Пусть любить тебя будет больно

Я представляла, как дико ему хочется вскрыть конверт, сожрать каждую букву и перечитать их тысячи раз. Затереть пальцами, помять в карманах и спрятать под жесткими наволочками тюремных подушек. Но он отказывает себе. Отбрасывает, как горящий уголь обожженными пальцами, чтобы не обжечь душу. Свою и мою. Чтобы отобрать у меня то, что мешает жить дальше без него – надежду. Мой наивный упрямый безумец, у человека можно отнять все, кроме трех вещей – свободы, надежды и веры. Потому что они живут в сердце, и пока человек жив, он будет верить и надеяться. Это неподвластно желанию, неподконтрольно и неуправляемо, как ревность и любовь. Нельзя сказать себе «не жди, не надейся, не верь»… Так же, как нельзя сказать: «не люби и не ревнуй, или люби этого, а не того». Такой выбор делается на космическом уровне, и этот космос никогда не покорится нашим желаниям.
А свобода... Свобода – это решение. Это внутренний мир каждого. Её не отнять ни цепями, ни кандалами. Рабами не становятся по неволе. Самый свободный на вид человек может быть рабом своих желаний, потребностей, работы, а самый презренный раб, умирающий от голода и побоев, может быть свободным. Потому что не сломался и не покорился. Он ТАК решил, как бы его ни калечили те, кто называют себя хозяевами.
Руслан мог сколько угодно открывать клетку и даже гнать меня из нее насильно, но я впилась в железные прутья намертво, и моя свобода именно в моем решении никогда ее не покидать. Я - его, а он - мой, и это не изменится только потому, что он её открыл. Это изменится только тогда, когда я сама решу ее покинуть, а значит – никогда!
И я заплетаю волосы в косу, включаю ночник, беру шариковую ручку, тетрадный лист. Я пишу ему снова. Пальцы уже давно не дрожат, а сердце бьется очень тихо, так, что я сама не чувствую его стука. Оно прислушивается к безмолвию и знает, что и это письмо будет очередным ударом о бетонную стену. Но ведь рано или поздно по ней пойдут трещины. Если долго. Если в одно и то же место.
«Знаешь, я часто думаю о том, что каждый день приближает мою встречу с тобой. Каждая минута и секунда сокращает между нами расстояние в годах. Люди говорят, что ждать тяжело. Наивные. Намного тяжелее уже ничего не ждать. Ведь ожидание – это надежда. Ты отнимаешь ее у себя, но ты не можешь забрать ее у меня или у Вани с Русей. Ты не можешь забрать ее у Никиты. Да, ты о нем ничего не знаешь, потому что не прочел ни одно из моих писем, а он уже знает о тебе. Конечно, не понимает пока, что на том снимке, который я повесила над кроваткой, изображен его отец, но скоро начнет тебя узнавать. Ему сегодня исполнился год и три месяца. Я спрашивала у тебя, как бы ты хотел назвать сына, но ты даже не знаешь об этом. Я выбрала ему имя сама, надеюсь, тебе понравится. Ты знаешь, его появление было для меня полной неожиданностью, но я с первой секунды знала, что там, внутри, снова сплелись в таинственный клубок вечности «мы». Когда шла к врачу, уже точно была уверена в диагнозе. Каждый раз, когда ты уходишь от меня, оставляешь часть себя со мной. Или я слишком не хочу отпускать тебя и отбираю кусок себе. Я была счастлива узнать об этом. Написала тебе… и это было первое письмо, на которое ты не ответил. Потом их было много. И я понимала, что это не ошибка – ты действительно их не читаешь. Больно ли осознавать это? Больно. Так больно, что иногда закрываю глаза и справляюсь с этим приступом, почти не дыша. Потом возвращается упрямое желание писать снова. Я хочу, чтобы ты знал – я не отпущу. Ты можешь, а я нет.
Смотрю на нашего сына, и боль проходит. Тебе будет больнее, когда ты о нем узнаешь. Когда поймешь, как много пропустил из его жизни. Но я храню все свои письма. И я отдам их тебе, когда вернешься. Не «если», а «когда», и только так.
Вчера наш сын сказал первое слово. Руся и Ваня заботятся о нем, а Савелий Антипович называет его хулиганом, потому что он свистит. Да. У него вылезли зубки, и между ними есть забавный просвет, и этому бандиту удается свистеть. Он до боли похож на тебя, любимый.
