Казнь длиной в четыре тысячи лет (СИ)

Довольно быстро мы с ней провалились в сон. Отчего-то я проснулся среди ночи, силясь сообразить, где нахожусь, — такое у меня уже неоднократно бывало; кто-то был в номере. Сначала я подумал, что это Мика сходила в туалет, вышла из ванной и сейчас снова ляжет рядом — но, повернув голову, сообразил, что она уже и так лежит рядом и спокойно спит. Кто-то остановился над ней в темноте. Шторы были закрыты, и в комнату не проникал даже малейший свет. Чей-то голос вдруг произнес — очень тихо, но в абсолютной тишине я услышал это чётко:
— Отдай её обратно… по-хорошему.
После всего пережитого я не мог ни пошевелиться, ни даже ничего сказать — поэтому лежал не шелохнувшись. Меньше всего я хотел, чтобы Мика проснулась и напугалась до смерти. Я только знал, что люцифаги не имеют ни путей, ни инструментов для выхода в мир людей, — сам был люцифагом. Значит, это что-то другое?
— Своё я не отдам ни по-хорошему, ни по-плохому, — так же тихо ответил я. Возможно, это мне просто снится — и я был спокоен. Тем более что в номере уже никого не было — только чудесное голое тело, прижимавшееся ко мне во сне.
Дверь в ванну снова скрипнула. Я услышал многоголосый шёпот. Потом всё стихло.
  
Глава 5. Филипп. Гостья в старом городе
 
Проснулись мы по будильнику: чёртова командировка. Я предусмотрительно завел его на шесть часов, чтобы дать нам раскачаться после бурного вечера. Мика села в постели и поёжилась:
— Странный, приятный, жутковатый сон…
— Расскажешь за завтраком? Хочешь, схожу вниз и принесу тебе еду в номер, пока ты собираешься?
— Ой, да, пожалуйста!
— Придёшь сегодня со мной спать?
— Только если спать. Я спала пять часов и элементарно не выспалась.
— Спать в могиле будешь. Пока у обоих друг на друга стоит, надо трахаться.
— Ты, конечно, счастлив, что тебе досталась девственница.
— Я счастлив, что мне досталась ты. Я бы обрадовался и не девственнице. Хотя не скрою, что быть первым интересно. Мне нравится, что никто не знает, какая ты в постели. Это будет наша тайна, которую мы унесём в могилу.
Микаэла покачала головой:
— Ты слишком часто упоминаешь могилу. Ты что — похоронил кого-то?
Да. Тебя, — хотелось мне сказать ей.
— Я… совсем ничего о тебе не знаю. Зря я с тобой переспала.
— Ну, милая моя. Ты знаешь все самое основное. Например, что я влюбился до чёртиков.
— А когда у тебя день рождения?
— А какой твой любимый месяц?
— Март. В марте? Ты серьёзно? А число?
— Ближе к твоему любимому сезону.
— Двадцать шестое? седьмое?
— Восьмое. Двадцать восьмое. Не веришь — посмотри в паспорт, — я шлёпнул её по ягодице. Конечно, я был прав: за ночь с ней произошли какие-то изменения. Она изогнулась и прильнула ко мне, обнимая и целуя.
— Чёрт… секс не помогает, — пробормотал я. — Может быть… со временем. Пока… мне тебя мало.
Я принёс ей йогурт, сыр, пирожки и залитые молоком хлопья; Микаэла уплетала всё с завидным аппетитом. Я решил не ломать голову над тем, как всё ей рассказать про себя, про нас, — а просто наслаждаться тем, что мы снова вместе; когда она вдруг сказала:
— Представляешь, я опять была в том городе… который мне постоянно снится.
Я напрягся.
— Сейчас мне снилась девочка. Я никогда не была в том районе — не понимаю, как вообще туда забрела. Обычно я блуждаю либо в районе многоэтажек, либо в старом центре, у реки. А сейчас… это какая-то полудеревенская окраина с серыми одноэтажными домами.
— Может быть, это был другой город? — предположил я с надеждой. Об одноэтажной окраине города люцифагов, куда селились отступники, я только слышал. — Ну, не тот, который тебе снится обычно.
— Да нет, по ощущениям тот. Та девочка… Одна шла по просёлочной дороге; я почему-то увязалась за ней — мне не понравилось, что она одна среди такого мрачного пейзажа; захотелось её проводить. У неё было такое лицо… человеческое — но мне было ясно, что она не человек. Как и все в этом городе.
— Как же тебе это было ясно? — обречённо спросил я, потому что уже знал ответ. Она оказалась в городе люцифагов… Вот только что она там делает, если мы оба уже здесь? Неужели она помнит, что она там оставила? Вернее… кого?
 
