Тьма знает
–Нет,– согласился Конрауд.– А вот он думал, что как раз ладили. Не знаю, о чем он хочет со мной поговорить. Я не стал бы верить Хьяльталину ни в чем. Его бы и не посадили в КПЗ, если б не сочли, что он собирается сбежать. Когда его задержали, он выезжал из страны. Это было в тот день, когда опознали Сигюрвина. Он сказал, что это просто совпадение.
–Ты стал лучше спать?
–Не особо.
–Ты ведь знаешь: мне можно звонить, если тебя что-то беспокоит,– сказала Сванхильд.– Если захочешь поболтать.
–Ну, у меня все нормально,– поспешил ответить Конрауд.
–Ну, ладно,– Сванхильд уже собиралась было попрощаться, но тут ей как будто пришла в голову запоздалая мысль.– Ты так давно не звонил,– произнесла она.
–Нет, я…– Конрауд не знал, что ответить.
–Ты давай позванивай, если…
Он не стал соглашаться, и они распрощались. Конрауд отпил глоток вина и закурил следующую сигару. Они с Эртной иногда обсуждали, что им не мешало бы купить жилище поменьше и переехать из Аурбайра. И не в какой-нибудь филиал дома престарелых, а в уютную квартирку где-нибудь близко к центру. «Только не в Тингхольт [6], там слишком много всякого молодого интересного народу»,– говорила Эртна. Лучше уж в Западный район. Но из этой затеи ничего не вышло. Именно там, на кухне, они много обсуждали дело Сигюрвина, и, как всегда, она поддерживала его в различных трудностях.
На столе в гостиной лежали бумаги, принадлежавшие отцу Конрауда, которые он смотрел в тот вечер, когда позвонила Сванхильд и рассказала о Сигюрвине. Он десятилетиями не заглядывал в них, а держал в коробке в чулане. После того, как его втянули в старое дело времен Второй мировой, в котором фигурировали фальшивые медиумы, у него вновь пробудился давно дремавший интерес к поступкам отца: того нашли вечером в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году на улице Скулагата перед зданием Скотобоен Южной Исландии заколотым насмерть. Несмотря на тщательное расследование, убийцу так и не нашли. Конрауд пренебрегал этим делом все те годы, что работал в отделе расследований. Его отец был злым неприятным человеком и нажил себе врагов повсюду. Иногда он оказывался в тюрьме за контрабанду, кражи и финансовые махинации. К тому же в годы войны он наживался при помощи по крайней мере одного фальшивого медиума, а может, и нескольких. Мать Конрауда в конце концов сбежала от этого человека, забрав с собой дочь, а сына он ей не отдал, и тот остался с отцом в Теневом квартале.
Конрауд листал пожелтевшие бумаги. Его внимание привлекло несколько газетных вырезок, сохраненных отцом: оработе медиумов и потустороннем мире. Среди них была одна статья о фальшивых медиумах и интервью в давно закрывшемся еженедельнике, где свою работу описывал исландский медиум. Одна вырезка была из журнала Общества психических исследований, и речь в ней шла о жизни после смерти в так называемом эфирном мире. Она датировалась двумя годами до гибели отца Конрауда близ здания Скотобойни, и Конрауд часто задумывался: авдруг отец, перед тем как встретить свою ужасную участь, снова принялся за старое: выманивать у людей деньги за вранье, которое выдавал за сведения, полученные на спиритических сеансах.
5
Конрауд был недоволен, что в свое время КПЗ перенесли из Рейкьявика на Литла-Хрёйн. Ему надоедало ездить из столицы через пустошь Хетлисхейди, потом через Теснину, по мосту на Оусэйри, а потом на восток в сторону городов Стокксэйри и Эйрарбакки [7]. Другие были совсем не против для разнообразия поездить по этой дороге, уехать от городского шума, от суеты полицейского участка. В одну зиму машина Конрауда дважды застряла в снегу. Правда, иногда в дороге он все же немного развлекался, расслаблялся, проезжал через города Кверагерди и Сельфосс и покупал мороженое. КПЗ много лет находилась на улице Сидюмули, на очень удобном расстоянии от полицейского участка. Хьяльталин когда-то сидел там. А теперь другие времена, думал Конрауд, катя по Южноисландскому шоссе мимо Маленькой кофейни и горы Вивильсфетль.
Он наконец надумал навестить Хьяльталина. Не потому что Хьяльталин настаивал на том и не желал говорить ни с кем другим, а потому что давным-давно потратил много времени на расследование этого дела и, в сущности, так и не прекратил поиски разгадок. Он истово трудился над этим вместе с другими сотрудниками отдела расследований, однако безрезультатно. Особенность того дела заключалось в том, что раскрыть его было не просто – в отличие от многих других громких преступлений: там дела обычно закрывались за пару дней. Расследование быстро пошло по всем возможным направлениям, ему до обидного не хватало ясного курса, труп так и не был найден, и хотя основным подозреваемым был Хьяльталин, еще большое множество народу было допрошено и получило статус подозреваемых. Обнаружение трупа на леднике вновь открыло это дело.
У Конрауда душа не лежала к тому, чтоб продолжать это расследование. Когда-то Хьяльталину втемяшилось в голову, что Конрауду можно доверять больше, чем другим полицейским, и сложилось так, что общался с ним в основном он. Он решил, что именно в этом кроется причина желания Хьяльталина говорить только с ним, а не с другими. Полиция уступила требованиям задержанного, да и Конрауд тоже. Участвовать в этом еще каким-нибудь образом он не собирался. Он привык к удобствам на пенсии, к свободному времени, к тому, что он сам себе хозяин и ему как раз не надо ни для кого стараться, ни за что отвечать. Он свой долг выполнил. Теперь черед других. Если в ходе его встречи с Хьяльталином выяснится что-нибудь полезное для полиции – прекрасно. А в остальном Конрауд не желал вмешиваться в ход расследования.
Когда он узнал об обнаружении трупа, ему позвонил сын, отлично знавший дело, которое его отцу не удалось раскрыть, и он хотел узнать, о чем Конрауд думает сейчас, когда тело Сигюрвина наконец нашлось. Конрауд сказал, что рад вновь полученным новым сведениям, а думает в основном о семье Сигюрвина, которая долго мучилась неизвестностью о его судьбе.
Конрауд в последнее время испытывал трудности со сном, и это усугублялось тем, что его голова была занята мыслями о Хьяльталине и Сигюрвине и этом старом деле, и о том, как его расследовали, и можно ли было где-нибудь постараться лучше. Он уже не в первый раз мучился без сна, одолеваемый этими мыслями. За тридцать с лишним лет многое изменилось. В те годы в стране еще существовал суровый запрет на продажу пива. Было только одно Гостелерадио, выпускавшее один телеканал. Алюминиевых заводов было меньше. Самой большой гидроэлектростанции Европы, близ горы Каурахньюк [8], еще и в проекте не было. Тогда зимой в столице регулярно выпадал снег. Не было засилия Интернета и мобильных телефонов. Домашних компьютеров и то почти не было. Приватизация банков, неразбериха в финансах, заносчивое поглупение власть имущих и движителей экономики, экономический кризис – все это еще только ждало своего часа в следующем столетии. А двухтысячный год находился в немыслимой дали и был чем-то из области научной фантастики.