Зной пустыни

— Не вставай, — приказал старик.
Потом, закрыв глаза, вытянул руки над безвольно распростертым телом, и они начали описывать в воздухе сложные фигуры. Алану стало не по себе, волосы у него поднялись дыбом, по телу побежали мурашки.
Несколько минут спустя Накаи открыл глаза и сказал, обращаясь к Хэнку:
— Твоему другу нужен Путь красоты. Я приду через четыре дня и проведу церемонию. К этому времени все должно быть готово.
Пока Алан одевался, Хэнк давал объяснения:
— Тебе крупно повезло. Путь красоты занимает всего две ночи. Обычно им лечат больных со смятением духа. Если бы Арт определил у тебя умопомешательство, — хитро улыбнулся навахо, — то предписал бы Ночной путь, а он длится больше недели.
В оставшееся до церемонии время они навели порядок в хижине, собрали топливо для костра и лекарственные растения. Племя было ревнивым хранителем древних традиций и ритуалов. Пока Накаи будет возвращать Алана к гармонии мира, Хэнк по указанию целителя закончит сухие рисунки, белые называют их песчаными картинками. Когда-то способов лечения было практически столько же, сколько и врачевателей.
Последние четыре года Хэнк пытался овладеть Путем красоты. По-настоящему сложные ритуалы, например Путь горы, стоили до тысячи долларов. Путь красоты не такой дорогой, но у Алана не было денег даже на него, и навахо с радостью взял расходы на себя.
Когда настал выбранный для церемонии вечер, в хижину вошли многочисленные родственники Хэнка и предложили свои услуги: они могут молиться и петь во время ритуала. С наступлением темноты вокруг восьмиугольной площадки зажгли четыре больших костра, а в середину на чистейшую оленью шкуру посадили раздетого до набедренной повязки Алана. Хэнк в это время создавал великолепные композиции.
— By, ху, ху, — нараспев повторяли родственники Хэнка.
Несмотря на почтенный возраст, Накаи молился всю ночь и утром выглядел настолько измотанным, что Алан засомневался, сможет ли он прийти домой. Однако точно перед заходом солнца врачеватель был на месте, снова молился всю ночь, поил Алана травяными настоями, руководил молившимися и показывал Хэнку, какие фигуры нужно рисовать.
До конца жизни Алан не забудет слова, которые шаман произнес на третье утро: «В красоту ухожу я. Иду вслед за красотой. И сопровождает меня красота в пути моем. И над моей головой парит красота. И красота вокруг меня. И да закончится мир красотой». Он повернул к молодому индейцу лицо, и его заклинание прозвучало как благословение: «Да пребудешь в красоте и ты».
Через несколько дней Алан вернулся в Феникс, преисполненный решимости в полную меру использовать свой талант, научиться рисовать так, как никто до него. Он был охвачен желанием «пребывать в красоте».
С тех пор, теряя душевное равновесие, Алан всегда отправлялся в резервацию. Если это было невозможно, он ехал в Стронгхолд, чтобы общаться там с духами предков и природой.
Вот и теперь он чувствовал полную гармонию. Выйдя из парилки, он обнаружил, что тучи закрыли уже все небо. Гром и молния, дающие силы отважным, с таким грохотом раскололи небо, что содрогнулась земля. Он подбежал к Одии и успокоил благородное животное. Потом начал медленно одеваться, не обращая внимания на хлещущий дождь. Дождь — мужчина, он изливается на землю и оплодотворяет ее, побуждая природу к возрождению.
Алан помолился богам грома и вскочил на лошадь. Спускаясь с вершин Стронгхолда, он чувствовал себя настоящим непобедимым мужчиной, теперь он напрочь вычеркнул из своей жизни Лиз.
В это время Хэнк сидел за компьютером и ломал голову над проблемами двадцатого века: перед ним был каталог произведений Алана, разбросанных по разным галереям и частным коллекциям.
Месяц назад, когда Лиз порекомендовала купить для работы компьютер, Хэнк ответил, что он человек девятнадцатого столетия и что не сможет работать с машиной, которая, очевидно, умнее его.
