Только не|мы (СИ)

А я рассердилась, но всё-таки решила последовать её совету и совместить оба предложенных варианта: я пошла в церковь на концерт органной музыки.
И после этого концерта, встретив там Андриса, я впервые за долгое время обрела покой. Покой в душе, покой в творчестве. Мы проводили время вместе с Андрисом, неторопливое и лёгкое время, наполненное нежностью и тихой радостью бытия. А после, возвращаясь к ноутбуку, я могла сесть за свой роман и передать ему всё то, что пережила сама — чистое звучание музыки сердца, тающий лёд одиночества, счастливую капель слёз, забывших, наконец, своё жестокое горе.
Андрис исцелил меня и одновременно исцелил мою героиню Илзе, которая после стольких лет мытарств с Антонисом всё-таки встретила того, кто смог заживить её раны, наполнить новым смыслом её жизнь, смог открыть для неё новый мир искренности и родства душ.
Спустя четыре года, первого марта, как было когда-то записано в моём контракте, уже будучи в Риге, я всё-таки отправила Сергею Пестову законченный роман «Не мы». Пестов меланхолически заметил, что, верно, это судьба. И, в общем-то, не ошибся: именно эта книга стала самой популярной из всего, что у меня когда-либо издавалось.
Конечно, она не вошла в списки мировых бестселлеров, но для маленького нижегородского издательства и такой успех оказался весьма ощутим. К тому же всё, что я когда-то сочинила до этого момента, уже побывало в печати. Пестов ждал от меня новой работы, и, разумеется, ждал хита, который и получил в итоге. А я получила неплохой по моим меркам гонорар, лестные отзывы и закрытие громадной бреши внутри, отныне уверенная, что ничто и никогда не вернёт меня обратно в склочное состояние внутренних метаний.
Но я не подозревала, что этот прорыв и выстраданное завершение многолетней работы, высвободят не только счастье заново свободно полюбить жизнь, но и спровоцируют появление творческой немоты — мне стало не о чем писать. Тихая, спокойная жизнь в Латвии подарила мне истинный новый дом, но в доме этом я разучилась не только страдать, я разучилась быть писателем, став вдруг банальной домохозяйкой. И только в это Рождество вместе со Спасителем родилась моя новая долгожданная сказка про девочку из стеклянного шара.
Проснувшись перед включённым телевизором и прочитав электронное письмо, я перво-наперво удалила его в корзину. Затем открыла свою сказку и в отчаянии застрочила продолжение к ней, потом бросила, потом возобновила, потом разрыдалась.
В итоге я восстановила удалённое сообщение из корзины. Я хотела только одного. Я была уверена, что вижу перед собой единственную и совершенно реальную цель. К ней я и шла. Шла, чтобы обрубить все концы, раз уж они оказались обрублены не подчистую, и ещё оставалась ниточка, за которую меня можно было ухватить.
«Я её оборву», — сказала я сама себе, оделась и вышла на улицу.
Из письма я узнала адрес и то, что меня там ждут.
Зайдя в гостиничный холл, я подошла к ресепшену и назвала свою фамилию.
— Эглите?.. — переспросила девушка, стоявшая на посту в этот поздний час. — У меня, к сожалению, не числится такого гостя.
— А посмотрите Янсоне… Нет. Янсон. Лиз Янсон. Посмотрите Лиз Янсон, пожалуйста.
— Да, точно. Такое имя есть. Можно ваш паспорт?
Я сконфузилась. Конечно, паспорт у меня с собой был, но на имя Илзе Эглите, что, скорее всего, не устроило бы работницу отеля. Тогда вместо паспорта я достала свою книгу.
— Простите, я забыла документы. Но это я, видите? Это я, — указывая на оборотную сторону обложки с моей фотографией и именем Лиз Янсон, объяснила я.
Мне выдали ключи.
Я поднялась в номер, постучала, но, не дождавшись ответа, вошла сама.
Карточный ключ легко поместился в прорезь на маленьком блоке, установленном у входа, после чего резко зажёгся свет.
Я отпрянула обратно к двери, напугавшись того, что увидела.
— Здравствуй, Лиз, — сказал Тони.
Он сидел в давно привычном чёрном брючном костюме на кожаном диване, стоящем посреди одной из двух комнат номера. Руки его были раскинуты во всю ширину невысокой, стёганной крупными пуговицами спинки. В руках у Тони мерцал стеклянный рокс со льдом и виски. Вместо галстука на нём была серая вязанная бабочка, прикреплённая под горло тёмно-синей однотонной рубашки.
