«Крокодил»
Олег Дмитриев
Я ЗДЕСЬ, ИНЕЗИЛЬЯ!(Опыт, стилистического исследования)Мы взяли известную любому школьнику строфу из стихотворения А. С. Пушкина и попросили нескольких представителей современных поэтических школ и направлений принять участие в небольшом литературном эксперименте.
«Сделайте эти строки достоянием вашей поэзии, чтобы все сразу догадались, что их написали именно вы, а не Пушкин! — сказали мы. — Условия таковы: словарный состав четверостишия должен быть полностью сохранен, а отсебятина допускается самая минимальная — вводные слова, междометия и всякие там второстепенные члены предложения».
Итак:
Я здесь, Инезилья,Я здесь под окном.Объята СевильяИ мраком и сном.Печатая первые отклики, мы надеемся, что читатели, проанализировав их, почувствуют себя лучше в безбрежном море современной поэзии.
1. Поэт, тяготеющий к разговорно-бытовой лексике:
Вот он — я, гражданка Инезилья!Здесь, как говорится, под окном.И объята, так сказать, СевильяМраком, печки-лавочки, и сном!2. Поэт, представляющий народно-поэтическую стихию:
Ой, Инеска-Инезилья,Вишь ты, здесь я, под окном,А родимая СевильяВся объята мраком-сном!3. Поэт, находящийся под впечатлением западного верлибра:
Инезилья!Я здесь.Под окном.Севилья объята сном и мраком.4. Поэт, работающий с подтекстом в жанре «загранлирики»:
Я здесь.Но, Инезилья, —Мне грустно под окном:Какой уж год СевильяОбъята мрачным сном?!5. Поэт, философствующий и рассуждающий:
Куда спешить, Инезилья,Когда я здесь, под окном?Объята мраком Севилья,А следовательно — и сном…6. И, наконец, поэт, олицетворяющий саму Экспрессию:
Я — Севилья!Объятый я мраком, и сном, Инезилья,Я здесь под окном!Я — Севилья!Севилья — Я!— А на фига?Пока все.ПУТЬ НА СВИДАНИЕ В ЗРЕЛОМ ВОЗРАСТЕВ УСЛОВИЯХ МОСКОВСКОГО ГОЛОЛЕДААх, московская шарада!Разгадать не хватит сил:«Не ходи ты к ней, не надо!» —Встречный ветер возгласил.Ах, московский трудный ребус:У панели тормозя.Чем-то окатил троллейбус —«Не ходи ты к ней, нельзя!»И такси — такое дело.Разрывается душа! —Осуждающе глядело,По асфальту шебарша.Ах, московская загадка,Хоть и путь мой недалек,На гудроне слишком гладко.Чуть задумался — и лег…Грязно. Скользко. Ветер дует.Я ни в чем не виноват —То ль жена моя колдует.То ли просто снегопад.Грузно в снег ступаю талый.Озираясь на ходу.Все равно дойду, пожалуй!Не дойдуТак не дойду…СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ(Из разговоров в Доме литераторов)Сказал поэт поэту: «Вась, прости.Ты был поэтом лет до тридцати!»«Ты, Федь, — поэту отвечал поэт. —Им был до двадцати примерно лет!»«Но, Васенька, ведь в юные годаЯ не писал стихов… Ты знал об этом!»«Поэтому вот именно тогдаТы. Феденька, и вправду был поэтом…»Сергей Довлатов
ПОБЕДИТЕЛИ
В борцовском зале Зимнего стадиона манеж освещен четырьмя блоками люминесцентных ламп. На брезентовых коврах топчутся финалисты городского первенства по классической борьбе.
За центральным столиком возвышается главный судья соревнований Лев Епифанов.
Судья-информатор взял микрофон и произнес:
— В синем углу — Аркадий Дысин, в красном углу — Николай Гарбузенко.
Борцы пожали друг другу руки и начали возиться.
Оба они весили больше ста килограммов, обоим было за тридцать, оба ходили с трудом, а борьбу уже давно считали ненужной мукой. Но каждый раз тренеры уговаривали их поддержать команду…
Борцы давили друг друга круглыми плечами, хлопали по шее. охали и отдыхали, сомкнув животы.
— Спортсменам делается предупреждение за пассивность. — объявил судья-информатор.
Однако Дысин и Гарбузенко не обратили на это внимания и стали бороться еще деликатнее.
— Синий не борется! — кричали зрители. — И красный не борется!
Но Дысин и Гарбузенко даже не смотрели в их сторону. Борьбу они ненавидели, а зрителей презирали.
Вдруг что-то произошло.
Ощущение было такое, как будто на вокзале остановились часы. Зрители и секунданты начали тревожно озираться. Дысин и Гарбузенко замерли, облокотившись друг на друга.
Главный судья Лев Епифанов крепко спал, положив голову на кипу судейских протоколов.
Прошло двадцать минут. Никто не решался побеспокоить главного судью. Секунданты и боковые судьи пошли в буфет пить пиво. Зрители занялись своими делами, штопали носки, пели вполголоса туристские песни, потом постепенно начали расходиться.
— Пора завязывать, старик. — сказал Гарбузенко своему партнеру.
— Давно пора.
— Знаешь, о чем я мечтаю, Аркадий? Я мечтаю приобрести диван-кровать и целый день на нем лежать.
— Это как стихи, — сказал Дысин.
— Стихи я тоже уважаю, — сказал Гарбузенко.
— Эх, Коля! — печально молвил Дысин и вздохнул.
От этого шума проснулся Лев Епифанов.
— Кто победил? — вяло спросил он.
— Да какая разница? — сказал Гарбузенко. Потом сел на краешек ковра и закурил.
— Ну вот еще, — забеспокоился Епифанов, — а что я корреспондентам скажу?
— Аркашка победил, — сказал Гарбузенко, — он красивый, пусть его фотографируют.