Именно до боли. Когда я смотрю на него – я вижу в нем тебя. Нас. Наше счастье.
Я скоро начну работать. В прошлых письмах рассказывала тебе, что встретила Карину, она теперь владелица фирмы, где я раньше работала. Отец отдал бизнес ей. Она предложила мне стать её партнером. Сейчас они разрабатывают дизайн офисов и ресторанов. Я думаю, это была бы очень удачная идея. Кое-какую работу я уже выполняю на дому. Мама вернулась из Валенсии и помогает мне здесь. Они довольно мило общаются с Савелием, и я вижу, что он нравится ей. Хотя поначалу она его иначе, чем «ворюга и бандюга», не называла. Время меняет всех. Люди подстраиваются под обстоятельства. Учатся ладить друг с другом. Ворон - суровый человек, которого боятся буквально все, но с нами он совершенно другой. Никогда бы не поверила, что он способен мило нянчиться с детьми, и тем не менее это так. Он читает им книги и рассказывает страшные истории. Ваня вообще проводит с ним очень много времени. Мама ворчит, что ничему хорошему он их не научит, а сама подсовывает Савелию книжки, чтоб читал им вслух.
У нас уже десять вечера и за окнами давно темно. Никита спит рядом в кроватке, а Руся на моей постели. Она так и не научилась спать одна. Ночью всегда перебирается ко мне. Когда ты вернешься, она опять будет спать между нами и закидывать на тебя ноги… Ты помнишь, как она мешала нам по ночам, и ты уносил ее под утро в кроватку? Видишь каплю на бумаге? Да. Я плачу… потому что только сейчас понимаю, в каких простых вещах заключается счастье.
Днем мне намного легче. Днем я не думаю. Я то занята с детьми, то работаю, то Фаина в гости приезжает. Мы с ней сдружились в последнее время. А по ночам… мне так жутко не хватает тебя. Я закрываю глаза - и ты со мной. Я живу нашим прошлым. Это и больно, и сладко одновременно. Я не отпустила и никогда не отпущу тебя. Я искренне надеюсь, что ты там чувствуешь, как я думаю о тебе, плачу о тебе и пью о тебе кофе. Ты знаешь, я так и не начала курить снова. У Никиты аллергия на табачный дым. Не курит даже Савелий. Твой сын «строит» весь дом.
Он очень похож на тебя. Мини копия. Один в один. Когда ты его увидишь, ты точно узнаешь его среди других детей, потому что он - твое зеркальное отражение, только маленькое.
Недавно ездила в дом твоего отца – наконец-то сняты все аресты с имущества. Когда ты вернешься, мы переедем туда. Я знаю, ты хотел бы жить именно там.
Я навела порядок, наняла штат работников, чтобы дом содержался в чистоте, и я нашла твои детские фотографии. Принесла несколько штук домой, и Руся подумала, что это фото Никиты, представляешь? Вот, насколько вы с ним похожи.
Иногда она дует губы и говорит, что так нечестно. Она должна быть похожа на папу, а не ее брат. Тогда я говорю ей, что папа не станет любить ее из-за этого меньше. Даже наоборот. Он будет любить ее еще больше, ведь она похожа на меня.
Кажется, мои аргументы очень весомы, и она довольно улыбается. Возможно, я ей лгу? Возможно, ты уже не любишь меня, как раньше. Почти два года не виделись. Почти два года ты отталкиваешь меня и надеешься, что я начну какую-то иную жизнь. Ты придумываешь для меня какое-то эфемерное счастье и сам же страдаешь от этих фантазий. Ты так и не повзрослел, так и не понял, что никого и никем нельзя заменить. Нет такого понятия “найти кого-то лучше”. Нет такого понятия “устроить жизнь”. Может, кто-то и рассматривает свою судьбу как сделку или бизнес, а живущего рядом мужчину - как делового партнера, с которым делят проценты от удачного или неудачного совместного времяпрепровождения. Только это уже не жизнь, а какой-то дешевый шаблон или декорации к спектаклю, где, может быть, актеры и играют хорошо, но они играют, а не живут, понимаешь?
Это не про меня. Я жить хочу, дышать, любить. С тобой жить, тобой дышать и тебя любить. Если не с тобой, то одна. Я только молюсь Богу каждый день, чтобы ты побыстрее вернулся обратно к нам. Чтобы увидел, как мы здесь ждем тебя, как нам без тебя плохо и как сильно мы тебя любим.