 
Тони пристально смотрел мне в глаза. И даже на расстоянии, отделявшем нас, я чувствовала его взгляд на себе, чувствовала физически, словно он притрагивался к моим волосам, шее, скулам.
— Здравствуй, — ответила я и решительно двинулась навстречу.
Мне было жарко находиться в шубе, но я не стала её снимать.
— Не хочешь раздеться? — Тони склонил голову к плечу, изучая меня под новым углом.
— Я ненадолго, — быстро произнесла я и протянула ему книгу. — Вот. Я выполнила своё обещание. Личный автограф внутри.
Тони неторопливо отставил бокал на журнальный столик и принял в свои руки мой подарок.
Пять лет назад, почти в это же время, когда мы встретились в кафе, видя друг друга во второй раз, я дала ему слово, что роман «Не мы» однажды непременно будет дописан, а Тони достанется экземпляр с моей подписью. Теперь он листал готовую книгу и с интересом читал вязь моего почерка, оставленного незадолго до выхода из дома шариковой ручкой на форзаце.
— «Для Тони от Лиз. На память», — процитировал вслух Тони написанный мною текст и подытожил: — Скромно.
— Прости, я не умею писать длинные прощальные письма.
— Я позвал тебя не для того, чтобы прощаться, — ответил Тони. — Я позвал тебя, чтобы мы поговорили.
— Я не хочу разговаривать, — безапелляционно отрезала я. — Ты просил в письме сделать тебе подарок на Рождество. И я выполнила твою просьбу, но на этом точно всё.
Собравшись уходить, я повернулась к двери. Тони схватил меня за рукав шубы. Я смахнула его руку, но в ту же секунду Тони вцепился во второй рукав.
— Тони, прекрати.
— Лиз, — он встал напротив, не давая мне уйти, а я никак не могла справиться с его цепкими руками. Тони снова и снова удерживал меня, заглядывал в лицо. — Лиз, пожалуйста. Ты отказывала мне во встрече целый год. Я с трудом нашёл тебя. Я приехал не для того, чтобы ты швырнула в меня книгой и сбежала.
— А для чего ты приехал?! — выпалила я. — У тебя всегда находились дела поважнее! Да и не думаю, что ты остался совсем без женского внимания. Ты всегда знал, как утешиться при необходимости.
— Я хочу поговорить.
— Что ты хочешь услышать? Я замужем. У меня прекрасная семья. И я счастлива.
— Ты бы не пришла, будь ты счастлива замужем.
— Пусти! — я дёрнулась изо всех сил.
Тони чуть не разодрал мою шубу, но ничто в тот момент не представляло для меня большей ценности, чем возможность как можно скорее покинуть этот номер.
Я ушла бы отсюда хоть голой, хоть рваной, хоть уползла бы по частям, лишь бы Тони больше не притрагивался ко мне. Его руки, само его присутствие делали меня слабой, делали меня не собой. Я помнила до мелочей всё, всё из чего он состоял — его голос, его повадки, запах, движения, даже стук сердца в моменты, когда нам было непередаваемо хорошо, и в моменты, когда мы убивали друг друга словами.
Я помнила и то, как мы виделись в последний раз.
Уже в Москве, спустя несколько месяцев после моего отъезда из Минска. Тони приехал и просил вернуться, просил забыть наши разногласия и начать всё сначала.
Тогда он сказал мне:
— Лиз, я не могу без тебя.
— Я не вернусь в Минск. Ни за что.
— Тогда я буду приезжать каждую неделю.
— Нет. Либо ты со мной, либо живи со своим бизнесом.
Мы встретились в кафе. Так пожелала я, зная, что в публичном пространстве мы не позволим себе перейти черту, будем держать расстояние. Хотя один бог ведает, как мне далось поддерживать это расстояние, когда Тони продолжал жить там, в Минске, а я расслаивалась на мельчайшие фракции, понимая, что Тони злится, но верит, будто я приползу к нему сама. Не выдержу, сломаюсь — раздавлю свой гнев и траур по безвинно погибшему Клаусу, куплюсь на его предложение о женитьбе — и на последнем издыхании, стеная и моля пощады, захочу вернуться. Но я оказалась сильнее, чем могла сама себе представить. И даже встретившись с Тони в кафе лицом к лицу, мне удалось сохранить остатки гордости, чтобы не броситься к нему на шею.