Только не|мы (СИ)
И тут я услышала звонок от входной двери.
— Тони! — я бросилась открывать.
Тони стоял на пороге с ошалелыми глазами, глубоко дыша, потому что бежал по лестнице, не дождавшись лифта. Мы вместе кинулись в спальню. Там мой сосед вновь пытался совладать с лестницей, но Тони его остановил.
— Надо дотянуться и снять вручную, — решил он.
— А кто полезет? — сосед, не отличавшийся особыми эквилибристическими навыками, точно не собирался во второй раз высовываться наружу.
— Я полезу, — сказал Тони. — А ты меня будешь страховать.
Окна и рамы заледенели полностью, мороз не ослабевал всю ночь и утро. Затея Тони была рисковой, но сосед на удивление её поддержал. Мы обвязали Тони вокруг пояса моим длинным шарфом. Сосед держал его за ноги, я схватилась за шарф. Тони встал сначала одной ногой на ограждение, затем второй.
Я прекратила дышать и даже смотреть на происходящее, а все свои силы полностью направила в ладони, держащие шарф. Сосед, тихо матерясь, обнялся с одной ногой Тони, а левой рукой вгрызся ему в брючный ремень.
Не знаю точно, что произошло дальше, но через несколько секунд мы вчетвером свалились на балконный пол — я, Тони, взмокший сосед и продрогший до костей котёнок.
После этого я помню только то, как ветеринар в белом халате произнёс с улыбкой:
— Жить будет.
В ту же секунду я расплакалась.
Тони держал одной рукой уснувший после тяжких приключений комочек шерсти, другой обнимал меня за плечи. А я плакала, плакала, плакала.
— Лиз, — тихо сказал Тони, — пойдём домой.
Мы вернулись в квартиру уже семьёй. Отныне нас было трое.
Я грела на груди Клауса — серого, беспородного, двух месяцев от роду котёнка, неизвестно как очутившегося на крыше моего балкона. Тони сбегал в магазин за виски и кошачьим кормом. Он вернулся, когда я уже перестала плакать, а Клаус наделал первую лужу.
— Почему Клаус? — спросил Тони, наблюдая за тем, как я вожусь с тряпкой на полу, а Клаус играется с ней, как ни в чём не бывало.
— Сегодня ведь Сочельник, а завтра Рождество, — ответила я.
— Правда? Я не знал.
Тони поставил пакеты из магазина на пол, подошёл ко мне, сел на корточки и обнял. Я встала на колени, обняла в ответ, и меня вновь захлестнули слёзы.
— Пожалуйста, не плачь, Лиз, — попросил Тони. — Прошу, не плачь. Всё закончилось. Я расстался с Катей.
— Не верю… — прошептала я. — Не верю… Не верю…
— Это правда. Бери Клауса, пойдём в кухню, выпьем, и я всё расскажу.
Это было самое безумное, незапланированное, странное и трогательное Рождество в моей жизни. Не было пышного стола, молитв, подарков, не было даже ёлки. Но был Тони с двумя чемоданами вещей, оставшихся в машине. Был Клаус, который буквально с первых минут ощутил себя в нужное время в нужном месте и прижился так, будто родился в этих стенах, и ни разу не доводилось ему умирать от холода и страха, не зная, дотянет он до вечера или нет. А ещё была я, выплакавшая, как мне казалось, годовой запас слёз за три предыдущих месяца, но в этот вечер пролившая их ещё больше. Однако эти слёзы отличало то, что теперь я плакала от счастья.
— Я рассказал тебе не всё, Лиз, — признался Тони, когда мы уже немного отошли от утреннего шока, от дневных хлопот и долгожданной нежности, которая хлынула на нас бесконтрольно, настрадавшись, намаявшись, едва не взорвав изнутри.
Нагие, уставшие, мы лежали в обнимку на полу. День угасал на наших мокрых телах. Я видела белый потолок над собой и верила, что парю в этот миг, потому что стала легче пушинки — невесомая и блаженная.