— Я позвоню Арчер Гаррисон. Она найдет дилера, который продаст вам компьютер по сходной цене и приличного качества. — Лиз говорила твердо, будто вразумляя упрямого ребенка. — Точные данные жизненно необходимы, если вы собираетесь иметь дело с десятками галерей. Мне приходилось сталкиваться с дилерами, которые понятия не имели, сколько у них в галерее картин и репродукций Алана. Кроме того, картины часто теряются, и потом никто не обнаруживает их следов.
 
— Черт возьми, как можно потерять холст размером два на четыре?
— Вещи теряются, когда их переносят из запасников или перевозят с места на место, — объяснила Лиз. — Дилеры часто продают картины за наличные, желая положить все деньги себе в карман, то есть попросту их украсть, поскольку художник, как правило, понятия не имеет о таких сделках. — Улыбка Лиз стала ледяной. — Со мной такие штуки не проходят, все знают, что мои каталоги безупречны. Я хочу, чтобы и у вас была такая же репутация. Это полезно для Алана.
— Вы хотите сказать, что бизнес в искусстве, — Хэнк долго подыскивал нужное слово, — дело грязное?
— Да, он может быть очень грязным, — без колебаний ответила Лиз. — И я буду спокойна за Алана только в том случае, если вы поймете, что главное в нашем деле — не подставлять спину конкурентам. Не доверяйте никому, пока лично не убедитесь в честности партнера.
— Может, это прозвучит наивно, но я вряд ли научусь относиться к людям подобным образом.
— Черт бы вас побрал, Хэнк! Речь идет не о преподавании в младших классах. Если вы хотите сберечь труд и деньги Алана, вам необходимо сменить образ мыслей. Когда-то искусство действительно было уделом джентльменов. А теперь любой краснобай, у которого нет за душой ни знаний, ни денег, может открыть собственную галерею. Раньше подделки являлись большой редкостью, сейчас же на рынке столько фальшивых Дали, что я рекомендую своим клиентам вообще его не покупать.
— Но это только один из художников, — возразил Хэнк.
— Нет, это тенденция, которая разъедает мир искусства, как раковая опухоль. Я знаю человека, который сделал себе состояние, торгуя подделками собственных работ.
— Вы шутите! Если все знают, чем он занимается, как ему вообще это удается?
— Критики дружно расхваливают картину, хотя прекрасно знают, что это фальшивка. Лгут, чтобы сохранить честь мундира.
Хэнк недоверчиво покачал головой.
— Какое-то вонючее дерьмо.
— Вы, кажется, делаете успехи, — одобрила Лиз. — Продолжайте в том же духе, и все будет в порядке.
Она добилась своего. На следующий день Хэнк купил компьютер, принтер, дискеты и поставил все хозяйство в столовой, превратив ее в кабинет. Лиз несколько раз ходила к нему домой, чтобы научить его работать с программами, и во время уроков проявила истинно ангельское терпение.
К изумлению Хэнка, с ней оказалось приятно общаться. Она была умной, знающей наставницей, иногда очень интересной, а временами забавной. Заканчивая инвентаризацию, он вдруг понял, что стал с уважением относиться к Лиз. Пожалуй, она даже нравится ему. Но черт подери, как объяснить все это Алану?
Лиз тем временем волновали собственные проблемы. Рассматривая скульптуру Арчер, она испытывала неловкость оттого, что у нее за спиной неотступно торчал Рик. От него пахло дорогим одеколоном, и этот запах напоминал ей об их совместной ночи. Тогда даже пришлось сказать Росите, чтобы она как следует проветрила спальню.
— Думаю, это идеально подойдет для вестибюля, — произнесла Лиз, чувствуя на шее дыхание помощника.
— Арчер превзошла себя, — с готовностью согласился Рик. — Администрация отеля будет очень довольна. Они хотели получить что-нибудь юго-западное на тему семьи, так что эта скульптура должна подойти.
— Скажи мне, когда придет гостиничный декоратор, я хочу, чтобы вы разговаривали в моем кабинете.
— Уверяю тебя, никаких недоразумений тут не возникнет. Она видела наброски Арчер и была от них просто без ума. — Он положил ей руку на плечо. — Не пообедать ли нам сегодня вечером? Кстати, за обедом я расскажу тебе о встрече с декоратором.