Маргаритки

Петер положил на стол ручку, которую все это время держал в руках, давая понять, что доклад закончен.
— Хорошо, Петер, — машинально похвалил Алекс, — теперь у нас бесспорно есть с чем работать. Что известно о конфликте Якоба Альбина с этой группой?
— Мы работаем над этим, — отозвался Петер. — Фредрика, может, расскажешь, что мы нашли?
Фредрика выпрямилась, услышав свое имя, и, как обычно, открыла свой блокнот. Алекс подавил улыбку, боясь, что ее примут за насмешливую ухмылку: следователь Бергман, как всегда, подготовилась образцово.
— Якобу Альбину принесли известность прежде всего два дела. — Она начала с рассказа о том, как Якоб позволил семье беженцев поселиться в церкви, где те прятались от чиновников из Миграционного управления. — Кроме того, нужно упомянуть его участие в группе помощи. Я связалась с ее руководителем, Агне Нильссоном. Он очень переживает из-за смерти Якоба и хотел бы прийти к нам сюда потолковать завтра утром. Я обещала это устроить.
— Вы говорили об угрозах, которые получил Якоб? Он знал о них? — спросил Алекс.
— Да, знал, — ответила Фредрика. — Но никто из группы не принял их всерьез, они знали, что их активность вызывает раздражение у многих. Кроме того, Агне полагал, что угрозы прекратились.
Алекс выглядел удивленным.
— Почему он так решил? — спросил Петер.
— Потому что они обсуждали это на прошлой неделе и Якоб упомянул, что ничего не получал уже больше недели.
Петер полистал свои бумаги.
— Неправда, — заявил он. — В течение последних двух недель ему пришло еще три сообщения.
— Странно, — заметил Алекс. — Обсудим это с ним завтра. — Он пометил у себя в блокноте. — Странно еще то, — продолжал он, — что больше никто не знал об угрозах. Ни Свен Юнг, нашедший его, ни Рагнар Винтерман. Почему Якоб никому не доверился?
Юар склонил голову набок.
— В этом нет ничего странного, — спокойно объяснил он, — в случае, если Якоб сам не расценивал их как угрозу. Возможно, с ним такое случалось и раньше, когда он работал с другими делами.
— В его почтовом ящике были другие письма? — спросил Алекс.
Петер покачал головой:
— Нет. Но это не означает, что он никогда не получал таких мейлов. Просто не сохранил их.
Алекс бросил взгляд на часы и решил, что совещание пора заканчивать.
— Хорошо, — подытожил он. — Нам до сих пор неизвестна роль угроз в этом деле, но мы совершенно точно не можем сбрасывать их со счетов, пока не поговорим с группой помощи и, разумеется, с Тони Свенссоном. Мне нужна распечатка всех входящих и исходящих звонков со всех номеров, которыми пользовался Якоб Альбин, посмотрим, может, этот Тони Свенссон ему звонил. После пойдем к прокурору и попросим разрешения взять его за угрозу насилием — для начала. Есть у нас еще что-нибудь по этому делу?
Петер, поколебавшись, поднял руку:
— Иов, библейский персонаж, упомянутый в одном из последних посланий, — произнес он и изложил свои соображения.
И вдруг он почувствовал себя идиотом.
Но Алекс смотрел на него очень внимательно.
— Интересно, — сказал он. — Что думают другие?
Юар пошевелился.
— Может, и интересно, но не заслуживает большого внимания. Очевидно, Тони Свенссону было небезызвестно, что он пишет священнику, — произнес он, и Петера бросило в жар.
— Вряд ли можно ожидать от персонажа с биографией Тони Свенссона знаний о том, кто такой Иов, — заметила Фредрика. — Может, стоило бы поразмыслить над этим?
— Что ты имеешь в виду? — удивился Алекс.
— Только то, что я говорю. Удивительно, что такой человек, как Тони Свенссон, свободно оперирует библейскими именами и превосходно вставляет их в контекст ситуации.
Алекс смутился.
— Должен признаться, я не знал, кто такой этот Иов, пока Петер не рассказал.
Фредрика улыбнулась, но промолчала.
