Девушки здесь все такие милые

– Не в этот раз, – говорит он. – Чай, это у них не последний семинар. Слушай, а ведь мне, наверно, надо костюм купить, для встречи выпускников-то?
Приходит сообщение от Хэдли. «Вы где собираетесь останавливаться – в общежитии?»
Я пытаюсь себе это представить. Мы стоим на Фосс-Хилле, Адриан держит меня за руку. Может, не так все и плохо. Раз в несколько месяцев мы встречаемся с Хэдли и Хизер и их мужьями, едим и выпиваем, и мужики так глубоко погружаются в свои разговоры о спорте и боевиках, что забывают о нас напрочь. Хэдли и Хизер знают, что я не рассказывала Адриану о Гробовщаге, – когда мы отмечали мою помолвку, я сказала им, что не хочу омрачать наше счастье всеми этими кошмарными сплетнями, и они понимающе закивали, обняли меня и заявили: «Это не наше дело, мы ни слова не скажем». Может, я и переживу этот визит в Уэслиан. Мы переживем.
Я осторожненько отодвигаю эту мысль – пусть пока помаринуется. Адриан вновь заводит об этом разговор, когда мы ужинаем с Билли и ее мужем Райаном в Бруклине. Мы все реже и реже ездим к ним из Астории – все-таки целый час на дорогу, – а они у нас вообще не бывают, потому что дети. Когда мы садимся за стол, он берет меня за руку – мимолетный жест, обозначающий, что мы – одна команда, как и положено супругам.
– У Амб скоро встреча выпускников, я весь в предвкушении, – говорит он, пережевывая стейк. – Десять лет! Я прям жалею, что сам так и не доучился.
– Встреча выпускников? – переспрашивает Билли. Я делаю большой глоток вина – второй бокал, который Адриан не одобряет. И чувствую на себе укоризненный взгляд Билли: мол, могла бы и сама мне сказать. – Погоди. Это в Уэслиане? И вы поедете?
– Да, – быстро произношу я. – Мне казалось, я тебе говорила.
– Нет, не говорила, – отвечает Билли. – Наверно, забыла.
Она знает, что ничего я не забыла. Мне вспоминается бухой блеск в ее глазах в поместье Гамильтон, когда мы напились на выпускном, ее холодная рука, вытирающая слезы с моих щек. «Мэтт здесь. С ней. Не смотри туда. Черт с ними! Зато я всегда буду с тобой».
Я пытаюсь нащупать другую тему:
– Твой последний пост – такая милота! Девчонки чем дальше, тем больше на тебя становятся похожи.
Она перестает кукситься, но тема не закрыта. Вечером она примется мне писать, требуя: давай колись, словно я какая-нибудь наркоманка.
– Да уж! Пришлось подкупить Сойер тестом для печенья, чтобы сидела смирно. Как считаешь, тяну на мать года?
Чисто технически Билли не работает с тех пор, как Райана повысили до персонального менеджера в одном из банков Финансового квартала, а она родила Беккет. Но саму себя она именует «инфлюенсером». Ее онлайн-ипостась – блог под названием «Между нами, мамочками», который породил инстаграм-аккаунт с почти тридцатью тысячами подписчиков, – не что иное, как ее реальная сущность. Она образец для контингента #мамапогодок, всех этих мамаш, которые ходят в обтягивающих лосинах для йоги, со всех сторон обвешанные детьми. Они благоговеют перед Билли и тем пастельно-розовым совершенством, которое она воплощает.
Именно поэтому у меня нет инстаграма. Я не хочу культивировать жизнь #безфильтров, все это попурри фальшивых улыбок. В Уэслиане я поняла, что люди завидуют не самым умным и самым красивым. Они завидуют тем, кто умен и красив – и не прилагает к этому никаких усилий. В отличие от Билли, я эту безусильность разыгрываю в реальной жизни. И кнопочки «удалить» тут нет, назад ничего не открутишь.
– Помню, как мы отмечали пять лет после выпуска, – говорит Райан. Вот надо ему было вернуться к этой теме! – Мы собрались в общаге и упились в зюзю. Я собирался перепихнуться с девчонкой, по которой сходил с ума в студенческие годы, но едва ее узнал под отвратной пластикой.
– Какая у меня была классная комната в общаге! – отзывается Адриан. – Мне она казалась дворцом.
Дворцом траха и травки. Адриан не скрывал, что в колледже блядствовал напропалую. Он даже рассказывал, что тревожным звоночком для него стало, когда из-за хламидиоза помчался к университетской медсестре, испугавшись, что конец отвалится от такой нещадной эксплуатации. Байками такого рода он веселил меня, пока мы встречались, хоть я и подозревала, что не все в них правда. Адриан – бармен. Ему приходится выслушивать много чужих историй. Неудивительно, что некоторые из них он пытается выдать за свои собственные.
 
