Богатырша (СИ)

Ярослава едва успевала смотреть по сторонам. Ее вели очень быстро, будто они куда-то опаздывали. Тяжелая дверь темницы заскрипела и яркие солнечные лучи пронзили темноту. Княжну выволокли под яркое солнце. Стоял полдень. Глаза больно обожгло, а в нос ударил свежий воздух. Голова закружилась от внезапных изменений, но Ярославе даже не дали прийти в себя. В бок ткнули острием копья, подгоняя пленницу. Она почувствовала, как к выступившей крови начала прилипать одежда.
На свежем воздухе оказалось прохладнее, чем в затхлой темнице. Осень пришла в этом году раньше. Зубы у княжны застучали то ли от холода, то ли от невесть откуда взявшегося страха, руки дрожали, ноги подкашивались. Ярослава споткнулась, точно носильщик под непосильным грузом, но смогла удержаться на ногах. Запястья снова пронзила боль.
«Меня вывели из темницы, — начала размышлять Ярослава, пытаясь унять дрожь и хаос даже в мыслях, — и мое чутье подсказывает, что я туда уже скорее всего не вернусь. Сбежать… Сбежать уже не получится. Или же получится? Рвануть прямо сейчас?».
Ярослава подняла голову, щурясь от яркого света. Небо было голубое, редкие облака медленно безмятежно плыли. Теплые солнечные лучи ласкали кожу. Несмотря на прохладу, погода действительно была прекрасная. Прекрасная для прогулки в цветущем поле, но не под надзором тюремщиков.
Ярославу провели по одной улочке, другой, третьей, пока не вывели на главную улицу. Гомон толпы, запахи торговых лавок ударили в уши и нос. Ей стало не по себе. Люди с любопытством и недовольством взирали на пленницу. Многочисленные взгляды пронзали ее тело. Ярослава обернулась и увидела, что толпа двинулась за ними. Кто-то плакал, кто-то что-то бурно обсуждал, но одно оставалось неизменным, презрение и осуждение впились в Ярославу, окутали ее, словно воды глубокого и склизкого болота.
Княжне хотелось уменьшиться до размеров птицы, вспорхнуть в ясное небо, улететь как можно дальше от столь знакомых улиц, которые теперь казались вражеским логовом. Ярослава не сразу поняла, почему на нее так смотрят, за что в нее бросаются проклятиями.
— Убийца! Неблагодарная тварь, убившая нашего Князя-батюшку! — крикнул кто-то.
Толпа, точно воронье над жертвой, подхватила.
— Казнить ее!
— Казнить!
— Отрубить голову!
— Ай! — Из толпы вылетел камень и угодил в ухо княжне. Ярослава закусила губу, чтобы не расплакаться от боли и обиды. Девушка не убивала Князя. Любила, как своего родного отца. А ради княжества готова была пойти воевать вместе с братом. Но все думают иначе. Кто-то уже распространил ужасный слух, который не смоет с репутации Ярославы даже самый стремительный поток реки.
«О, нет-нет-нет! Что мне делать⁈»
Непрошенные слезы обиды и страха покатились по щекам. Их становилось все больше с каждым шагом, с каждым новым камнем, прилетающим в ее тело. Слезы застилали глаза. Ярослава всхлипывала на потеху другим.
«Ярослава, хватит плакать,» — пыталась сама себя утешить княжна, — «ты воин, а воины не плачут!»
Это были слова Игоря, которые он постоянно повторял княжне. Мысль о наставнике, который ничего не сделал, чтобы помочь, пронзила Ярославу как копье. Это стало последней каплей. Девушка горько разрыдалась, больше не сдерживая эмоции.
— А ну прекратите! Из-за ваших действий и мы страдаем! — крикнул главный стражник и в назидание другим ударил древком копья одного из зевак с камнем.
Ярослава перевела наполненный слезами взор поверх голов, презрительных взглядов горожан. Княжна проморгалась, надеясь сбросить пелену слез. Ярославу бросило в холодный пот, когда она осознала, куда ее вели. Главная площадь. Самое счастливое и, в то же время, самое мрачное и кровавое место города. Место праздников и казней, венчания и прощания. Ее вели туда, где еще совсем недавно Ярослава вместе с Князем и Отрадой поздравляли народ с хорошим урожаем и благодарили богов.
Настроение горожан предвещало точно не празднество.
