Телу все равно. Тело это всего лишь оболочка, а душа его давно в раю с Аллахом и улыбается нам несчастным, смотрит, как мы маемся. Казим одноногий по-другому не может. И на том спасибо, а то сами б таскали или тут бы нам разлагаться начал.

Я еле нашла ту кучу вещей о которой говорил Икрам. Жутко это рыться в вещах, принадлежавших еще вчера живым людям.

Стараясь дышать ртом и не рассматривать пятна крови, я ачала перебирать окровавленные джалабеи, платки и жилеты, борясь с тошнотой и приступами паники от понимания, что совсем рядом в нескольких метрах от меня с трупов снимают одежду и раскладывают на песке. Оттуда слышится мужской голос читающий молитву, а с деревни доносится женский плачь.

И вдруг почувствовала боль в ноге, а рядом камень упал

— Эй ты! — от неожиданности я чуть не закричала, — Ах ты ж дрянь белобрысая! В вещах ковыряется! Побойся Аллаха, бесстыжая! Ты что творишь?! Мертвецов вещи таскать! Чтоб все проклятия на голову твою пали! Гадина!

Обернулась и увидела ту самую женщину в черном, которая девочку звала, а сейчас мне грозила сжатыми кулаками.

— Брось вещи, шармута проклятая! Брось! Не марай их своими грязными руками!

Женщина схватила еще один камень и в меня бросила. Я подобрала перебранные вещи в охапку и побежала к навесу, стараясь ее не слушать, не оглядываться. Только сердце бьется гулко-гулко, так сильно, что кажется от обиды выскочит из груди и слезы глаза обжигают. Она за мной не погналась, видно им и правда нельзя было в лазарете появляться.

Я свалила одежду на песок, задыхаясь и оборачиваясь на женщину, которая так и осталась стоять с камнем в руках, потом бросила его в сторону и ушла.

— Назира сегодня потеряла двух сыновей и единственного внука. Она не знала зачем тебе вещи. Не осуждай ее и не расстраивайся.

— Они сыновей и внуков потеряли, а я всю свою семью. Сирота я теперь при живых родителях и брате с сестрой. Меня с ними разлучили и никогда мне их больше не увидеть. Но я ведь ни в кого камни не бросаю.

Икрам ничего не сказал, подал мне ножницы и пошел дальше к раненым. А я нарезала тряпки полосками и вытирала слезы тыльной стороной ладони пока он меня не позвал.

— Альшита, сюда иди. Воду неси и тряпки. Живее!

Схватила несколько кусков ткани и побежала на голос Икрама, а когда увидела раненого над которым тот стоял, закатав рукава, задохнулась — у несчастного рана зияет на груди, развороченная почти до кости и его трясет всего как от озноба. Почувствовала спазм и едва успела выскочить из-под навеса, чтобы исторгнуть содержимое желудка.

— Рвать можешь прямо здесь — песком засыплем, ты голову его держи, он вертит ею, не дает рану промыть и зашить.

Пока Икрам зашивал и промывал раны раненым меня выворачивало до пустых и болезненных спазмов в желудке, но я упорно таскала повязки, смачивала спиртом, держала руки, ноги, помогала перевернуть. Через несколько часов мне уже казалось, что я занималась этим всю жизнь и при этом все равно скручивалась в болезненных спазмах от вида крови и обнаженных сухожилий. К позднему вечеру я уже выбилась из сил. За мной так никто и не пришел. Обратно в хижину не позвали. Но я и не хотела. Здесь с Икрамом было как-то спокойней. Я ощущала себя нужной…оказывается это невероятно важно — ощущать необходимость в себе пусть и таким жутким образом.

Притащила очередной таз с водой Икраму и от усталости прислонилась к столбу, глядя как тот ловко зашивает рану, окуная пальцы в плоть, прямо внутрь. Бросил на меня взгляд и нахмурился.

— Иди потдохни. Я здесь закончу и ужинать будем.

Я обернулась на хижину Аднана — в окошке мерцает слабый свет.

— Спит он. Сил набирается. Я снотворное с Казимом послал. До утра не хватятся тебя, а там посмотрим, что дальше делать будем.

Я кивнула и хотела было отблагодарить уставшего до полусмерти старика, выпачканного кровью, с каплями пота на морщинистом бородатом лице. Но едва открыла рот он меня остановил жестом…

— Это я тебя должен благодарить…у маленькой белой девочки оказалась большая душа. Ты сегодня жизни нашим воинам спасла. Да хранит тебя, Аллах и ниспошлет тебе благосклонность нашего господина. Все не такое, каким кажется на первый взгляд. На вот. Укройся. Ночью прохладно становится.

И протянул мне пестрое покрывало.






* * *


Я устроилась на подушках за ящиками из которых Икрам соорудил стол и два стула, легла на подстилку, слегка обгоревшую по краям и укрылась покрывалом, которое дал мне старый лекарь. Но едва сомкнула глаза, чувствуя, как от усталости ломит руки и ноги, болит затылок и по телу разливается истома, услышала детский плач… тихий и сдавленный. Где-то совсем рядом. Приподнялась, прислушиваясь, пытаясь определить откуда плач доносится. Мне показалось, что оттуда, где вещи в кучу свалены. Я встала и пошла на звук.

Уже успело стемнеть, только своеобразная площадка перед домами освещена несколькими кострами у которых сидят мужчины в полной тишине.

