Над всей Испанией безоблачное небо (СИ)
— Надо покончить с коммунистами раз и навсегда, залить кровью анархию и восстановить порядок, — как заведенный Франко повторял «заклинание» — цель своей жизни и борьбы. Под «порядком», понятное дело', генерал понимал прежнее время, причем не времен диктатуры Примо де Риверы, а времен мировой войны, когда нейтральная Испания процветала, получая заказы от воюющих стран, и оплачивая их валютой и золотом. Хорошее было время, благодатное и запоминающееся.
В июне Франко еще попытался «договориться по-хорошему» с премьер-министром Кисаресом Кирогой, отправив ему письмо с намеками на возможный переворот. И попросил перевода в Испанию с Канарских островов, надеясь, что на континенте он будет иметь большие возможности для политических маневров. «Франкито» (такое прозвище он имел за маленький рост и высокий голос) надеялся занять при правительстве высокий пост. И благодаря этому стать главным в будущем мятеже, ибо он прекрасно понимал, что генералы Санхухо, отсиживавшийся в Португалии, и Мола, загнанный «левым» правительством в Наварру, подальше от столицы, имеют больше возможностей стать «хефе» в неизбежно грядущем пронунсиаменто. А так руками Кироги Франко избавится от конкурентов, а потом сам возглавит выступление, которое выметет всех «левых» из Испании.
А это удастся сделать — офицерский корпус был достаточно серьезно настроен, после того, как правительство начало серьезную «чистку». Увольняемые «пачками» офицеры и генералы настроены к «левым» крайне агрессивно, причем даже те из них, кто поддерживал раньше республику. Оставшиеся в рядах армии не желали покорно дожидаться своей очереди, роптали и были готовы свернуть шею всем «левакам», создав тайную организацию — Испанский военный союз. Убийства пошли приливной волной — медлить с выступлением было нельзя…
— Ничего, сегодня власть на Канарах поменяется, я начну первым!
Катер качнуло на волне, Франко ухватился руками за ограждение, жадно вдыхая соленый морской воздух — жена с дочерью оставались в небольшой каюте. Он не подставлял лицо брызгам, стараясь сохранить выглаженный мундир от мокрых пятен. В том, что переворот в Лас-Пальмасе, столице Канарских островов, будет успешен, генерал не сомневался. Правительство держало его на Тенерифе, но сегодня он получил разрешение от заместителя секретаря военного министра отправиться на Гран-Канарию в инспекционную поездку — там очень вовремя во время тренировочных стрельб погиб военный губернатор генерал Балмес.
Случай абсурдный, но как кстати — теперь он как старший по званию имеет полное право объявить свою власть над всеми колониальными владениями в здешнем регионе. Войска под рукою есть, причем надежные, которым Республика как кость поперек горла. И помощник надежный, бригадный генерал Луис Ортиг, что сделал многое для будущего мятежа, вовлек в него всех военных. Гарнизон был дислоцирован в двух самых значимых местах — в главном городе острова Тенериф Санта-Крус и Лас-Пальмасе. В каждом дислоцировано по батальону регулярной пехоты и дивизиону береговой артиллерии. В них имеется по два десятка пушек в каждом, в том числе и серьезных крупнокалиберных установок, способных повредить любой крейсер. Остальные пять островов без войск, но там имеются посты и караулы Гражданской Гвардии, что живо наведет порядок. А если сама не сможет — то благо в Лас-Пальмасе на якорях стоят канонерская лодка «Каналеяс» и патрульный корабль «Аркила» — их пушки живо «облагоразумят» недовольных…
Эль-Ферроль
— Что я смогу сделать, один на целый флот…
Асарола пребывал в полной растерянности, а разум продолжал услужливо «перелистывать» страницы непонятно откуда-то взявшегося в голове «справочника». Нет, он сам догадывался, что военный мятеж, наподобие того что время от времени случались в Испании, неизбежен, вот только не мог предположить о его размахе. А это уже не пронунсиаменто, привычное дело во многих испаноговорящих странах нового Света — нет, самая настоящая гражданская война, в ходе которой погибнет свыше полумиллиона жителей, но на поле боя падет меньшая часть, большинство из них будет казнено победившими в этом противостоянии франкистами.
