Нежная (СИ)

Он улыбался, я хихикала, потом наклонилась, осматривая дом, указала на одно окно:
– Видишь на втором этаже, крайнее справа окно, форточка открыта?
– Вижу, – он тоже наклонился, оказавшись ко мне чуть ближе, я прибалдела от волны тёплого воздуха, который он потревожил своим движением, но быстро взяла себя в руки и сделала вид, что всё как обычно:
– Это наша кухня. А видишь на форточке кот лежит, лапу свесив? Рыженький такой?
Он наклонился ещё ближе, кивнул:
– Вижу. И?
– Это Васенька.
Он фыркнул и рассмеялся, я захихикала, закрывая рот ладонями, мы опять вошли в то состояние, в котором от смеха вообще что угодно кажется смешным, и не могли остановиться, пока не выдохлись, у меня даже слёзы выступили. Я потянулась вытереть глаза, он поймал меня за запястье:
– Не трогай грязными руками, дома вытрешь. Иди, поздно уже.
– Хорошо, – я вздохнула, смиряясь с тем, что вечер закончился, отстегнула ремень и стала собирать себя из счастливой желейки обратно в человека, который может ходить. ВэВэ вышел раньше меня, помог мне спуститься и придержал за плечи, пока я искала равновесие и пыталась надеть сумку на плечо поудобнее. Но когда я справилась, он руки не убрал.
Когда я поняла это, то смотрела куда-то в его грудь, и так и застыла, потихоньку переходя из состояния весёлой расслабленности к предвкушению чего-то невероятного, сердце разогналось так, что я как будто вся превратилась в одно огромное сердце, которое горит от сладкого ужаса того, что сейчас будет. Он поправил мой воротник и опять положил ладони мне на плечи, тихо спросил:
– Ты в порядке?
Я уверенно кивнула, я была в обалденном порядке, моему порядку позавидовал бы кто угодно.
– Дойдёшь?
Я опять кивнула, он уточнил с долей шутки:
– Или до дверей проводить? Мне кажется, ты рухнешь сейчас, – он тихо рассмеялся, я опять кивнула, потом поняла, что делаю что-то не то, нахмурилась и замотала головой, подняла глаза и спросила:
– Я могу присылать тебе мемасики?
– Можешь, – с серьёзным видом кивнул ВэВэ.
– И смешных котов?
– И котов. Можно даже не смешных. Можешь вообще просто так писать. Но не ожидай, что я мгновенно отвечу, я проверяю личную почту и соцсети раз в день, в шесть утра.
Я аж рот раскрыла от такой конкретности, он рассмеялся и пожал плечами:
– Это убийцы времени, они должны знать своё место.
У меня окончательно ступор настал от его нереальной инопланетной мощи, мне казалось, такие люди только в книгах бывают, я даже не нашла, что на это ответить. Он рассмеялся и развернулся к дому, одну руку убирая с моего плеча, а второй придерживая меня под локоть:
– Пойдём, я тебя всё-таки провожу, а то ты как-то неуверенно стоишь. Завтра приходи к обеду, я Роксану предупрежу. Поняла меня?
– Хорошо.
Я пыталась не представлять Роксанино лицо, когда я приду в обед, вся такая "мне ВэВэ разрешил поспать подольше, потому что мы вчера заработались допоздна", и весь кабинет на меня смотрит квадратными глазами, и девочки потом устраивают допрос с пристрастием, на тему "какого фига я так скорешилась с Великим".
"Могу-умею, да. Иногда даже практикую. Вот."
Его ладонь по сравнению с ночным холодным воздухом казалась горячей, я плыла в этом воздухе как корабль, не ощущая своего веса, как будто до сих пор сплю в машине, и вижу во сне, как сплю в машине. ВэВэ довёл меня до двери, пожелал волшебных снов и подождал, пока я не войду и не закрою за собой, и только тогда стал спускаться, я стояла под дверью и слушала, пока его шаги не стихли.
Но стоило мне разуться и посмотреть на свою квартиру, как реальность вырвала меня из этого волшебного сна как будто когтями, с мясом, точно так же, как мама когда-то срывала со стен Каринины плакаты.
"А теперь мои."