— Четыре года назад, когда я выкупал свой бизнес, мне потребовались деньги. Большая сумма. Можно было взять в банке, но я побоялся, что мне не дадут кредит. Кроме того, Катя сказала, что у неё есть сбережения. И она даст мне их. Она действительно дала, благодаря чему бизнес полностью перешёл в мои руки. А дальше случилось то, что я узнал, чьи это были деньги на самом деле. Это были деньги её мужа. Бывшего мужа. Оказалось, что он не был столь уж несчастным алкоголиком, каким представила мне его Катя изначально. Деньги он ей давал. Правда, неофициально. И за определённые услуги интимного характера. Конечно, я тогда вознамерился расстаться. Но Катя божилась, что всё это в прошлом и происходило задолго до нашей встречи, что с мужем они давно не встречаются в этом смысле. А откладывала она деньги на покупку жилья. К тому времени мы переехали из съёмной квартиры в ипотечную. Ипотека была оформлена на Катю. На тот момент мы уже состояли в официальном браке. Разумеется, выплачивал ипотеку я. И, конечно, итоговая стоимость этой квартиры превышала сумму, которую дала мне Катя раза в четыре. Она умоляла не разводиться. Мы вроде помирились. Я сказал, что простил её, но в душе продолжал помнить эту историю. Мы вроде бы жили семьёй, а отношения портились день за днём. Ипотека оплачивалась, а лучше никому не становилось. Когда год назад мной вновь был поднят вопрос о расставании, я заверил Катю, что отдам ей ту сумму, которую она вложила в мой бизнес, но квартира останется за мной. Я счёл это честным решением. На что Катя потребовала вдобавок отдать ей половину моего бизнеса или выплатить до конца ипотеку и оставить квартиру ей с сыном. Оба условия были откровенно неприемлемыми. Впустить второго человека в бизнес означало подписать этому бизнесу смертный приговор, а выплатить ипотеку целиком у меня в любом случае не хватало бы средств. И внезапно в этот момент умерла мама. Несмотря на все наши трения, эта потеря стала ударом для меня. Я всё равно любил маму и никогда не желал ей смерти. А Катя оказалась рядом и поддержала меня. Я решил, что нет смысла рушить наши отношения. Как-никак она родной человек. Последний родной человек из оставшихся у меня.
Тони замолчал.
Я накрыла его собой, уложила голову ему на грудь и слушала, как бьётся его сердце. Оно стучало беспокойно, невзирая на кажущуюся степенность рассказа, Тони пришлось воззвать ко всему своему мужеству, чтобы озвучить его для меня.
— Что было дальше? — спросила я.
— Через полгода после маминой смерти, — снова заговорил Тони, — я должен был вступить в наследство. И тут начались суды за оставшуюся квартиру. На эту же жилплощадь претендовала её родная сестра, моя как бы тётя. Через суд она пыталась доказать, что я не имею прав, так как последние годы не общался с матерью, когда она тяжело болела, а я ничего не знал об этом. О ней заботилась тётя, но ни разу не сообщила мне о том, что матери требуется помощь. Кроме того, я приёмыш. И тётушка всеми силами доказывала, что вёл я себя неблагодарно. Суд закончился только в этом октябре, и то лишь благодаря хорошему адвокату, которого я нанял. Иначе бы мы судились ещё лет десять. Квартира стала моей. И тут возникло одно «но». Катя пригрозила, что свяжется с моей тёткой и возобновит суд, выступит новым свидетелем и скажет, что шесть лет жила со мной бок о бок и может подтвердить, что никаких отношений с матерью я не поддерживал. А ещё скажет, как плохо я отзывался о приёмных родителях. И даже если новый судебный процесс будет мной выигран, я потрачу ещё много сил и средств на это. А я и так уже был на грани срыва. Ты представить себе не можешь, что значит судебная тяжба. Это сущий кошмар. В итоге я согласился на Катины условия. Продал мамину квартиру, выплатил полностью ипотеку. И ушёл.
— Ушёл?.. — я подняла голову, плохо понимая, что именно я услышала секунду назад. — Где же ты теперь живёшь?
— У тебя, — Тони усмехнулся коротко, а потом вдруг рассмеялся, истерично и громко. Его волосы, отросшие на макушке, подметали пол, когда он вертел головой от смеха. Внезапно Тони остановился, поцеловал меня и произнёс: — А если серьёзно, я теперь полный и абсолютный бомж. Придётся брать новую ипотеку, которую, боюсь, мне могут не дать. К тому же необходимо оформить развод. И я не уверен точно, что Катя так запросто мне его даст. Но сейчас я не хочу об этом думать. Я ушёл и, наконец, чувствую себя по-настоящему свободным.