— Кстати, у кого-нибудь есть новости про дочь Юханну? — переменил тему Алекс. — Найти ее становится делом все более и более срочным. Особенно после визита к ним домой на Экерё сегодня.
Никто не ответил, ни у кого никаких новостей не было.
 
Алекс прошелся взглядом по собравшимся у стола.
— Что-нибудь еще? — спросил он.
Фредрика подняла руку.
— Да?
— У меня есть новые данные по делу неопознанного сбитого мужчины, — сказала она.
— Ага, говори!
— Похоже, это убийство, — сказала Фредрика. — Его не просто сбили машиной, по нему потом намеренно проехались.
— Да иди ты! — простонал Алекс. — Только этого нам еще не хватало, еще одного убийства!
Обострившееся чутье Алекса подсказывало ему: эти два случая наверняка связаны и потянут за собой много чего еще.
Фредрика позвонила Спенсеру по пути с работы. Он не отвечал, и она забеспокоилась. Ее потребность регулярно слышать его голос росла с каждым днем, особенно вечером, с приближением ночи, которой она так боялась.
«Как же я дошла до такой жизни? — в тысячный раз спрашивала она себя. — Как случилось, что мои мечты и планы привели меня на эту жуткую развилку?»
Ответ был всегда одинаков, и сегодня вечером тоже. Она уже десятилетиями не позволяла своим сокровенным мечтам вести ее по жизни. Вместо этого она предпочитала решать сиюминутные проблемы, а в личной жизни довольствовалась тем суррогатом, который предлагала жизнь.
«Вот кем становишься, когда лишен возможности выбора, — устало думала она. — Остаточным продуктом с печатью той проклятой Катастрофы».
И снова она завладела ее мыслями. Катастрофа, главный и роковой момент ее жизни.
С ранней юности она мечтала стать скрипачкой. Музыка была естественной средой в ее семье, Фредрика вместе с братом фактически выросли за кулисами больших сцен, где вместе с отцом поджидали маму после концерта или выступления.
— Видишь, как мама играет? — шептал папа с затуманенным от гордости взглядом. — Видишь, она живет ради этого?
Тогда Фредрика была еще слишком маленькой, чтобы понимать, о чем толковал отец, но с годами ее все больше одолевали сомнения: жить только ради того, что делаешь, — правильно ли это?
И что за мечты и стремления были у самого отца? В испуге она поняла, что ничего о нем не знает. Может, он не имел иных амбиций, кроме как следовать за женой по всему миру, любуясь, как она блистает то перед одним залом, то перед другим? Положение вещей, конечно, изменилось, когда дети пошли в школу. Мама реже соглашалась на предложения из-за границы, и дети наконец осознали, что у папы тоже есть работа. Папа уходил туда в костюме и что-то продавал. Вроде бы успешно. Потому что они жили в достатке.
Фредрика начала брать уроки игры на скрипке уже в шестилетнем возрасте. И впервые испытала то, что называется любовью с первого взгляда. Она полюбила и скрипку, и учителя, считавшего ее способной ученицей, судя по тому, что он оставался ее учителем до самой Катастрофы. Потом он находился рядом с ней во время курса реабилитации, приободрял ее, уверяя, что есть шанс окончательно восстановиться.
«Но он ошибался», — подумала Фредрика и закрыла на секунду глаза.
До сих пор, спустя много лет, картина произошедшего то и дело оживала в памяти. Занос автомобиля, переворот и падение. Твердая земля, лыжи, торчащие из багажника на крыше. Нескончаемый крик подруги, увидевший изрезанное стеклом лицо матери, прижатое к боковому стеклу. И отчаянная борьба пожарных:
— Машина в любой момент взорвется к черту, нужно срочно их вытащить!
Иногда она жалела, что ее вообще высвободили из той машины, потому что жизнь после этого все равно стала не в радость: после перелома левая рука так окончательно и не восстановилась. Несмотря на то что борьба за руку стала в какой-то момент единственной целью ее жизни.
— Рука нормально работать не сможет, — огласил свой приговор врач. — Ты сумеешь без проблем играть несколько часов в неделю, но несколько часов в день? Исключено. Начнутся боли, которые в дальнейшем станут невыносимыми. К тому же ты рискуешь перетрудить руку, и она вообще слушаться перестанет.