У двери стояло две коробки с хламом, с моим глубоко личным хламом, обожаемым и бесценным. Плакаты музыкальных групп, купленные на концертах моими подружками и подписанные музыкантами для меня, вырезанные из журналов фотографии мест, где мне хотелось бы побывать, всякие памятные рисунки. Я до сих пор не понимала, чем они ей мешали.
 
Когда она распотрошила Каринин стол и шкаф, я спрашивала, зачем, мама ответила, что делает уборку, потому что у Карины бардак. Я не знала, по каким критериям мама определяет бардак, но на всякий случай стала раскладывать свои вещи и книги очень аккуратно, чтобы было вообще не придраться. А плакаты на стены клеила, видимо, как-то не так.
"В прошлый раз мама сказала, что Карина изгадила стены, поэтому в нашей комнате нужно сделать ремонт, и начала сразу же, с плакатов, отрывая их вместе со скотчем, а когда плакаты рвались, оставляя на стенах уголки, она отрывала скотч с кусками обоев, обвиняя в этом Карину, которая своими руками эти обои не клеила и не умеет ценить мамин и папин труд. Я тогда ей сказала, что знаю способ снять скотч аккуратно, и показала, но судя по кускам обоев на скотче уже моих плакатов, мама мой способ забыла."
Раньше мне казалось, что я к этой ситуации полностью готова, потому что знала о ней и ждала её много лет, и уже давно попрощалась со всеми своими вещами, которые не могла унести на себе, но оказалось, что всё не так просто. Внутри что-то напряглось, как будто душу свело судорогой, и она никак не желала расслабляться, сгибая меня всю всё сильнее, как будто меня наматывало на веретено. Я мысленно прощалась с этими вещами, хоронила их и отпускала покоиться с миром, но в мечтах хватала их, как самое дорогое при пожаре, и убегала с ними, не важно, куда, просто отсюда.
"Надо просто не смотреть. И не думать о них."
Я с огромным усилием подняла голову, стала смотреть в потолок, пошла в ванную мыть руки, как ВэВэ сказал, от мысли о нём одновременно стало легче и в сто раз труднее, просто на контрасте. Он жил так, как я не жила никогда, как будто всё в мире ему открыто и любое его желание обязательно исполнится.
"Он так уверенно говорил: «Я выясню», как будто ни секунды не сомневался."
Я мыла руки и представляла его рядом со мной, как будто он стоит у двери, смотрит на коробки с моими вещами и серьёзно говорит: "Я выясню, кто это сделал. И почему. Одну минуту". Достаёт телефон, кому-то звонит, говорит: "Пришли мне видео из Анечкиной спальни, за сегодня. На почту, да". Смотрит на меня и улыбается: "Сейчас всё узнаем, не волнуйся. Нос вымой, а то укушу", и я такая мою нос, хотя мне очень интересно, как он будет меня кусать, но я не хочу его отвлекать. Потом ему приходит сообщение, он с серьёзным видом смотрит на экран, пока я умываюсь и вытираю руки, потом строго говорит: "Аня, это сделала твоя мама, предлагаю подать на неё в суд", и я такая в шоке: "Ты что?! Она же моя мама! Да ни за что, что же я тогда за человек буду?", а он говорит: "Нормальный человек будешь. Это порча твоего имущества, ты имеешь право злиться, а она должна за это ответить".
В этот момент я домыла руки, закончила вытирать лицо и поправлять волосы перед зеркалом, больше отвлечься было нечем, и я опять посмотрела на коробки. Узнала край своего старого рюкзака, он истёрся, но я его любила, мама давно грозилась его выкинуть, потому что с ним я как бомж.
"А без него я типа не бомж, ага, как же. Рюкзак я прятала на дне шкафа, значит, шкаф она разобрала тоже."
ВэВэ в моём воображении всё ещё ждал ответа, я мысленно сказала ему, что ничего не буду делать. Он сказал, что я тряпка, и исчез.
Я пошла на кухню, закрыла дверь, чтобы не светить в коридор, потом включила свет, открыла холодильник и заглянула в кастрюлю, которой в прошлый раз там не было, под крышкой был борщ, я поморщилась и закрыла – мама готовила его не так, как я любила, я любила бабушкин, из всего свежего, а мама добавляла очень кислую консервированную заправку, которая всё портила. Но кое-что можно спасти.