Цвет в кино: от Кубрика до Пон-Джун Хо

В своих историях Ноэ не разделяет жажду жизни, страсть, агрессию и тревогу. Красный сопровождает человека с момента зачатия (самые запоминающиеся квазипорносцены в «Любви» и «Входе в пустоту») до смерти — в сексе, путешествиях, личных разговорах, пограничных ситуациях, где нет подсказок, как себя вести. Большинство красных сцен (как и других цветных сцен у Ноэ) созданы в первую очередь освещением — оргии в «Необратимости» и «Экстазе», секс в «Любви» и «Входе в пустоту». Но часто фигурируют и красные предметы: красная салонная мебель в «Вечном свете», красное постельное белье в «Любви», красные и черные костюмы танцоров в «Экстазе» и там же — та самая зловещая сангрия с ЛСД и кроваво-красный танцпол.
 
 
 Кадр из фильма «Любовь» (2015) 
Телесные кульминации — тоже красный: кровь, гениталии, внутренние органы, которые Ноэ показывает при помощи спецэффектов. Это тело изнутри, мучительная и животворящая энергия, которая заставляет мир рождаться и умирать — и нас вместе с ним. И когда над ведьмиными кострами в «Вечном свете» на экранах во время съемок загорается красное небо, нам остается только вжаться в кресло. Позаботиться об этом мире больше некому — с нашим темным ужасом мы остались наедине.
 
 
 Кадр из фильма «Вечный свет» (2019) 
Выводящий из равновесия желтый цвет у Ноэ обычно присущ двум типам объектов — источникам света и человеческим телам. Свет локальный, расположенный по углам, еле освещающий отдельные зоны, — это дергающиеся фонари на уличных шоссе, дешевые лампы в подземных переходах, домашние светильники, пронзающие пространство желтизной по вечерам. В «Вечном свете» желтый постоянно путешествует в кадре: сперва это камин, у которого беседуют две знаменитые актрисы, потом — лампы, расставленные по съемочной площадке, затем — факелы и костры, с помощью которых по сюжету сжигают ведьм.
С желтым как телесным Ноэ работает с первого фильма «Один против всех», где вся реальность вокруг мужчины средних лет дрожит в напряжении и накалена до предела, а вместо блеклых цветов французского города мы видим грязные и удручающие оттенки желтого. Тело мимикрирует под эту среду и тоже начинает отливать желтизной. В квартирах при искусственном свете тела постоянно окрашиваются в желтый, теряя оттенки молочного, розового и бежевого, отделяясь от природной палитры и солнечного света.
 
 
 Кадр из фильма «Любовь» (2015) 
 
 
 Кадр из фильма «Необратимость» (2002) 
Редко появляющийся у Ноэ — и от этого такой заметный — зеленый объединяет героев с окружающей нормальностью, из которой они так часто выпадают в ночной агрессивный мир экспериментов, одиночества и самопознания. Впервые мы видим яркий зеленый при дневном свете в финале «Необратимости», где кружащаяся камера смотрит сверху на красивую влюбленную беременную героиню, которая не догадывается об уготованной ей судьбе. Этот зеленый — витальный, яркий, райский, всепожирающий — становится глуше в другой сцене фильма: в квартире героев, выглядывающей на густой лес. Финал «Экстаза» перекликается с последней сценой «Необратимости». После многочасового хоррора зачинщица ЛСД-эксперимента просыпается утром под тем же ракурсом, укутанная пушистым салатовым пледом, так похожим на газон 20-летней давности.
 