Адмирала ожесточали выходки распоясавшихся анархистов, что убивали священников и оскверняли церкви, все эти убийства и глумления, которые «чернь» допускала к вполне лояльным гражданам республики. И пусть даже нелояльным — однако жестокие расправы без всякого судопроизводства вызывали только омерзение к палачам. В политической смуте всегда допускают сведение личных счетов, прикрываясь «светлыми идеалами», однако анархия недопустима. Пусть будет в Мадриде любое правительство — оно станет властью, заинтересованной в законности и порядке. Сейчас во многих местах торжествуют анархисты, отвергающие саму идею государства, и оставляющие только за собой право на насилие. Потому эту вольницу нужно приводить к порядку, если потребуется то и силой, и партии «Народного фронта» это обязательно сделают. Однако будет поздно, слишком поздно — пройдет уже год войны, и мятежники уже наберут много сил, способных сокрушить республику через следующие полтора года.
— Мятежу нельзя дать разрастись в самом начале, Франко на посту главы государства наихудшая кандидатура. Именно его кровожадная мстительность погубит десятки тысяч людей, да что там — сотни тысяч, чтобы установить его личную диктатуру! Да все анархисты, вместе взятые, и десятой части жертв не сделали! Их надо только хорошо за глотку взять — эту вольницу можно и нужно задавить!
Асарола закурил очередную сигарету, посмотрел на множество раздавленных и смятых окурков в пепельнице. Ночь казалась бесконечной, потому что прошла в напряженных размышлениях. Он физически чувствовал, как неотвратимо уходит драгоценное время. До начала мятежа в Марокко остается всего двенадцать часов, а завтра вообще вся Испания станет ареной кровопролитных столкновений, каких еще не знала ее история.
— Вот только одно пока не знаю — как я смогу воспользоваться открывшимся «знанием»⁈ Да и зачем? Может просто положится на судьбу, и если смерть неизбежна, то принять ее с христианским терпением…
Адмирал говорил тихо, рассуждая сам с собою, пытаясь в таком диалоге обрести внутреннее спокойствие. Но не тут-то было — разум стал яростно протестовать, настаивать на борьбе, «перелистывать» те самые страницы, на которых были изображены картины со зверствами франкистов, и последствиями для страны. А они были ужасные — ведь кроме полумиллиона погибших в боях, но большей частью убитых по прихоти военных штатских, еще шестьсот тысяч человек покинет Испанию, спасаясь от зверств победителей, добровольно отправившись в изгнание. А ведь не меньше миллиона, судя по катастрофической убыли населения, просто умрет от голода, лишений и страданий — а это самые слабые и беззащитные — старики, женщины и дети. И всего этого не избежать — доводы одним за другим, как удары молотом, разбивали «скорлупу», что как панцирь черепахи, закрывала душу. И особенно потрясло адмирала так то, что церковь благословила Франко на безжалостное истребление собственных сограждан, пусть и заблудших душ, но искренне любящих свою страну. «Защитники христианства» получили от иерархов церкви индульгенцию на их убийство.
— Ты присягал Республике, и обязан ее защищать, выполнив свой долг, Антонио, — адмирал тихо обратился к самому себе. И тут накатило спокойствие — он теперь твердо знал, что обязан принять самое деятельное участие в борьбе. Ведь если подавить мятеж, или не дать ему разрастись, как смертельно опасной болезни, то тем самым будут спасены многие десятки тысяч жизней, и сама история может пойти иначе. На стороне Франко выступят Гитлер и Муссолини, а он теперь знает, что они сотворят с миром.
— Я буду воевать против них, за будущее мира, и будь что будет! По крайней мере, мне отпущено время до четвертого августа!
Адмирал перекрестился, на душе стало легче — ведь так всегда бывает, когда человек принимает самое важное в своей жизни решения. Машинально бросил взгляд на часы, и на окно — утро начинало вступать в свои права, с моря наползал обычный для этих мест туман. Да и жары не будет — Галисия не Андалузия, здесь редко когда бывает жарко.