Непокорный рыцарь

–И что я должна делать?– цежу я сквозь зубы.– Носить жучок и все такое? Я незнакома с настоящими преступниками. Только с кучкой идиотов, которые любят ловить кайф. И мы даже не друзья.
–Откуда взялась эта наркота?
–От Ливая Каргилла,– без колебания отвечаю я. Я не испытываю ни малейших угрызений совести, выдавая этого парня после того, как он завербовал моего брата толкать для него наркоту.– Он живет…
–Я знаю, где он живет,– прерывает меня Шульц.
–Если вы и так про него знаете, то для чего вам я?
–Чтобы подобраться к нему ближе,– отвечает полицейский.– Выяснить, где он достает товар. Разузнать имена всех продавцов и поставщиков. Доложить мне.
–Я, блин, не Пуаро!– кричу я.– Откуда мне все это знать?!
–Разберешься,– говорит Шульц без тени участия и вручает мне визитку. На обратной стороне написан его личный номер.– Запомни этот номер. Привыкай на него звонить. Теперь мы будем часто видеться.
Я подавляю стон. Я бы предпочла видеть его в последний раз. Да и Ливая тоже, раз уж на то пошло.
–А что, если я не смогу предоставить информацию?– спрашиваю я.
–Тогда ты попадешь в тюрьму,– холодно отвечает Шульц.– Как и твой брат. Не забывай, что у него в кармане тоже были таблетки. Он достаточно взрослый, чтобы его судили как совершеннолетнего.
Я сжимаю губы, чтобы не ляпнуть ничего лишнего. Я слишком зла – разумеется, мы с Виком всего лишь инструменты для офицера Шульца. Ему плевать, как это отразится на нас, главное, добавить еще одну строчку в свой отчет.
–Запомни этот номер,– повторяет Шульц.
–Я занесу его в телефонную книжку,– отвечаю я. Чтобы никогда не снимать трубку, увидев на экране твое имя.
–Отлично. У тебя найдется еще газировка?– спрашивает он, кивая головой в сторону полупустой бутылки на приемной стойке.
–Нет,– лгу я.– Закончилась.
Шульц усмехается. Он знает, что это неправда.
–Приятно было повидаться, Камилла,– говорит он.– Надо встречаться почаще.
Я стою, скрестив руки на груди, пока он не уходит.
Когда я возвращаюсь в мастерскую, папа спрашивает:
–Чего он хотел?
–Ничего,– отвечаю я.– Уточнял направление.
Папа качает головой:
–Туристы.
–Ага.
–Что ж, он хотя бы фанат «Чикаго Кабс».
–Это единственная причина, по которой я ему ответила.
Папа смеется, смех переходит в кашель, который никак не прекращается. Когда он наконец стихает, отец выглядит иссиня-бледным.
–Ты в порядке, пап?– спрашиваю я.
–Конечно,– отвечает он.– Правда, мне, пожалуй, надо немного прилечь. Если ты справишься сама с этими тормозами.
–Без проблем,– говорю я.– Я со всем разберусь.
–Спасибо, солнышко.
Он медленно поднимается по лестнице в квартиру.
Я провожаю его с тяжелым сердцем.
 
Неро
Когда я спускаюсь к завтраку, Грета уже напекла к кофе свежих бискотти и приготовила фритату с красным перцем, воспользовавшись железной сковородой, которая, пожалуй, даже старше ее самой.
Грета предлагает мне еду, но я хочу только кофе.
–Тогда мне больше достанется,– говорит Данте и накладывает себе вторую порцию фритаты.
Отец сидит на другом конце стола и читает газету. Должно быть, мы единственная семья, которая все еще выписывает прессу и единолично держит на плаву «Чикаго Трибюн» и «Дэйли Геральд».
–Я могу открыть их у тебя на планшете,– говорю я papa.
–Я не люблю планшеты,– упрямо отвечает он.
–Нет, любишь. Помнишь, как ты бесконечно играл в ту игру, где нужно расстреливать зомби горошком?
–Это другое,– бурчит papa.– Если ты не испачкал руки типографской краской, считай, газету ты не читал.
–Как хочешь,– отвечаю я.
Я отхлебываю кофе. Это настоящий кофе – темной обжарки, горьковато-сладкий, приготовленный в трехкамерной алюминиевой гейзерной кофеварке. Грета может сварить и капучино, и маккиато – стоит только попросить,– потому что она гребаный ангел.
На самом деле наша экономка не итальянка, но этого никогда не скажешь по тому, как она готовит отцовские любимые традиционные блюда. Грета появилась в этом доме даже раньше, чем papa женился на нашей матери. Она помогала нас всех растить. Особенно после того, как mama умерла.
Грета полновата, а в ее волосах еще остались рыжеватые пряди, напоминающие о ее безумной юности, про которую наша экономка может рассказывать бесконечно, стоит ей выпить немного лишнего. С тех пор как Аида съехала, Грета – единственная, кто вдыхает жизнь в этот дом.
Данте просто сидит за своим концом стола и поглощает завтрак, словно оголодавшая бессловесная скала. Papa не издает ни звука, если только не увидит в газете что-то шокирующее. Себастиан живет на территории университета и заглядывает домой только в выходные.
Никогда бы не подумал, что буду скучать по Аиде. Она всегда была как раздражающий мелкий щенок, тявкающий под ногами. Куда бы мы ни направлялись и что бы ни делали, она следовала за нами и влипала в неприятности.
Занятно, что Аида стала первой из нас, кто пошел под венец, учитывая, что она самая младшая. Не говоря уже о том, что она последняя девчонка, кого вообще можно представить в пышном свадебном платье.
Черт возьми, возможно, Аида так и останется единственным отпрыском Энцо Галло, вступившим в брачный союз. Хрена с два я свяжу себя такими обязательствами. Данте до сих пор не может забыть девушку, с которой когда-то встречался,– хотя брат никогда в этом не признается. А Себастиан… что ж, я теперь вообще не представляю, что он будет делать со своей жизнью.
Мой младший брат собирался играть в НБА [14]. Затем Кэллам, муж Аиды, разнес его колено к хренам – тогда наши семьи еще не слишком ладили. Теперь Себ просто плывет по течению. Он продолжает терапию в надежде вернуться на площадку. Иногда присоединяется к нам с Данте, когда подворачивается дело. Этой зимой Себастиан застрелил польского гангстера. Думаю, это отразилось на нем. Одно дело – быть преступником, и совсем другое – убийцей… Когда переходишь эту черту, обратной дороги нет. Это меняет тебя навсегда.
Меня это изменило совершенно точно. Ты понимаешь, что человек может покинуть этот мир за считаные секунды. Умереть за время, достаточное, чтобы щелкнуть выключателем. Вот и все, а дальше только бесконечная пустота, как та, что предшествовала твоему появлению на свет. Вся твоя жизнь – лишь вспышка. Так какая разница, на что ее тратить? Добро, зло, милосердие, жестокость… это все – искра, которая гаснет без следа. Все существование человечества станет бессмысленным, как только Солнце расширится и сожжет планету дотла.