Я нашла ее именно там, маленькую Амину, всю в слезах с клубком вещей в руках. Совсем крошечная, раскачивается из стороны в сторону, нюхает вещи, видимо погибшей сестры, к лицу прижимает и плачет навзрыд. Так горько, что у меня все внутри опять в камень сжалось и никак не отпускает.

— Джумааа…они убили тебя. Кто меня любить будет, жалеть, кому нужна я теперь?

Я подошла и рядом с ней села, подняла голову к черному небу, усеянному звездами. Тихо так вдруг стало и голоса смолкли в деревне. Только в пустыне шакалы воют, и какая-то птица ночная кричит. Все-таки жуткое это место. Самый настоящий ад беспросветный…Но сейчас душу корежило совсем от другого — вот этой малышке было гораздо больнее… и моя собственная боль отходила куда-то на второй план.

— Моя мама когда-то говорила, что каждая звезда на небе — это душа умершего человека, она улетает и освещает нам путь оттуда. Посмотри…там высоко столько ярких звезд больших и маленьких, выбери самую красивую и назови именем сестры. Теперь она будет твоей собственной звездой, и ты увидишь ее куда бы не пошла и не уехала.

Плач прекратился, но я даже не обернулась, чтоб не напугать и продолжила смотреть на небо, вспоминая как мы с мамой смотрели вместе на звезды после смерти бабушки. Я тогда была совсем маленькой и не понимала, как ей было больно потерять маму.

Поняла я ее только сейчас, когда сама потеряла всех, кто у меня был. Да, я благодарна Богу, что они живы, но я могу лишь вспоминать их и никогда не видеть вживую, и лишь надеяться, что мы когда-нибудь встретимся.

— Альшита!

Голос Икрама заставил обернуться и вздрогнуть — девочка сидела рядом со мной и смотрела прямо на меня этими своими огромными глазами в которых застыли океаны отчаяния и горя… смотрели с какой-то надеждой. Спрятанной как за запотевшими стеклами еще не высохших слёз. Я встала с песка и протянула девочке руку.

— Пойдем с нами ужинать? Ты голодная?

Она с места не сдвинулась…только смотреть продолжает так, словно в душу мне заглядывает и переворачивает там все, кромсает на куски.

— Альшитааа!

Пошла быстрым шагом к костру, разведенному Икрамом, несколько раз обернулась на ребенка…Так и стоит по щиколотки в песке и прижимает к себе вещи сестры. А потом вдруг быстро за мной побежала.

Когда к костру подошла вместе с девочкой, приготовилась защищаться от Икрама, но он и слова не сказал. Лепешку на три части разделил, мясо жареное перед нами обеими положил и в одну чашку на двоих воды налил. Ели мы молча. Мне после пережитого кусок в горло не лез и все еще воняло гарью и кровью. Икрам спокойно отламывал куски лепешки и клал в рот, а девочка жадно запихивала в рот мясо и поглядывала то на меня, то на Икрама. Видимо ожидая, что ее прогонят. Но ни я, ни лекарь не собирались этого делать. Она убежала едва доев свою порцию, не забыв утащить за собой вещи сестры.





* * *


Когда я легла на подстилку и укрылась покрывалом, почувствовала, что на меня кто-то смотрит. Девочка стояла неподалеку в длинной джалабее, с огромными рукавами и еще одном черном платке на голове поверх своего.

Я приподнялась на локте и подвинулась в сторону, откинув край покрывала. Амина легла рядом со мной, отвернулась спиной и позволила себя укрыть. Я глаза закрыла, а перед глазами дом наш и комната моя куда Верочка по ночам приходила и в постель ко мне забиралась. Я ее одеялом укрывала, обнимала и колыбельную нашу любимую пела.

Сама не заметила, как и сейчас петь начала и девочку к себе прижала…





ГЛАВА 19




— Наши потери слишком велики, Аднан. Нам нужны люди. Скоро должен будет проехать обоз Асада и именно поэтому он бросил все свои силы отвлечь нас и помешать перехватить его товар.

Рифат с волнением смотрел на своего господина, как тот поморщился и попытался устроиться поудобнее на подушках. От напряжения и боли на лбу Аднана выступил пот и сбилось дыхание. Он проводил взглядом свою новую игрушку и не отрывал его пока та не вышла за дверь. Раненый, ослабленный, а взгляд тяжелый, голодный из-под ровных слегка сошедшихся на переносице бровей так полыхает едва сдерживаемой страстью настолько обжигающей, что Рифат невольно вздрогнул, понимая, что для его господина русская рабыня уже далеко не просто игрушка.

— У братьев помощи просить не стану. Обойдутся заиметь лишний повод сделать меня своим должником. Набери людей по деревням, Рифат. Обещай высокую награду и мое личное расположение.

— Время займет, а у нас этого времени совершенно нет.

Аднан поднял взгляд на своего верного помощника и теперь глаза одного из самых жестоких и кровожадных сыновей Кадира прожигали Рифата как радиоактивные лучи.

— А ты сделай так, чтоб не заняло. Сколько людей сейчас способны держать оружие в руках и скакать верхом? Отбери самых надежных. Дай им на дорогу не больше трех суток.

— Тогда в деревне никого не останется, брат. А Асад хитер, как лис, он может выжидать и предвидеть каждый твой шаг…а еще я склонен к тому, что в отряде есть тварь, преданная или перекупленная Асадом.

— Несколько лет назад мы с тобой вдвоем защищали целое поселение женщин и детей.