Я тебя заберу (СИ)

Не могу сказать, что ее случай чем-то отличается от других. Те же алгоритмы. Те же инструменты и датчики. Обычное число эмбрионов, два, чтобы повысить шанс на беременность с первого раза.
За последние годы я столько раз проводила все необходимые манипуляции, что не должна ничего чувствовать или переживать. И все же избавиться от эмоций не получается.
На душе скребет, будто отрываю кусок от самой себя. За ребрами ноет, словно подсаживаю Шаталовой не ее яйцеклетки, а свои собственные. От напряжения лоб покрывается испариной.
Когда наконец заканчиваю и оставляю пациентку на попечение медсестры, мобильный радует звонком от Лены.
— Лиз, он симулянт! — выдает подруга, стоит мне принять вызов.
— Температуры нет? А кашель? — Зажав телефон между плечом и щекой, быстро мою руки и выхожу в коридор.
— Ни-че-го! — по слогам произносит Лена. А затем смеется: — Говорит, учительница сказала что-то плохое и захотелось к маме.
— Ясно. — Облегченно выдыхаю. Не только мне сегодня захотелось солгать начальству и сбежать домой.
— Ну, раз ясно, тогда принимай!
— То есть?
— Мы уже подходим к тебе!
— Вы рядом? — Телефон скользит из руки. Чудом успеваю его удержать.
— Да, — смеется Лена. — Ты сказала, что у тебя последняя пациентка. Вместе поедем домой.
— Лена...
Обернувшись, я замечаю идущую по коридору Шаталову и спешащего ей навстречу Савойского. Чувствую любопытные взгляды других пациентов.
Пока ничего страшного не произошло, но нехорошее предчувствие обжигает внутри как кипятком. «Они не должны встретиться», — проносится в голове, и с шага я стремительно перехожу на бег.
Лечу по коридору, будто обязана остановить что-то важное. Не оглядываюсь, когда Вероника кричит о каких-то анализах. Распахиваю дверь...
И чуть не сбиваю с ног нового совладельца клиники, который, вместо того чтобы войти, удивленно пялится в сторону дороги.
  
Глава 18. Чужой ребенок
 
 
Иногда мужчине нужна женщина, а иногда — дефибриллятор, чтобы пережить поступки этой женщины.
 
Марк
Две чертовых недели я запрещал себе соваться на порог этой клиники.
Две недели вкалывал как проклятый над новым проектом, не думая и не вспоминая о вредной врачихе с неправильными ушами.
Две недели как пацан просыпался по ночам от болезненной эрекции и по часу морозил себя в душе под ледяными струями.
Почти простыл.
Почти выстудил всю ту дурь, которая сносила крышу.
Почти вернул себе способность нормально мыслить и принимать правильные решения.
Но сейчас...
Один случайный взгляд в сторону... против воли, словно за плечо кто-то дернул.
Одно хмурое детское лицо...
И я чувствую, как по мне едет трамвай. Старый! Тяжелый! С красными боками, проржавевшей гармошкой и огромными круглыми фарами.
Неспешно. Будто одного столкновения мало и надо размазать по рельсам, протащить кишками по железу как можно дальше.
Жестко. До шума в ушах и острой боли за ребрами.
Из-за нее ни вдохнуть, ни отвернуться не получается.
Словно гребаный маньяк, смотрю в лицо мальчишки. На такие же глаза, как у меня. Такую же родинку над правой бровью. На прищур, мой... Зеркальный! Только с разницей лет в тридцать. И медленно отъезжаю.
Невозможно. Бред. Галлюцинация.
Мозг даже не пытается найти объяснение. Как бездушный барабан в новогодней лотерее, выкидывает первые попавшиеся варианты. И не позволяет сделать хотя бы шаг. К дороге. Или от нее.
Так и стою деревянным истуканом, пока в грудь не врезается что-то горячее и упругое. Неожиданно и резко, как разряд дефибриллятора.
— Извините... — слышу я женский голос. Вроде знакомый, но какой-то не такой. Хриплый.
— Да?..
Не хочу поворачиваться. Умом понимаю, что хватит! Нельзя смотреть на чужого ребенка так пристально. Нельзя сходить с ума от обычного сходства. Однако это сильнее меня. Какая-то сверхсила!
— Марк... — Женский голос становится еще тише. Бьет моим собственным именем по нервным окончаниям. Рикошетит за грудиной, заставляя вздрогнуть.
 