– Когда я звонила, в общаге все уже разобрали, – говорю я. – Я забронировала отель, – и не один из тех, что рекомендовались в письме, а подальше от университета, подальше от Мидлтауна – пускай даже поездки на «Убере» влетят нам в копеечку.
– Облом, – говорит Адриан, и Билли тут же бросается меня защищать:
– Ну не хочет она там жить! Как ты можешь ее в этом обвинять?
Повисает длинная, очень длинная пауза.
– Ты о чем? – наконец спрашивает Адриан.
– Соседка Амб… – начинает Билли.
Я перебиваю ее:
– Мои бывшие соседки тоже едут. Хэдли и Хизер. Будет круто. Кто-нибудь собирается заказывать десерт?
Билли поджимает губы. Она знает, что о другой своей соседке я Адриану не рассказывала, поэтому я не понимаю, зачем она, собственно, затеяла этот разговор. Она бы нахмурилась, если бы не недавние уколы ботокса.
Я уже боюсь думать, что еще Билли ляпнет, но тут ее отвлекает запищавший телефон.
– Черт. Это моя мама. Говорит, Беккет отказывается ложиться спать. – Она допивает вино. – Похоже, нам пора.
Райан машет рукой официанту и, сложив вместе большой и указательный пальцы, пишет что-то в воздухе.
Официант милосерден: он рассчитывает нас быстро. Билли сюсюкает по телефону с Беккетт:
– Мамочка с папочкой скоро приедут, ложись спать ради бабуси, солнышко!
Я залпом выпиваю остаток вина – и вдруг вижу ее. Конечно, не буквально ее. Это всегда кто-то другой. В глубине души я это знаю – но все равно время от времени замечаю ее в самых разных местах.
Иногда она принаряжается в летнее платье и колготки, на губах – легкий штрих помады. Я еду на работу, а она наблюдает за мной, прижав к грязным окнам вагона белые как снег руки, и выходит вместе со мной на «Брайант-парке». Она стоит в холле нашего офисного центра, держит кофе со льдом, смотрит, как я вызываю лифт на двадцать четвертый этаж, где жужжит улей «Брайтон-Дейм» и где я окончательно превращаюсь в банальную стерву-пиарщицу. Мы встречаемся глазами, и от ее пронзительного взгляда у меня трещит череп. На ее лице я читаю вопрос. За что?
Психотерапевтша, к которой меня записали родители летом после первого курса, произнесла слова, которые навсегда запали мне в память. «Ты пережила травму, – сказала она – ей щедро платили за то, чтобы она сотрясала воздух подобными словесами. – Ты считаешь, что должна была сделать больше. Возможно, тебе страшно отпустить произошедшее, потому что ты не знаешь, за что тогда держаться».
Честно сказать, меня впечатлило, что она умудрилась выудить так много из моих молчаний и кивков. Я не просто держалась за произошедшее. Я вцепилась в него мертвой хваткой.
«Я должна была сделать больше», – сказала я ей тогда. Это она и ожидала услышать. Но в действительности лучше было бы, если бы я сделала гораздо меньше.
– Амб, – говорит Билли, разглаживая кружевную юбку, морщащуюся на бедрах. – Ты мне потом позвони. Нам надо поговорить.
Когда мы обнимаемся на прощание, девушка выходит из женской уборной и смотрит на меня с молчаливым осуждением. Ей не нравится моя помада. Она считает, что красный – не мой цвет. И она права. Он навсегда ее.
 
4. Тогда
 
Моя первая неделя в Уэслиане напоминала головоломную охоту за сокровищами, причем клады были зарыты в самых разных точках кампуса. Здешние девушки стали новым языком, который мне предстояло изучить, кампус – проектом по географии. «Столичная» и спрайт то в одной, то в другой комнате Баттерфилдса, который я вскоре начала именовать Баттсом, потому что здесь все так делали. Библиотека Олин – сплошь колонны да свет, – где я пыталась сосредоточиться на первых заданиях, но тело гудело, будто провод под напряжением, так как я слишком остро воспринимала окружающих людей. Мокон, ласково окрещенный Пищеносцем и громоздящийся на вершине Фосс-Хилла, словно бдительный часовой, – там мы обычно ели, выстраиваясь в очередь за вечно подвядшими салатиками, и руки у меня горели, когда я высматривала за столами Флору или хотя бы Эллу, потому что на нее не надо производить впечатление.