Время от времени Ноэ создает в фильмах промежуточные и безопасные зеленые среды, где герои общаются и проводят время в бережном режиме. В «Любви» пара влюбленных гуляет на свежем воздухе и сидит в кафе со светло-зелеными стенами. Позже эти оттенки появятся в доме главного героя: столовая, деревянные ставни и двери — спокойные, нейтральные и уютные, как и простая семейная жизнь, которая ему безразлична.
Зеленое неоновое пространство становится местом покоя для персонажей «Входа в пустоту», брата и сестры, которые наконец воссоединились в Токио после общей трагедии и долгих лет разлуки. Яркие ночные вывески отражаются от стен серых домов японской столицы, и город брезжит бледно-зеленым. Именно в этой зеленой имитации асфальтового города персонажи изредка чувствуют себя дома: как на газонах и в парках, где когда-то играли счастливыми детьми — в утраченном раю, куда им больше не вернуться.
 
 
 Кадр из фильма «Вход в пустоту» (2009) 
Как пишут в учебниках, цвет — это способность предметов отражать и излучать свет. Ноэ это экранизирует. Чаще всего цвет объекта — не собственный, а приобретенный: неоновые лампы окрашивают лица героев, тела, одежду, стены, улицы, по которым они ходят, и города, в которых они живут. Еще в «Необратимости» диско-подсветка, неоновые стены гостевой квартиры меняют ощущение от героев, чьи тела постепенно растворяются в окружающей обстановке, теряют не только физические контуры, но и собственную волю. То же самое происходит на дискотеке «Экстаза» — танцовщики, становясь коллективным телом, как будто всасываются пространством, в котором оказались заперты, — и почти никто не выходит с этой смертельной дискотеки живым.
Настоящий неоновый парад Ноэ — «Вход в пустоту», эпос о жизни после смерти, на спецэффектах для которого режиссер практически разорился. Продумывая среду обитания героя-дилера и его сестры-стриптизерши, Ноэ собрал альтернативный Токио из вывесок азиатского мегаполиса, образов вульгарной поп-культуры, стрит-фотографии, прилавочной мишуры и реальной секс-индустрии. Его камера витает над утопическим отелем любви LOVE HOTEL, улицами неспящего города, ночными клубами и совокупляющимися телами, а время от времени — ныряет в психоделический трип главного героя, чьими глазами мы смотрим на бренный мир сверху.
Концентрат фильма выливается на зрителя уже на легендарных титрах, придуманных Томом Каном: дизайнер собрал логотипы азиатских брендов, шрифты компьютерных игр и типографику японских поп-артистов, усилил кислотную палитру нервирующим дрожанием и наложил титры на зубодробительный IDM группы LFO.
Последние 10 минут «Вечного света» построены на том же приеме. Перед нами нет ничего, кроме ослепляющих кислотными цветами экранов и растворяющихся в них человеческих фигур. Зрителей сперва режет, а потом завораживает становящийся привычным шум. Эпилептический свет, как и обещает цитата Достоевского на начальных титрах, приносит блаженство, не сравнимое со всеми радостями жизни: ничто сверхъестественное никогда не сможет быть удобным.
 Автор: Алиса Таежная 
 Материал был впервые опубликован на сайте  https://theblueprint.ru/ 
2003. «Мечтатели» Бернардо Бертолуччи
Цвета: красный, пастель, бежевый, черный
Бернардо Бертолуччи считается одним из величайших режиссеров итальянского кинематографа, он был первым итальянским режиссером, получившим премию «Оскар» (за лучшую режиссуру «Последнего императора» (1987)), а также взял два «Золотых глобуса» и премию Британской академии. Фильмы Бертолуччи часто затрагивают темы политики, сексуальности, классовых конфликтов и социальных табу и выделяются чувственным, красочным визуальным стилем, который оказался влиятельным для кинематографистов по всему миру. В этом тексте Катя Фисенко разбирает «Мечтателей» — культовую психоэротическую драму Бертолуччи о свободе во всех ее проявлениях: любви, сексуальности, мысли и слова.
Главный герой фильма Мэтью приезжает учиться в Париж из США. Он болеет кинематографом и ходит в легендарную Синематеку на показы. Одна из первых сцен разворачивается как раз у ее закрывшегося здания — протестующие вокруг разбрасывают листовки, а Изабель стоит будто бы прикованная к ее воротам.