— Очень похожи на людей… — продолжала Мика. — А всё-таки, если приглядеться, разница есть. И она — в выражении лиц, в том, как напряжены мимические мышцы вокруг глаз.
— И что та девочка? — разволновался я. Если повезёт, я сейчас смогу показать Микаэле, что знаю то, что знает только она. И тогда она начнёт верить мне.
— Девочка всё оглядывалась на меня. А потом подошла к кустам, которые росли, и нарвала веток. Потом к другим кустам — и там ещё веток нарвала.
— А ты всё молча следовала за ней?
— Ну да…
— Какого цвета были цветы? — сквозь зубы спросил я, начиная злиться. — Половина букета белые, половина сиреневые, букет очень пышный — верно?
— Откуда ты узнал? — Микаэла так и замерла с ложкой йогурта у губ.
— Потому что это похоронный букет. Эта девочка знала правила, в отличие от тебя. Она собиралась отвести тебя к родителям и убить там — дура ты, Щербакова! — я вскочил и забегал по номеру, не в силах усидеть на месте. — Говори мне — как тебе удалось оттуда выбраться?
— Да это же просто сон!
— Раз просто сон, рассказывай дальше. Развлеки меня!
— Я шла за ней, как привязанная, — немного испуганно посмотрела на меня Мика. — А куда мне было ещё идти? Хоть привела бы она меня к людям — я спросила бы дорогу обратно. Это же логично? Ну и… подошли мы к одному серому дому…
— Что, всю дорогу молчали?
— Да… Я зачем-то зашла к ним за калитку следом за девочкой…
— Ты что — совсем дура, что ли? — я был в ужасе от того, какая смертельная опасность ей грозила: люцифаги-отступники не желают иметь никаких дел с людьми и без всякой жалости убивают тех, кто случайно забредает на их территорию.
— Да, мать девочки была в ярости. Мне казалось, она убьёт меня. Девочка ушла куда-то в угол их большого участка; я увидела, что она показывает место — «вот здесь», — и туда она положила цветы.
— Тебя могли бы похоронить там прямо сегодня!
— Ты так серьёзно относишься к сновидениям?
— Мика, скажи мне: откуда я узнал, какого цвета букет был у девочки?
— Ну… угадал? Может быть, я разговаривала во сне?
— Я был там, Микаэла, — это город люцифагов.
— Кого?
— Река и район со старыми зданиями — место, где живут собиратели, — пояснил, а вернее, напомнил ей я. — Это район Тишины. Там ты бывала чаще всего. Основное правило там — не разговаривать на улицах, отсюда его название. Люцифаги из этого района пробираются в сны людей и собирают о них информацию — такая у них работа. Они структурируют собранные сведения, заносят в базы. У них есть целые институты по изучению человека; на эти институты работает весь город, другой работы там просто нет. Вспомни парк, набережную, вокзал! Неужели не помнишь, как там тихо везде?
— Откуда ты знаешь?
— На самом деле, я знаю не всё. Но ведь и наука не всё может ещё объяснить. Зато я знаю наверняка, что окраина — район Отступников. Они ненавидят людей и не желают работать с ними, жить в их сновидениях и изучать их мысли. Они сами хотят жить как люди; но без работы нельзя, а работа в городе возможна только с людьми, — поэтому отступники живут достаточно бедно, только на то, что сами производят. Как в глухих сёлах, знаешь. Я удивлён, что ты встретила девочку… Жизнь люцифага значительно дольше человеческой; но детей они заводят редко, особенно отступники — ведь они бедны… Люцифагом, как и человеком, рождаются. Но иногда и становятся… Хочешь, скажу, что было дальше?
Микаэла выронила ложку.
— Эта женщина, мать девочки, накинулась на тебя с такой яростью, что ты поверила, что она действительно убьёт тебя сейчас. Она тебя схватила — ты поразилась её силе… Она кричала что-то вроде: «Зачем ты пришла, кто ты такая?». Девочка наверняка смотрела безучастно: она знает правила, для неё это нормально — убить человека. Ты оправдывалась, отпиралась, говорила, что просто испугалась за ребёнка, захотела проводить; что заблудилась, заодно надеялась встретить кого-то из взрослых, чтобы они подсказали тебе дорогу… Твоя паника усиливалась, пока девочка ходила по дому и запирала замки. Отвечай: кто тебе помог?