Я тебя испорчу (СИ)
Но ее руки застыли, а глаза стали более выразительными. Она медленно повернула в мою сторону голову.
— Та-ак. Стоп.
Я поднял кверху обе ладони, чтобы она видела, что я сдаюсь. Я безоружен! Я не маньяк! И у меня нет бинокля. Я ни за кем не подглядываю.
— Не делай из меня озабоченного. Я знаю, что ты там у себя нарисовала со своей неугомонной фантазией. Никуда я не заглядывал. Просто в отличие от тебя, я не девственник и прекрасно знаю, как и что у женщин устроено.
От комментариев олененок воздержалась, но ее вновь залило пунцовой краской. Я еле заставил себя закрыть рот и не подшутить над тем, что ей очень идет красный.
— Так. Что ты будешь? Чай, кофе, наггетсы, бургер?
— Бургер? Мы будем есть бургеры?
— Тут особо не разгуляешься, меню скудное, — я ни хрена не понял ее интонацию. — Или что, Ваше Высочество брезгует? Вам яйца пашот и конкассе из помидоров подать надо?
— Не салат и не морковные палочки? — произнесла малышка мечтательно, окончательно сбивая меня с толку. Я вообще не понял, что происходит. — Бургер! Да! Я хочу бургер, Глеб. Очень хочу! Вкус-сный! С кетчупом и чтобы там была огромная котлета и с-с-сыр! И много зелени! И да, помидор, отрезанный вот таким толстым кружком!
Даже у меня слюни появились от того, как аппетитно она все это расписывала. Хотя я фаст-фуд терпеть не мог. Но других заведений с едой рядом не было. А ближайший находился черт-те где.
— И картошку фри, — с придыханием добавила Света и шумно сглотнула. — Но только бургер без лука. Пожалуйста…
Оплатив заказ и вручив малышке все, о чем она меня попросила, я припарковал тачку. А потом я смотрел на нее как на инопланетянку. Еще никто с таким удовольствием не ел бургер и картошку. Не было таких случаев на моей памяти.
— Олененок… Ты это, жуй хотя бы. А то, мне кажется, что ты тупо проглатываешь.
— Угу, — она активно зашевелила челюстью и, прежде чем откусить опять, поцеловала меня в щеку, а ее сорочка задралась.
— Это что сейчас было? — кожу приятно обожгло от ее поцелуя.
— Спасибо. А что, не похоже?
Она опять смачно приложилась к бургеру и опустила веки, расплываясь в довольной улыбке.
— Как же вкусно, Господи!
Я напомнил себе, что малышка немного того… ку-ку… со своими психическими проблемами, приступами и «приветом». Потом решил, что это отходняк от наркотиков, но врач-то меня заверил, что все из ее организма вывели… В общем, наверное, она просто была очень голодная.
— Я в последний раз ела их в детстве. Еще с мамой и папой, — она откинулась на сидение и пригубила свой кофе. — Кажется, мне было девять. Может, чуть меньше.
— А потом что случилось?
— А потом случился Владимир… Он зациклен на правильном питании, на здоровье, на учебе и образовании. Весь такой правильный…
— Как так получилось, что он стал твоим опекуном, малышка? Почему именно он? Неужели больше некому было?
— Я сама его выбрала, — Света посмотрела на меня, и в ее взгляде читалось болезненное сожаление. — Он был другом моих родителей, часто бывал у нас дома. Я его хорошо знала… Когда приехали незнакомые люди, усадили меня на диван и сказали, что моих родителей больше нет…
— Свет, если ты не хочешь рассказывать, не надо. Я же понимаю, что это сложно.
— Сложно… — повторила она. — Сейчас уже нет. А тогда было сложно поверить. Моя беззаботная жизнь оборвалась в тот момент, когда они позвонили в дверь. Я была разбита и уничтожена. И мое детство тоже. А потом вслед за ними вошел Владимир. Единственный, кто был мне знаком. Единственный, кто из них обнимал меня и успокаивал как родную дочку… А потом мы с ним несколько раз ездили куда-то, я беседовала с психологами, еще с кем-то. А дальше была женщина в сером костюме. И она спрашивала, хочу ли я остаться с ним. Я отчетливо помню ее и этот момент. Она говорила, что у меня есть выбор: я могу жить с Владимиром, и он будет заботиться обо мне как отец. Или же меня отправят в дом, где много таких же детишек…
— А ты давно поняла, что у него на тебя планы? — я посмотрел на нее внимательно. Неужели ее опекун был таким извращенцем? — То есть, он растил себе жену с десяти лет? Я же правильно все понимаю?