— Лиза?
Четырнадцать дней порознь, регулярная заморозка под холодным душем, сотни причин убраться подальше — все летит псу под хвост. Ничего не остается.
Склонив голову, скольжу взглядом по темной макушке и белому халату, по огромным голубым глазам и нежным губам.
Женщина из снов. Старых и новых. Теплая, настоящая. И испуганная, будто не только со мной творится сейчас неладное.
— Простите. — Градская пытается выбраться из объятий. Толкает в грудь. Дергается.
Как всегда боевая и такая... своя, что скручивает от желания сжать ее до тонкого вскрика. И рвануть к ребенку, который тоже остановился и смотрит на нас как на призраков.
— Ты?.. — Наверное, нужно сказать что-то еще, но извилины скрипят, как тормоза того самого трамвая.
Какая-то важная мысль зудит в сознании. Мелькает между графиками, кредитами и сделками, которыми загрузился по самое не балуйся. Всплывает неясным намеком и тут же исчезает, как мобильная связь в глухом лесу.
— Вас... Вас там жена после эко дожидается. — Градская приходит в себя быстрее, чем хотелось бы.
Как и я, она не моргая смотрит на девушку и ребенка. Ежится, когда они резко разворачиваются. И до боли толкает меня острым локтем под ребра.
— Жена?.. — Помню это слово. Знаю значение. Только в душе ничего не откликается.
— Проклятие! Шаталов, вы вообще меня слышите?
На улице тепло, но ее трясет. Зуб на зуб не попадает.
— Ты видела его?
— Шаталов, у вас с головой проблемы?! Здесь школа рядом. — Докторша обхватывает себя руками и пятится назад. — Дети в это время толпами ходят.
— Ты. Видела? — произношу с паузой.
Становится важно услышать ее ответ. Как подтверждение, что я не сошел с ума. Как гарантия... сам не понимаю чего.
— Если подождете еще пару минут, с дюжину таких насчитаете.
— Ты видела! Просто скажи это.
— Сказать? — На бледном лице красными пятнами проступает румянец. — Говорю! Шаталов, у вас крыша поехала.
Уже без всякого страха она подходит ко мне вплотную. Смахивает невидимую соринку с лацкана пиджака и болезненно кривится.
— А еще вас любимая жена в клинике ждет. Возможно, беременная. Постарайтесь взять себя в руки. Если все будет в порядке, через девять месяцев получите своего собственного ребенка. Может, не настолько похожего, как случайные встречные, но точно вашего.
Слова хлещут будто пощечины. Пронимают не хуже ледяного душа.
Так и хочется встряхнуть эту упрямую женщину. Вернуть ту, что испуганно смотрела на чужого ребенка и дрожала в моих объятиях.
Хочу этого больше всего на свете. Не помню, когда ощущал такое сильное желание.
— Лиза... — От одного ее имени нутро в бараний рог скручивает.
Еще секунда, и, наверное, сорвался бы. Однако взгляд останавливается на приоткрытой двери клиники. На Насте, которая, поджав губы, смотрит на нас сквозь линзы солнечных очков. И вместо того чтобы заниматься Градской, я достаю телефон и набираю номер службы безопасности.
  
Глава 19. Короткая передышка
 
 
Сильные девочки тоже плачут.
 
После рождения Глеба я почти никогда не болела. На такую роскошь, как болезнь, банально не было времени. Но сейчас, стоит Шаталову выпустить меня из своих рук, чувствую, что заболеваю.
Резко. Основательно. С целым комплектом симптомов, от внезапной лихорадки до такой слабости, что подкашиваются ноги, а городской пейзаж сливается перед глазами в серо-голубую кляксу.
Финал разговора я выдерживаю на морально-волевых. Когда подхожу к Марку, в груди устанавливается тишина, словно сердце повесило табличку «Перекур». От прикосновения к пиджаку сквозь кончики пальцев вытекают последние силы. К плохому зрению добавляется шум в ушах.
Тревожные колокольчики. Мой фирменный музыкальный инструмент, который играет почему-то лишь для одного мужчины в мире. Как девять лет назад, так и сейчас.