Еще не дойдя до площади, Ярослава увидела то, что пожелала бы никогда не видеть. В самом центре главной площади возвышался сруб. Толстые бревна были аккуратно сложены в своеобразное ложе. На нем лежал князь. Такой же красивый, прекрасно одетый, как и всегда. Такой родной. Казалось, будто он просто спит.
 
Сердце пропустило удар. Ярослава, как завороженная, неотрывно смотрела на отца. Она все еще не могла поверить в то, что князь умер. Наваждение спало, когда ее грубо толкнули, вынуждая пасть на колени.
Ярославу вытолкали на площадь. Она почувствовала, как надежда растаяла окончательно и холодными каплями пробежала вниз по спине. Княжне не нужно было объяснять, зачем ее сюда привели. Князь мертв, она связана, перед срубом стоит пень с воткнутым в него топором, а за ним палач.
Всегда был суд. Каким бы ни был проступок, князь всегда проводил суд. В этот раз тоже должны были следовать традиции.
Должны были… Эта мысль в голове отдалась блуждающим эхом.
Княжна перевела взгляд на навес, стоящий чуть в стороне. Она надеялась увидеть Игоря, советников. Любого, кто был бы на ее стороне. Любого, кто мог бы ей помочь.
Но ни советников, ни Игоря там не было. Приговор уже был вынесен. Под небольшим навесом в окружении дружинников стояли лишь Отрада и заморская девица. Младшая княжна рыдала в объятиях новоиспеченной подруги, а слуги вокруг суетились, вытирали ей слезы. Отрада рыдала по отцу и до Ярославы ей не было никакого дела.
Палач, тот самый, кого в народе прозвали «мясником», еще недавно выполнял приказы лежащего позади него князя, кажется, не был взволнован тем, что собирался убить княжну. Завидя ее, он принялся разминать руки для удара.
От взгляда на топор резкая мнимая боль сковала шею. Ярослава, с трудом сглотнула подкативший к горлу ком.
— Я не виновна, — слабый шепот даже не был похож на внятные слова. Скорее на выдох, который приобрел очертания слов.
— Пошла! — тщетную попытку протестовать быстро пресекли, грубо толкнув в спину.
— Вот она! Вот! Выходит! Наконец‑то! — завопила толпа.
Ярославу подвели к пню перед срубом и заставили встать перед ним на колени. Рядом стоял палач, его лицо скрывал черный капюшон. Крупный мужчина с легкостью вынул торчащий из пня огромный топор. Запачканное засохшей кровью лезвие не сверкнуло в солнечных лучах.
Ярослава потеряла ощущение собственного тела. Мысли испарились. Единственное, что осталось, это пень, палач с топором и отец перед ее взором, от которого она не могла отвести взгляда. Княжна не могла поверить, что больше никогда не услышит голоса князя, не почувствует его объятий. Она забыла о толпе, которая хором кричала «Казнить!». Она забыла о Дарене, Отраде, Игоре. Сейчас в ее мире остались только она, палач и мертвый отец. В голове воцарилась тишина, какой еще не случалось.
Безмолвно поникнув у пня, Ярослава прикрыла глаза. Под веками извивалась страшная картина. Княжна на мгновение представила, как ее голова слетает с плеч, а следом за ней падает дорогое украшение. Завещание отца смешается с кровью и грязью, а затем его водрузят на палец мерзкого палача или же, еще хуже, Траяна, который всегда был жаден до денег и власти. Скажи ей кто месяц назад, что она будет казнена за убийство князя, Ярослава рассмеялась бы. Раньше вообще многое казалось смешным.
Прошла, как казалось, вечность, прежде чем Ярослава заметила перед собой ноги в потертой обуви из заморской темной ткани и такой же плащ. Кто-то будто на мгновение навис над ней, оценивая, а затем направился к толпе шаркающими шагами. Не стоило даже прилагать усилий и поднимать голову, чтобы взглянуть на лицо. Это мог быть только один человек.
— П-прошу тишины! — разнесся голос Траяна над площадью. Ярослава невидящим взором повернулась на звук. Вероятно колдун усилил свой голос каким-то заклинанием. Толпа притихла. — Княжна Ярослава, принятая в к-княжескую семью, совершила с-страшное злодеяние. Она отравила нашего Князя-батюшку, как з-змея, которую он п-пригрел на своей шее! Единогласным решением совета с-сегодня был вынесен п-приговор — лишить княжну Ярославу всех титулов и п-привилегий, и незамедлительно к-казнить!