— Фактически… да. Только я не знаю, когда у него стали появляться такие мысли.
— Свет, ты же понимаешь, что он больной на голову урод?
— Мои родители доверяли ему, Глеб. Я доверяла… А в какой момент произошли эти перемены, я не знаю. Я взрослела и начинала смотреть на него по-другому — более трезво, осознанно, что ли… Владимир часто был в разъездах, а у меня были няни. Но он все контролировал: что я ем, куда я хожу, как одеваюсь, как разговариваю, есть ли у меня мальчик, есть ли у меня парень — это уже когда я была постарше. У меня не было жизни, Глеб. Были контроль, запреты и учеба, много учебы и бесконечные секции. А у него были деньги моих родителей. Все его фирмы на мое имя, но я же… псих… а значит, я числюсь там только по документам. Все сделки, контракты — все от моего имени. Но я не имею к ним никакого отношения и уж тем более никакого «выхлопа».
Она смолкла и отвернулась. Я видел, как малышка смахивает слезы и впервые захотел ей помочь безвозмездно. Теперь передо мной сидел живой человек со своими эмоциями и грузом, а не сухое досье, в котором я читал ее историю. Все то же самое, только пронизанное болью утраты и разочарованием.
Будь у ее придурка-опекуна такая возможность, он бы держал Свету в чулане или подвале. А так, загрузив девочку по максимуму, вроде перед органами опеки «чистенький» и заботливый… мудила с охеренной ангельской репутацией.
Сучара! Мало я надавал ему по роже, надо было выбить всю дурь из его «прогнившего» тела.
Я очень захотел помочь этой девушке с большими глазами как у олененка, избавить ее от опеки этого урода. Мне уже было все равно на нашу сделку и ту жертву, которую она хотела принести, чтобы стать свободной. Я хотел, чтобы Светлана Бодрова была счастлива. И чтобы в ее жизни больше не было этой мрази.
— Спасибо, — малышка сделала еще один глоток кофе и обессиленно улыбнулась. — Мне было очень вкусно. Вредно, но вкусно, — она потерла глазки и зевнула. — Только десять, а спать хочется, как будто три ночи. Глеб, а во сколько ты привез меня в больницу? Я не понимаю, сколько я проспала. Я совсем не выспалась.
— Это неважно. Поспи. У нас еще есть время, сейчас как раз самый пик пробок.
Я плавно выехал на дорогу, немного опустил ее кресло, пока мы торчали на светофоре. Света к этому моменту сладко посапывала.
Мой взгляд приковали к себе ее губы. Я снова вспомнил, как она целовала мою шею этой ночью, как она облизывала ее. И смотрела так завороженно, будто кроме меня для нее никого больше не существует.
Я вел машину очень аккуратно и впервые за долгие годы не превышал скорость. Осеннее солнце лениво отправляло свои лучики, а малышка морщилась прямо во сне и вертелась.
Стараясь выбирать более тенистый путь, я тихо напевал въевшуюся в подкорку мелодию. И, судя по тому, что Света не просыпалась, моя колыбельная удалась:
— Без тебя мне все не так. Без тебя на сердце мрак…
Через час я припарковал тачку и аккуратно, стараясь не разбудить, занес ее домой. Уложил на свою кровать, скинул брюки, рубашку и прилег рядом. Сон не заставил себя долго ждать. Я отключился, стоило прислониться к подушке.
Я проснулся, почувствовав на плече невесомое прикосновение и тепло. Мне не хотелось открывать глаза. Я просто лежал, ощущая на коже ее пальчики.
Света аккуратно дотрагивалась до моих шрамов: сначала на плече, потом на груди. Ее ладошка, изучая меня, скользила из стороны в сторону.
— Это пулевое, — сказал я, не поднимая веки, и накрыл ее руку ладонью. — Это ножевое, — я передвинул ее чуть левее. — А это штыревое, — я усмехнулся и сдвинул ее теплую ладошку вбок. — Мое детство тоже было не самым сладким. Очень хотелось быть главным у местной шантрапы. А борьба за власть — штука жестокая. Мой соперник был старше меня и тупо скинул меня с пристройки как мусор, а я неудачно приземлился. Но, хорошо, что штырь задел только мой жирный бочок, а не почку.